Ирина Глебова - Санный след
— Значит, тебя она не знает?
— Наверное, нет.
— А кто это с ней рядом? С кем она говорит?
В этот момент священники пошли с кадилами по храму, люди оживились, заговорили. И Петрусенко увидел, как женщина склонилась к двум другим, стоящим рядом.
— Это ее семья, — ответил Одиноков. — Сестра и племянница. Княгиня и княжна Орешины. С княжной — ее жених… Другой семьи у нее нет.
«А жаль, — опять подумал Петрусенко. — Впрочем, жизнь непредсказуема…»
Глава 18
Когда несчастья происходят с людьми, пусть и рядом живущими, но незнакомыми, сердце может наполниться жалостью, душа — сочувствием. Но, откровенно говоря, чужие беды всегда проходят стороной. И есть даже что-то притягательное в разговорах и обсуждениях происшедшего, и хочется, пусть даже краем уха, услышать подробности… Но Анечку Городецкую у Орешиных знали очень близко, и ее внезапная и страшная гибель стала для них шоком. Все последние дни Ксения жила в доме сестры и племянницы, ночевала в спальне с Леночкой. Жизненные силы, казалось, оставили девушку, она почти не разговаривала, хотя мать, тетя, а днем — жених не оставляли ее. Так продолжалось больше недели. И только на девятидневной панихиде Леночка словно пришла в себя. Под конец службы сказала тихо, словно сама себе:
— Она ничего не боялась… Так что же, лучше жить все время в страхе?
Ксения переглянулась с Петром. У молодого человека глаза заблестели влажно: он тоже понял, что шок проходит, девушка оживает. Ксения только взяла племянницу под руку, прижала к себе тонкий локоток. В этот вечер они впервые заговорили об Анне.
Леночка уже была в постели, но не спала, полулежала на высоких подушках. Горел ночной светильник, Ксения у столика читала. Она была настороже: чувствовала, что племянница хочет поговорить. Леночка и вправду окликнула ее.
— Ксаночка, ты ведь думаешь, что с нами ничего подобного не могло случиться?
Она сразу закрыла книгу, подсела на кровать, обняла худенькие плечи в тонкой ночной рубашке. Волнистые волосы обрамляли бледное личико, огромные испуганные глаза. Девушка казалась такой юной и беззащитной! Почувствовав крепкие руки своей тети-подружки, она тотчас же зарыдала и ткнулась Ксении в грудь. Рыдала горько, но, в то же время, как бы освобождено. Ксения молча касалась губами мягких прядей волос, ожидая, когда девушка успокоится. Потом ответила:
— Ах, девочка моя! Я тебя понимаю. Я и сама об этом все время думаю. Конечно, то, что случилось с несчастными женщинами, — ужасно! Мы же обе хорошо знали бедную мадам Солье. Она ведь не скрывала, что мужчины очень интересуют ее. Разные мужчины, многие… И другие девушки, они были совершенно самостоятельными и, наверное, слишком доверчивыми. И, как ни жаль мне об этом говорить, но они были очень неразборчивы в знакомствах.
— Да, я читала в газетах. Анета тоже об этом писала…
— Тише, тише! — Ксения сильнее прижала Леночку к себе. — Ничего уже не поделаешь. Не будем судить Анечку, она была славная девушка…
— Но ведь, Ксаночка, ты же хотела это сказать: тоже неразборчива в знакомствах?
— Скорее, рисковая она была девушка, все хотела сама знать и видеть.
— Если бы она не избрала себе такой образ жизни, это репортерство… ни за что бы такого не произошло!
— Ты хочешь сказать, Анна сама спровоцировала ситуацию?
— А разве нет? Ксана, она ведь ушла из дому тайком, ночью, переодетая!
Ксения улыбнулась грустно, словно вспоминая:
— Да, иногда трудно противостоять внутреннему зову. Характер человека — это и есть судьба…
Но Леночка словно не слышала. Ее вновь поразил сам факт: ушла в ночь, переодетая!
— Господи, какие же у Анеты были фантазии! Ей всюду представлялись секреты, замыслы, загадки. Летом она мне рассказала, что видела Петра где-то в трущобах, в кабаке, с каким-то бандитом! Огромным, пьяным, со шрамом на щеке!
— И что, это правда был он?
— Да нет же, Ксана! Как такое можно подумать! Анета и сама призналась, что лица не разглядела. Вот ей что-то почудилось, она сама уверилась и меня убеждала — Уманцев! Она всегда была такой упрямой…
Леночка опять тихо зарыдала, откинувшись на подушки. Слово «была», произнесенное ею самой, так резануло, словно внове.
— Упрямая, упрямая! — сквозь слезы шептала она. — Если бы не это упрямство — все сделать по-своему! — она бы не погибла!
