Шарль Эксбрайя - Ловушка для простака
– Я так хочу.
– Забудьте о нем, теперь это больше не важно!
Подошел трамвай, и Мина заспешила, но Сенталло крепко держал ее руку.
– Его фамилия?
Молодая девушка попробовала вырваться, но, наконец, смирившись, пробормотала:
– Оттингер.
Людовик тут же отпустил руку, и Мина побежала к трамваю, тем более, что кондуктор явно советовал поторопиться. Уже на площадке девушка взмахнула рукой и послала Людовику воздушный поцелуй. Он тоже помахал в ответ.
Не будь Вилли, Людовик забыл бы обо всей этой истории и уехал вместе с Миной. И пускай бы его честь осталась запятнанной несправедливым приговором, тем хуже для Франца Вертретера с его мечтами о вознаграждении братьев Линденманн, тем хуже для Эдит и маленького Курта! Сенталло устал делать все только ради других. Он хотел жить! Просто жить. Но разве можно забыть о Вилли? Людовик уже ненавидел его всей душой: и как любовника Мины, и потому, что по его милости два года просидел в тюрьме. Впрочем, поразмыслив, Сенталло решил, что первая причина все-таки важнее. Теперь справедливость требует, чтобы Вилли, в свою очередь, отведал тюремной пищи, а вместе с ним и прочие виновники ограбления, едва не стоившего Людовику жизни. Выдав соперника полиции, Сенталло и выполнит свой гражданский долг, и отомстит. А может, следовало настоять, чтобы Мина сразу назвала имя главного виновника, того, кто задумал эту дьявольскую операцию? Ничего, вечером все расскажет. Сенталло твердо решил больше не пускать девушку к Вилли. Если Мина и в самом деле его любит, наверняка не откажется переждать у Вертретеров, пока все не закончится. Она будет спать в комнате Эдит, и последнюю, решительную фазу схватки с противником они переживут все вместе.
Людовик весь день гулял по Люцерну, и лишь к обеду вернулся в дом Вертретеров. Эдит что-то шила при свете настольной лампы, и эта картина казалась настолько полным олицетворением семейного уюта, что у молодого человека защемило в сердце. Как не похожа спокойная, уравновешенная Эдит на мятущуюся, лихорадочно возбужденную Мину! Сенталло вдруг подумал, что Вилли никогда не удалось бы помыкать Эдит, как он это проделывал с Миной. Не сомневался он также, что, появись тут вдруг неверный Антон, Эдит даже не стала бы с ним разговаривать. Эта женщина – явно не из тех, кто умеет прощать.
– Добрый вечер, Людовик. По-прежнему ничего нового?
– Наоборот!
Он произнес это с таким необычайным пылом, что Эдит подняла голову.
– Вот как?
– Я нашел Дженни!
– А-а-а…
Молодого человека так переполняло счастье, что он даже не заметил, как изменилась интонация его собеседницы. Людовику было сейчас не до чужих огорчений, и он с огромным воодушевлением поведал о встрече с Миной. Эдит снова принялась за шитье.
– На вашем месте я бы не стала ее отпускать, – заметила молодая женщина, когда Людовик наконец умолк.
– Почему?
– Потому что девушка может и не вернуться.
– Да что вы! Она же мне обещала!
– Разве она не давала вам обещаний, когда звалась еще Дженни?
– Я верю ей!
– Что ж, ей крупно повезло… От души желаю, чтобы девушка оказалась достойной вас…
– Я в этом уверен!
– Пойду готовить ужин…
Тщательно свернув шитье, Эдит встала и вышла из комнаты. Слишком прямая спина, чуть больше обычного вздернутый подбородок сказали Людовику, как опечалена молодая женщина. Бедная Эдит… Может, она надеялась, что Людовик когда-нибудь заменит ее Курту Антона?
Возвращение Мины разрушило все надежды. Эдит останется со своим малышом одна. Сенталло хотелось набраться мужества и, последовав за молодой женщиной на кухню, где она сейчас наверняка плачет, объяснить, что он к ней очень привязался за это время, что она всегда может на него рассчитывать. Он, Людовик, с удовольствием поможет Эдит воспитывать сына и вообще готов сделать для нее что угодно, но покинуть Мину – просто выше его сил. В тюрьме Сенталло слишком долго мечтал о своей Дженни и не мог отказаться от нее даже теперь, когда нашел прототип столь разительно отличный от созданного воображением образа. И все же Людовик чувствовал себя немного виноватым. Внутренний голос подсказывал, что с Эдит он был бы гораздо счастливее, чем с Миной. Однако, если бы всем вдруг вздумалось внимать гласу рассудка, любовь очень быстро исчезла бы с поверхности земли. Недовольный собой, Людовик ушел в свою комнату, прилег и довольно скоро задремал.
Разбудил его грохот распахнувшейся двери. Молодой человек сел, недоуменно протирая глаза спросонок. Перед ним стоял Вертретер, и, судя по всему, разъяренный до предела.
