Филлис ДЖЕЙМС - Изощренное убийство
Доктора Мэри Ингрэм допросили первой по просьбе главного врача. Дома ее ждали три маленьких ребенка, и ей нужно было вернуться к ним как можно скорее. В ожидании беседы с Далглишем она сотрясалась от судорожных рыданий, к величайшему негодованию коллег, которым было весьма сложно поддерживать ее и утешать. Это казалось им пустым и неуместным. Зато сестра Болем неплохо держалась, хотя и была родственницей убитой. Плач доктора Ингрэм лишь усиливал напряжение и вызывал необъяснимое чувство вины у тех, чьи чувства были не ярко выражены. Все невольно подумали, что лучше отпустить ее домой к детям немедленно. Мэри Ингрэм не много могла рассказать Далглишу. Она бывала в клинике только дважды в неделю, помогала проводить сеансы ЭШТ и едва знала мисс Болем. Роковые сорок минут с шести двадцати до семи часов она находилась в кабинете ЭШТ со старшей сестрой Эмброуз. Отвечая на вопрос Далглиша, сообщила, что доктор Бейгли, возможно, и выходил на какое-то время из кабинета после шести пятнадцати, но она точно не помнит, когда и надолго ли. В конце беседы она подняла свои покрасневшие глаза на Далглиша и спросила:
– Вы ведь найдете того, кто это сделал, правда? Бедная, бедная женщина…
– Найдем, – заверил Далглиш.
Следом на допрос вызвали доктора Этриджа. Он продиктовал всю необходимую информацию личного характера, не дожидаясь, пока его об этом попросят, и продолжил:
– Что касается моих передвижений сегодня вечером, боюсь, они не прояснят картину преступления. Я приехал в клинику чуть раньше пяти и зашел в кабинет мисс Болем поговорить с ней, прежде чем подняться наверх. Мы быстро обсудили кое-какие дела. Мне показалось, она выглядела совершенно нормально, и она не сказала мне, что договорилась о встрече с секретарем комитета. Примерно в пять часов пятнадцать минут я вызвал из общего кабинета миссис Босток записать очередной текст на пленку, и мы работали до без десяти шесть, и она спустилась вниз отнести почту. Миссис Босток вернулась минут через десять или около того, и мы продолжали работать приблизительно до половины седьмого, затем она ушла в соседнюю комнату, чтобы напечатать материал, который мы записали. На некоторых приемах я веду звуковую запись беседы с пациентом, а потом эта запись прослушивается и готовится машинописный текст, который используется либо в исследовательских целях, либо сдается в архив. Я работал один в своем кабинете и никуда не выходил, если не считать одного краткого посещения медицинской библиотеки. Не могу указать время точно, но это произошло вскоре после того, как меня покинула миссис Босток, и до того, как она вернулась, чтобы кое-что уточнить. Должно быть, это произошло за несколько минут до семи часов, потому что мы находились в кабинете вместе, когда позвонила старшая сестра и рассказала мне о мисс Болем. Мисс Саксон спустилась из своего кабинета на четвертом этаже, собираясь уйти домой, и столкнулась с нами на лестнице, и мы вместе с ней отправились вниз. Вы знаете, что мы там обнаружили и что я предпринял дальше.
– Похоже, вы действовали с удивительным хладнокровием, доктор, – заметил Далглиш. – Благодаря вам можно существенно сузить область поиска. Ведь, судя по всему, и, надеюсь, тут вы со мной согласитесь, убийца до сих пор находится в здании?
– Разумеется. Калли заверил меня, что ни один человек не проходил мимо его поста после пяти вечера, не отметившись в журнале посещений. Такова система работы клиники. Роль запертой задней двери остается неясной, но я уверен: вы, как опытный следователь, не будете делать поспешных выводов. Ни одно здание нельзя считать абсолютно защищенным от проникновения посторонних. Э-э-э… этот человек, который во всем виноват, мог попасть сюда в любой момент, даже ранним утром, и, притаившись, лежать где-нибудь в подвале.
– Можете ли вы предположить, где такой человек укрылся или как он выбрался из клиники?
Главный врач ничего не ответил.
– Вы догадываетесь, что за человек это мог быть?
Доктор Этридж медленно провел пальцем по правой брови. Далглиш уже видел этот его жест по телевизору и подумал, что и тогда, и сейчас доктор таким образом неосознанно привлекает внимание к своим ухоженным рукам и правильной формы бровям. Но если он так пытался продемонстрировать напряженную мыслительную деятельность, то это немного отдавало фальшью.
