Дик Фрэнсис - Рама для картины
— А что же будет, когда вернусь к своим чипсам и какао?
— Будет толстый Тодд.
Мы умяли припасы, уложили вещи в багажник и с сознанием приобщенности к полурелигиозному ритуалу стали пробираться в святая святых.
— Во вторник тут будет почище, чем сегодня, — заметила Сара, раньше не раз бывавшая на таких скачках. — День розыгрыша Кубка Мельбурна — национальный праздник. Здесь три миллиона жителей, и добрая половина будет рваться сюда. — Говорила громко, чтобы перекричать толпу, держа в руках шляпу, боясь потерять ее в неразберихе.
— Будь у них хоть капля здравого смысла, сидели бы дома, смотрели телек, — сказал я, отдуваясь после довольно чувствительного удара локтем в поясницу.
В Мельбурне Кубок не показывают по телевизору, только радиорепортажи.
— Ну и ну. Это почему же?
— Чтобы пришло побольше народу. Во всех городах Австралии — будут, а тут, на месте, — нет.
— Та же история с гольфом и крикетом, — добавил Джик. — Еще и ставок-то не сделаешь.
Миновали узкое место, потом, благодаря нашим пропускам, прошли через ворота. Оказались в тихой гавани — на зеленом прямоугольнике сектора для участников и организаторов Кубка. До чего все похоже на наш многодневный День дерби, подумал я. Та же победа воли над непогодой. Радостные лица под серым небом. Теплые пальто поверх шелковых платьев. И зонтики наготове. Это означало, что праздник так согревал души, что никаким ненастьем их было не пронять. Вполне могли бы заиграть на трубе в бурю. Чем не символика? Даже Джика бы устроила.
Мои друзья были поглощены обсуждением участников первого заезда. Сара оказалась заядлой болельщицей, и уже сейчас о чем-то горячо спорила.
— Знаю, на прошлой неделе в Рэндвике дорожка была слишком мягкая. Но после дождя она и здесь мягкая…
— Но в Рэндвике его обошел только Бойблю, а в розыгрыше кубка Колфилда Бойблю не участвовал.
— Все равно для Грейдвайна дорожка слишком мягкая.
— Будешь ставить? — обратился ко мне Джик.
— Я не знаю лошадей.
— Не имеет значения.
— Ну, что ж.
Заглянул в список.
— Ставлю два доллара на Дженерейтора.
Посмотрели на меня и в один голос спросили:
— Почему?
— Когда не уверен, ставь на одиннадцатого. Однажды во всех заездах ставил на него.
Повздыхали-поохали, сказали, что с таким же успехом мог бы подарить два доллара букмекеру.
Кстати, оказалось, букмекеры здесь принимают ставки только на скачках; больших букмекерских контор, как в Англии, нет. Заранее ставки принимались в небольших конторах, находившихся под контролем агентства. Они большую часть навара возвращали организаторам скачек. Бизнес был делом прибыльным, надежным. К чести для Австралии, заметил Джик.
Приняв решение, мы сделали ставки. Дженерейтор пришел первым. Выигрыш был один к двадцати пяти.
— Новичкам везет, — заметила Сара.
Джик засмеялся:
— Какой же он новичок. Его выгнали из драмкружка за то, что играл на скачках.
Они порвали свои несчастливые билеты, занялись вторым заездом, отлучаясь время от времени, чтобы сделать ставки. Я поставил четыре доллара на номер первый.
— Почему?
— Просто удвоил ставку, а цифру 11 разбил посередине.
— О Господи, — вздохнула Сара. — Ну и тип.
Из самой вредной тучи полил дождь, менее стойкие побежали прятаться.
— Давайте сядем вон там, где сухо, — предложил я.
— Вы идите, — ответила Сара, — а мне нельзя.
— Почему?
— Это места только для мужчин.
Подумал, что она шутит, рассмеялся. Но оказалось, вовсе не шутка, смеяться было не над чем. Примерно две трети лучших мест в секторе для организаторов и участников Кубка предназначались мужчинам.
— А как же их жены, подружки? — спросил я, все еще не веря своим ушам.
— Могут подняться на крышу.
Сара как урожденная австралийка не видела тут ничего странного. Мне и, конечно, Джику это казалось диким.
Придав своему лицу серьезное выражение, он объяснил:
— На здешних крупных ипподромах заправилы скачек устраиваются с комфортом. Забирают себе лучшие места, сидят в кожаных креслах за стеклянной перегородкой. Для них открыты шикарные рестораны и бары, где можно по-королевски выпить и закусить. Их не смущает, что жены и возлюбленные едят в кафетериях, сидят на жестких пластиковых стульях на открытых трибунах. Любое племя считает свои нелепые ритуалы вполне нормальными.