– Так вы, значит, спите? Надо полагать, настолько довольны собой, что можете спокойно вкушать сон праведника?
– Но…
– Никаких «но»! Эдит мне все рассказала! Вот уж никогда бы не подумал, что вы способны вести себя так глупо!
Людовик встал.
– Что вы имеете в виду?
– Как? Невероятное везение помогает вам найти женщину, на которой держался весь заговор против вас и которая могла бы вывести нас на след преступников, и вы позволяете ей удрать!
– У нас свидание в десять вечера.
– А вдруг она не придет?
– Придет!
– Откуда такая уверенность?
– А почему бы ей не придти?
– Послушайте, Сенталло, сделайте над собой усилие и попытайтесь шевелить мозгами, а не вести себя как несмышленыш, готовый верить любым сказкам! Значит, эта девица настолько вас любит, что спокойно оставила гнить в тюрьме, отлично зная о вашей невиновности?
– Мина боялась своего сожителя!
– Это она вам так сказала! Но что помешало ей, скажем, написать, хотя бы анонимно, в полицию, сообщив сведения, которые позволили бы нам снова открыть дело? Ведь не следил же за ней тот парень круглые сутки, черт возьми! На работу-то она ездит одна? Я всерьез опасаюсь, как бы вам опять не навещали лапши на уши!
– Мина не лгала.
– А чем вы можете это доказать?
Вне себя от раздражения, Сенталло невольно повысил тон.
– Да, у меня есть доказательства, но вы их не поймете, инспектор! Слезы Мины все рассказали мне и о ее стыде… и о страхе…
– Согласен, она боится, но… кого?
– Да кого же, как не своего приятеля Вилли?
– А, может, вас?
– Меня?
– Допустим, вы приняли желаемое за действительное и ваша Мина (раз уж теперь она зовется так) – сознательная сообщница тех, кто решил взвалить на вас свое преступление. Столкнувшись с вами, девушка пугается – ясно же, что, если полиция начнет пересматривать дело, ей не отвертеться по меньшей мере от нескольких лет тюрьмы. И Мина принимается разыгрывать трагедию. Чтобы вас умаслить, она изображает несчастную запуганную девчушку. Хорошо зная ваши слабости, она шепчет о своей любви к вам. А на самом деле юная особа только и мечтает поскорее унести ноги, ясно? Унести ноги и предупредить своих дружков, что вы на свободе и готовы задать им жару. Да, ваша Мина и впрямь испугалась, но именно вас, Людовик!
Совершенно уничтоженный, Сенталло не знал, что ответить. Логика, казалось, на стороне Франца, и тем не менее, сам не зная почему, Людовик продолжал верить в искренность Мины. Может быть, из-за того, как она бросилась в его объятия на Шютценштрассе, из-за интонаций голоса, из-за нежности в глазах… Зачем столько ухищрений, если достаточно было всего-навсего сказать, что она – совсем не Дженни, которую он разыскивает! Сенталло вспомнил, что сначала едва узнал девушку. Вертретер наверняка ошибается, но он, Людовик, никак не может подыскать нужных доводов… А полицейский холодно и безжалостно продолжал перечислять то, что считал доказательствами двойной игры и лицемерия Мины:
– Вы понятия не имеете, где она живет, не так ли? И даже забыли поинтересоваться адресом магазина. А по каким причинам вы не проводили девушку до работы? Вроде бы это подсказывала элементарная логика! Так что помешало вам вместе сесть в трамвай? Однако вам ничего подобного и в голову не пришло, а Мина, конечно, не предложила! Странное поведение для неожиданно воссоединившихся влюбленных, вы не находите?
О да, теперь Людовику это тоже казалось странным, но что он мог поделать? Только продолжать верить и ждать десяти часов. Либо Мина придет и полицейскому останется лишь принести извинения, либо она снова исчезнет – и тогда Сенталло придется признать, что его в очередной раз обвели вокруг пальца. Но до десяти часов он не желал больше говорить обо всей этой истории, рассуждениями он сыт по горло. Так Людовик и сказал Вертретеру. Франц согласился заключить это своеобразное перемирие.
– Ладно… Пойдемте ужинать. Эдит приготовила фондю[4], и уж такой вкуснотище нельзя не воздать должное! Впрочем, что бы мы еще ни наговорили друг другу, это ровно ничего не изменит.
Вечер прошел довольно тускло – не помогло даже напускное оживление Вертретера. Людовику казалось, что стрелки часов застыли на месте, а Эдит держалась отчужденно – видно, все еще переживала разочарование. Болтал один Франц, так что разговор быстро превратился в монолог, в который остальные сотрапезники лишь время от времени вставляли какую-нибудь вымученную односложную реплику. Даже когда Сенталло уронил кусочек хлеба в соус – за что обычно полагается шуточный штраф, никто и не подумал улыбнуться. Наконец пробило девять часов, и Эдит стала смущенно собирать тарелки. Мужчины пересели в кресла, и полицейский закурил.