Как ни странно, в эти горькие слова и слезы по умершей подруге примешивалась и обида на нее: Анна так и не поверила Леночке, которая, со слов Петра, отрицала его похождения в портовых кабаках. Сквозь пелену слез, Леночка видела озорные глаза Анеты, ее насмешливую улыбочку: «Нет, дорогая княжна Леночка, я никогда не ошибаюсь! Это был Уманцев. Тебя это огорчает? Напрасно, так даже интереснее…» Упрямица, она все же ошибалась. И тогда, и вот теперь! Страшная ошибка!
— Да, Уманцева и вправду трудно представить в неблагоприятном месте и плохой компании, — сказала Ксения. — Есть у него к таким вещам внутренняя брезгливость. Несмотря на свою молодость, он — как бы точнее сказать? — да, консервативный человек. Придерживается установившихся взглядов и принципов.
— Но ведь это же хорошо! — Леночка была готова обидеться за жениха.
— Мне тоже нравится, — успокоила ее Ксения. — Этим своим качеством он очень тебе подходит. И ты права, детка: с нами не могло случиться то, что с Анетой. Я человек взрослый, опытный и осторожный. А ты никогда не бываешь одна: с матушкой, со мной или с Петром. Он у тебя и в самом деле очень славный.
…Уманцев последние трагические дни старался проводить с Леночкой все свободное время. Зимний театральный сезон был в разгаре, он играл в большинстве пьес, и все же находил время быть у Орешиных ежедневно. После гибели Анны Городецкой прекратились их веселые поездки на санях, походы на каток, на званые вечера к друзьям. Большей частью они сидели в гостиной, разговаривали, музицировали или читали друг другу вслух. Иногда ненадолго выходили в сад.
Поначалу Леночка боялась говорить об Анне, а когда беседа все же невольно касалась трагической темы, бледнела, не находила слов. И Петр однажды сказал ей:
— Милая моя, не избегай вспоминать свою покойную подругу. В этом нет ничего кощунственного. Наоборот, когда мы говорим о ней, она как бы возвращается к нам. Ты увидишь: так легче, и так правильнее.
В который — бесчисленный! — раз Леночка поблагодарила судьбу за свое счастье. Прекрасный, умный, чуткий и такой взрослый человек рядом с ней! И так ее любит… И она любит его…
Он как-то напомнил девушке:
— Помнишь, мы с тобой еще летом говорили об убийствах и об этом неуловимом мерзавце. И об Анете — она хотела помочь его поймать.
— Помню… — Леночка прижалась щекой к его плечу. — Я тогда еще завидовала: Анна такая современная!
— Нет, любовь моя, ты не завидовала. Тебе просто казалось, что так, «современно» жить — правильнее… Тогда мы не знали, как все близко нас коснется… Почему же наши городские власти и стражи порядка допускают эти страшные убийства, одно за другим! Преступник на воле, значит — Анета не последняя жертва!
— Не говори так, Петруша! Я знаю от господина Вахрушева, что полиция очень старается.
— Кстати! — Петр вспомнил. — А полицмейстер будет у вас на юбилее?
— Устин Петрович обязательно будет. Он ведь очень дружил с отцом.
— Вот у тебя будет случай спросить его: что же происходит? До каких пор? Ведь если городская полиция сама не справляется, наверное, стоило бы призвать подмогу — опытных специалистов из столицы?
— Я спрошу, — неуверенно протянула девушка. Уманцев взял ее ладони в свои, нежно погладил, успокаивая.
— Ты имеешь полное право спросить! Ведь Вахрушев — друг вашей семьи, а погибшая Анна — твоя подруга…
В этом месяце покойному князю Александру, отцу Леночки, исполнилось бы шестьдесят лет. Если бы не трагическое происшествие в семье близких друзей и не гнетущее оцепенение в атмосфере всей городской жизни, Орешины отметили бы этот юбилей широко, достойно памяти любимого мужа и отца. Но теперь обстоятельства да и собственное настроение этого делать не позволяли. Потому решили устроить скромный вечерний прием для близких друзей и знакомых.
Глава 19
Петрусенко уже не жил в «Приюте». Для всех обитателей пансиона «штурман» на днях отбыл к себе в Астрахань. Полдня он занимался один, в полицейской управе, в кабинете Одинокова — Кирилл Степанович отбыл на какие-то текущие задания. Викентий Павлович уже заканчивал выстраивать схему преступлений — однако с одним главным неизвестным, — когда к нему вошел полицмейстер. Петрусенко объяснил ему свой чертеж, пожаловался:
— Так все ладно и логично, одно вытекает из другого… Кажется, еще чуть-чуть, маленькое усилие, последняя догадка! И убийца станет виден — вот он! Но нет, не приходит эта догадка, пока не приходит. Нужны еще факты, что-то должно случиться…
