Джеймс Шиан - Приговор
Во время встречи Г.В. старался казаться таким же оживленным — изображал улыбку, жестикулировал.
— Привет, Руди, я Гарри Фишер. — Он никогда не называл себя Гарри и много лет потратил на то, чтобы всех приучить к прозвищу Г.В., которым пользовались коллеги, пациенты и немногочисленные друзья. Но теперь был необычный случай — редкое практическое задание, которое требовало особого, более гибкого подхода. И Г.В. хотел, чтобы Руди Чувствовал себя в его присутствии вполне свободно.
— Привет, Гарри, — ответил обвиняемый. Психиатр показался ему славным малым, хотя и выглядел немного странно в джинсах, тенниске и кроссовках. — Чем вас угостить: чаем, кофе?
Г. В. удивленно осмотрелся. Они разговаривали в той же комнате, где Руди встречался с Трейси, и психиатр не понял, каким образом обвиняемый может заказать напитки. Руди смотрел, как его посетитель обводит взглядом стены, но молчал.
— А это разрешено? — наконец спросил психиатр и тут же заметил, как губы Руди растянулись в улыбке. Оставалось только посмеяться над собой.
Они много шутили в тот день. Гарри откровенно наслаждался — он вспомнил времена, когда работал с детьми и получал от этого удовольствие. Но в итоге пришел к выводу, что Руди немного сообразительнее, чем свидетельствовал коэффициент его умственного развития, хотя и обладает свойственной заторможенным в развитии непосредственной, восхитительной наивностью. Сам он был в этом убежден. Теперь предстояло убедить судью, что Руди был не способен отказаться отвечать на вопросы Уэсли Брюма, как собака не способна отказаться от погони за попавшейся ей на пути кошкой.
Но до суда предстояло еще много поработать: собрать школьные и медицинские отзывы и корпеть над ними долгие часы; еще не раз навестить Руди; провести психологические и интеллектуальные тесты. По большей части все это было откровенной мурой — украшением витрины в подкреплении демонстрации собственного мнения. Зато служило оправданием щедрого гонорара.
ГЛАВА 14
1966 г.
Лето в городе было душным, и эта ночь в конце августа не отличалась от остальных. Джонни лежал в кровати у открытого окна и пытался заснуть.
— Ты не спишь? — узнал он доносившийся с пожарной лестницы голос Мики.
— Нет. Сегодня не пойду. Не могу. Слишком устал. — Все лето мальчики, пожелав родителям спокойной ночи, из окна по пожарной лестнице спускались вниз на улицу, на свободу. Обычно они проделывали это не каждую ночь, а только по пятницам и субботам. Но последняя неделя оказалась необычной, и Джонни совершенно вымотался.
— Я тоже не хочу, только собирался тебе сказать, что подыскал нам работу с начала учебного года. — Вот это «нам» и заставило Джонни сесть в постели и насторожиться. Мики постоянно находил «им» работу, как, например, в «Джимми башмачнике». Джонни любил работать, но получалось так, что большую часть денег загребал Мики.
«По субботам я получаю тридцать, а то и сорок долларов», — сообщил он Джонни, когда звал к себе в дублеры, а Джонни забыл спросить, сколько денег будет доставаться ему. И это была не единственная работа Мики. Зимой он еще крутился в химчистке Шулера — выдавал заказы.
Джонни хотел было возразить, но осекся. Если Мики что-то вбивал себе в голову, он чувствовал себя настолько уверенным и проникался таким энтузиазмом, что его невозможно было переспорить. Так зачем пытаться?
— И что за новая работа? — спросил он, все еще не в состоянии разлепить сонных глаз. Мики привалился к пожарной лестнице и подогнул колени так, что они оказались на уровне плеч. На нем были только трусы. Он никогда не носил нижних рубашек.
— Будем рассаживать людей в церкви.
— Мы? Рассаживать людей в церкви? Эта работа для богатых стариков. Нас ни за что не наймут. И кроме того, я сыт церковью по горло на всю оставшуюся жизнь.
Отказ Джонни даже не заставил Мики сделать паузу.
— Все устроено. Я уже переговорил с Томом. Мы поладили — работа наша. — В этом был весь Мики. Том Руни служил директором похоронного бюро и проводил в последний путь почти всех живших в его время знаменитых ньюйоркцев. Он также надзирал за общественной службой в церквях. Но каким-то образом стал для Мики просто Томом. — Восемь долларов за службу. Четыре службы в неделю. И нам не обязательно болтаться там во время представления. Рассадим людей, соберем их денежки, посидим до половины, а потом выведем обратно. Вот поэтому наши должности называются «сопровождающими».
— Как ты сумел заполучить такую работу?
— Наткнулся на Тома после службы на прошлой неделе, и он сказал, что подыскивает пару провожатых. Спросил, не знаю ли я кого-нибудь. Я прикинул по деньгам и по времени и ответил, что мы согласны.