— Мне казалось, ты влюблен во все австралийское.
— Нет в мире совершенства, — горестно вздохнул Джик.
— Я скоро совсем промокну, — вмешалась Сара.
Мы поднялись на крышу, где было ветрено и сыро, а вместо стульев стояли скамейки.
Примерно две трети зрителей тут составляли женщины.
— Не обращай внимания, — сказала Сара, удивленная горячностью, с которой я защищал слабый пол.
— Думал, у вас в стране уже равноправие.
— Уже, но для половины населения, — откликнулся Джик.
С нашего места был прекрасно виден весь ипподром. Сара и Джик криками подбадривали лошадей, на которых поставили, но победил номер первый, обойдя соперника на два корпуса. Я получил выигрыш восемь к одному.
— Возмутительно, — сказала Сара, — разрывая очередную пачку билетов. — На кого ты поставишь в третьем заезде?
— На третий заезд с вами не останусь. Договорился пропустить по стаканчику со знакомым Дональда.
Сара сообразила, в чем дело, и мгновенно посерьезнела:
— Опять… расследование?
— Я должен.
— Конечно, — с видимым усилием произнесла она. — Ну что ж… Успеха.
— Ты просто молодчина.
Она удивилась, что я мог такое придумать, и не поверила, заподозрив издевку. Но в общем ей это понравилось.
Гамма чувств на ее лице меня позабавила. Думал об этом, пока шел вниз.
Сектор для организаторов и участников скачек был расположен между длинным рядом трибун и дорожкой, по которой лошадей выводили на смотровой круг из загона. Своей короткой стороной сектор примыкал к смотровому кругу. В том углу, где дорожка из загона выходила на смотровой круг, мы должны встретиться с Хадсоном Тейлором.
Дождь почти перестал — приятная новость для моего костюма. Придя в назначенное место, остановился, любуясь ярко-фиолетовыми цветами. На фоне красного кадмия — белые и оранжевые островки, прожилки великолепного алого цвета.
— Чарльз Тодд?
— Мистер Тейлор?
— Просто Хадсон. Рад познакомиться.
Мы обменялись рукопожатием. Ладно скроенный мужчина лет пятидесяти, среднего роста, с приветливыми и немного печальными глазами, уголки которых слегка опускались вниз. На нем была визитка и, судя по всему, чувствовал он себя в ней так же удобно, как в свитере.
— Давайте найдем место посуше.
Я кивнул.
Мы поднялись вверх по лестнице, вошли в какую-то дверь, прошли по широкому внутреннему коридору, тянувшемуся параллельно трибунам; миновали охранника в форме и табличку с надписью «Только для членов комитета»; оказались в квадратной комнате, приспособленной под небольшой бар. По дороге сюда пришлось с извинениями проталкиваться через толпу разодетых людей, но в самом баре их было относительно немного. Две пары оживленно болтали, держа в руках полупустые бокалы с шампанским, две дамы в мехах громко жаловались на погоду.
— Любят демонстрировать свои меха, — заметил Хадсон Тейлор, успевший принести стаканы с виски; он жестом пригласил меня к небольшому столику. — Слишком жаркая погода портит им все удовольствие.
— Часто бывает жарко?
— В Мельбурне двадцатиградусные перепады в течение часа, — сообщил с гордостью за здешнюю погоду. — Да, насчет вашей просьбы. — Он сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек сложенный лист бумаги. — Пожалуйста. Попросил напечатать для Дональда.
Галерея называлась Художественный центр Ярра-ривер.
Ничего другого не ожидал.
— Человека, с которым мы вели переговоры, звали Айвор Вексфорд.
— Как он выглядел?
— Да уж точно и не помню. Дело было в апреле.
Я достал из кармана маленький блокнот.
— Узнаете, если нарисую?
Он взглянул с изумлением.
— Трудно сказать.
Мягким карандашом довольно похоже изобразил мистера Гриина, правда, без усов.
— Он?
На лице Хадсона отразилось сомнение. Пририсовал усы.
— Нет, не он, — уверенно сказал Хадсон.
— Хорошо. Пойдем дальше.
Перевернул страничку, опять принялся рисовать.
У Хадсона Тейлора был задумчивый вид, пока я старательно изображал «главного».
— Хм, пожалуй.
Сделал нижнюю губу более пухлой, добавил очки, галстук-бабочку.
— Это он. Во всяком случае, галстук-бабочку хорошо запомнил. Мало кто носит. Как вам удалось?
— Заскочил вчера в галерею.
— У вас настоящий талант, — заметил он, с интересом наблюдая за мной.