– Не имею ни малейшего понятия. Эта трагедия просто уму непостижима. Не возьмусь утверждать, что мисс Болем была человеком, легким в общении. Иногда ее поведение жутко раздражало. – Он улыбнулся с некоторым осуждением. – С нами не всегда легко ладить, и, возможно, идеальным администратором психиатрического лечебного учреждения был бы человек, обладающий большим терпением, чем мисс Болем, и, наверное, не столь одержимый работой. Но ее ведь убили! Я и представить не могу, чтобы кто-то из персонала или пациентов желал ей смерти. Меня, как главного врача, приводит в жуткий ужас одна мысль о том, что в клинике может работать такой неуравновешенный человек, а я даже не подозревал об этом.
– Такой неуравновешенный или такой безнравственный, – уточнил Далглиш, не в силах удержаться.
Доктор Этридж снова заулыбался, словно ему предстояло подробно прокомментировать какой-то сложный вопрос бестолковому телеведущему.
– Безнравственный? Я не настолько компетентен, чтобы обсуждать это с теологической точки зрения.
– Как и я, доктор, – парировал Далглиш. – Только не похоже, что это убийство – дело рук сумасшедшего. Оно было спланировано с умом.
– Некоторые больные, страдающие психопатией, невероятно умны, господин следователь. Не могу сказать, однако, что я специалист по психопатии. Это чрезвычайно интересная сфера исследования, но не моя. Мы в клинике Стин никогда не брались за лечение таких больных.
В таком случае тут собралась неплохая компания, подумал Далглиш. В акте «О психическом здоровье» 1959 года психопатия, возможно, и трактовалась как расстройство, требующее лечения или поддающееся ему, но, судя по всему, сами доктора не горели энтузиазмом им заниматься. Изучение симптомов и течения болезни порой не подвигают узких специалистов-теоретиков на лечение, Далглиш так и сказал. Доктор Этридж улыбнулся со снисхождением, не поддавшись на провокацию.
– Я никогда не принимал нозологический[13] подход только потому, что ему дано определение в одном из актов парламента. Однако психопатия существует. Я не уверен, что в настоящий момент она поддается лечению. В чем я убежден, так это в том, что она не лечится тюремным заключением. Но мы же не уверены, что должны искать именно психопата.
Далглиш спросил доктора Этриджа, знал ли он, где Нейгл хранит инструменты и каким ключом открывается дверь архива.
– Я знал о ключе. Когда задерживаюсь на работе один, мне иногда бывают нужны какие-то документы и я приношу их из архива сам. Я веду исследовательскую деятельность и, разумеется, читаю лекции и пишу научные труды, поэтому для меня важно иметь доступ к медицинской документации. В последний раз я ходил в архив за материалами десять дней назад. Не помню, чтобы когда-либо видел ящик с инструментами в комнате дежурных, но я знал, что у Нейгла был собственный набор инструментов и он берег его. Думаю, если бы мне понадобилась стамеска, я бы отправился за ней в комнату дежурных. Вряд ли инструменты могли лежать где-то еще. Естественно, фигурка работы Типпета, по моему мнению, должна была бы находиться в отделении творческой терапии. Весьма любопытные орудия убийства, надо сказать! Что я нахожу интересным, так это очевидное старание убийцы бросить тень подозрения на персонал клиники.
– Подозрение едва ли может падать на кого-то еще, если учесть, что все двери были закрыты.
– Вот об этом я и говорю, суперинтендант! Если бы кто-то из присутствующих сегодня в клинике сотрудников действительно убил мисс Болем, он, несомненно, попытался бы отвести подозрение от относительно небольшого числа людей, которые находились в здании в тот момент. Легче всего это было бы сделать, открыв какую-нибудь дверь. Конечно, тогда злоумышленнику понадобилось бы надеть перчатки, но, мне кажется, они и так на нем были.
– И в самом деле ни на одном из двух орудий убийства нет отпечатков. Их стерли, хотя, возможно, злоумышленник воспользовался перчатками.
– И все же двери были закрыты, а это неоспоримо свидетельствует о том, что убийца до сих пор в здании. Почему? Было бы рискованно открывать заднюю дверь на первом этаже. Она располагается между кабинетом ЭШТ и служебным помещением медперсонала и выходит на хорошо освещенную дорогу. Было бы сложно отпереть ее и не попасться кому-нибудь на глаза, и убийца вряд ли решил бы покинуть здание таким образом. Но на третьем и четвертом этажах есть два пожарных выхода, и еще одна дверь в подвале. Почему он не открыл одну из них? Разумеется, это объясняется только тем, что у злоумышленника не было возможности сделать это после того, как он совершил преступление, и до того, как обнаружили тело. Можно также предположить, что он желал бросить тень подозрения на персонал клиники, хотя это неизбежно повышало его собственный риск.