— Не посоветовавшись со мной?
— Слушай, наследующий день такого предложения могло не быть. Надо ковать железо, пока горячо. Отказаться всегда успеешь. — Он, как и ожидал Джонни, немного помолчал. — Только не захочешь. Работа не тяжелая. Легкий заработок.
Джонни молча кивнул. Как же, не тяжелая: по субботам торчать до ночи на дискотеке, а по воскресеньям вставать ни свет ни заря. Но ничего не сказал, лишь про себя улыбнулся. Он понимал — будет забавно. Его забавляло все, что он делал с Мики.
Они приступили на следующей неделе на восьмичасовой службе и умудрились не опоздать: черные костюмы, черные галстуки, черные ботинки, белые рубашки. И очень бледные лица, по крайней мере у Джонни. Утром, перед выходом из дома, его вырвало. Ему исполнилось шестнадцать, Мики семнадцать, и оба начали пить — для храбрости перед субботними танцами. Надеялись познакомиться с девчонками. Или даже заняться с ними сексом. Хотя Джонни был бы доволен, если бы просто договорился о свидании. Но для этого требовалось набраться храбрости. Джонни так и делал. А Мики просто нравилось выпивать. «Храбрость» достигалась двумя полулитровыми кружками солодового напитка «Кольт-45». Это пойло забирало быстрее, чем что-либо другое, но от него дурели. И посему первый День на работе Джонни провел так: рассаживал людей и бежал в туалет, его рвало, потом еще принимал деньги и снова бежал, провожал людей после службы и опять блевал. А в остальном все шло именно так, как он ожидал.
Настоятелем прихода Святого Франциска был отец Чарлз Берк — грузный ирландец с добрым сердцем и пристрастием к хорошему виски. Еще он симпатизировал Мики. Именно он дал ему прозвище после одной воскресной девятичасовой службы. Джонни провожал мать Мики по церковным ступеням, поскольку ее сын выбыл из строя. Он, как ребята шутили, «припал к чаше унитаза».
— Доброе утро, Мэри — пропел священник на ирландский манер (родился он на Джером-авеню в Бронксе). — А где наш мэр Лексингтон-авеню? — И посмотрел на Джонни, который понятия не имел, о ком идет речь.
— Кто? — удивилась Мэри Келли.
— Юный Майкл, мэр Лексингтон-авеню. — Он повторил «титул» как нечто само собой разумеющееся.
— Почему вы его так называете, святой отец? — спросила Мэри. Они стояли на тротуаре напротив храма. Воскресное утро выдалось просто великолепным, но Мэри, мать троих детей, не сомневалась, что снова вскоре небо над ее головой затянет черная туча. Она была уверена, что «мэр Лексингтон-авеню» не что иное, как прелюдия к чему-то гораздо более неприятному.
— Как вам сказать, Мэри… — продолжал отец Берк. — Парень прислуживает на мессе. По воскресеньям вводит людей в церковь, провожает из храма. Доставляет им одежду из химчистки, полирует ботинки — и все с улыбкой. Знает всех, и каждый знает его. Он популярнее меня, хотя на моей стороне Господь и кафедра проповедника.
— Благодарю вас, святой отец, — пробормотала Мэри, не представляя, к чему клонит священник. Но вскоре все прояснилось.
— Ему уже семнадцать. Он никогда не задумывался о том, чтобы стать служителем Божьим? Из него бы вышел превосходный пастырь. Скажите это ему как-нибудь. — При этих словах Джонни захотелось залезть под ту самую машину, на которую он облокачивался. Он не мог понять, зачем отец Берк завел этот разговор при нем. И испугался, как бы ему не стать следующим кандидатом. У его матери мелькали схожие мысли. Одно слово настоятеля — и его бы упаковали и отправили в семинарию. А он еще даже не трахался с девчонкой! Джонни уставился в конец улицы и стал ждать, когда мать Мики сдаст своего младшего его лучшего друга. «Уж лучше он, чем я», — пронеслось в его голове.
Но Мэри Келли не собиралась отдавать сына в священники — ни в то утро, ни вообще. Она понимала, почему люди видят в Мики ангелочка: рыжие волосы, веснушки, улыбка — та самая лучезарная улыбка. У него слегка расходились передние зубы, и от этого улыбка становилась еще более очаровательной. Нельзя сказать, чтобы она была наигранной. Мики имел вкус к жизни и любил людей — не частый дар. Но он не был ангелом. Как не был ангелом стоящий подле нее угреватый шестнадцатилетний подросток, сообщник ее сына во все проказах. Мальчишки находились на перепутье, их бросало в разные стороны, но ни одна из дорожек не вела к сану священника, в этом Мэри Келли не сомневалась.
