Наталья Александрова - Персона царских кровей
Алиса молчала, только презрительно щурила глаза и затягивалась сигаретой.
– Па-п-па-ш-ша… – пробормотал Олег, запинаясь. – Что вы ор-рете? Что вам – больше всех на-до?
– Пьян, как свинья! – Старик плюнул на пол беседки, вышел и едва не наткнулся на Надежду.
– Петр Афанасьевич! – затараторила она. – А вы теперь самостоятельно ходите?
– Да что уж теперь, – вздохнул старик, – голову морочить некому. Как только дело окончательно разъяснится, эта стерва меня взашей из дома вытолкает!
На шум выглянула Алиса.
– А вам тут чего надо? – холодно спросила она у Лебедевой.
Надежда Николаевна сообразила, что у нее теперь развязаны руки. Алиса ей сразу не понравилась, но раньше она боялась оскорбить чувства Сергея.
– Да вот, – ответила она ровным голосом, – хотела выразить вам соболезнования, да вижу, что они вам ни к чему. Вдову и так есть кому утешить. Да вы, я вижу, не слишком и огорчены. Смерть кошки сильнее переживали.
– Тетя, можешь засунуть свои соболезнования, знаешь куда? – пьяно засмеялся Олег.
– И вправду свинья, – констатировала Надежда, – вы бы, милочка, замок, что ли, на бар привесили, а то он все запасы спиртного выпьет, на поминки не хватит.
– Это вас совершенно не касается, – процедила Алиса.
– Верно, – легко согласилась Надежда, – так я, пожалуй, пойду.
– Там машина приехала за Сергеем Степановичем, – сообщил появившийся Павел.
С тихим злорадством Надежда заметила, как в глазах Алисы заплескался страх.
– Ох, бабы эти… – бормотал Павел Афанасьевич, тяжело опираясь на палку, – вот зачем Сергей на ней женился?
– А вы первую его жену знали? – спросила Надежда, поддерживая старика под руку.
– Ольгу? Конечно, знал! Хорошая женщина, не чета этой стерве, но там другая история… Ох!
Старик замолчал, потому что из двери обсерватории выносили тело Сергея, накрытое несвежей простыней.
– Господи! – прошептала Надежда.
Деревня Большие Ухабы вполне оправдывала свое колоритное название.
Даже видавший виды «Газик» капитана Белкина, он же, по выразительному народному названию, «козлик», с трудом преодолел последние два километра разбитой грунтовки. Создавалось впечатление, что жители Больших Ухабов специально поддерживали дорогу в таком непроезжем состоянии, чтобы она соответствовала названию деревни, а также чтобы районному и областному начальству неповадно было нарушать покой сельчан.
Водитель Николаша кое-как вырулил на центральную улицу Больших Ухабов, больше похожую на кривую межу между двумя огородными грядками, и вытер пот со лба:
– Ну, куда теперь, Иваныч?
Местный участковый, которого все называли исключительно по отчеству – Иваныч, откормленный дядька с телосложением породистого хряка белой степной породы и с маленькими вороватыми глазками на красном одутловатым лице, присоединился к следственной группе в качестве проводника и большого знатока районной специфики. Короче говоря, он знал в окрестных деревнях каждую собаку, чем и хотел воспользоваться опытный Белкин.
Выглянув из «Газика», Иваныч почему-то не столько пригляделся, сколько принюхался, поводя по сторонам коротким вздернутым носом, сильно напоминающим свиной пятачок, и уверенно показал на небольшую избушку, подозрительно смотревшую на улицу двумя подслеповатыми окошками.
– Вот она, Тонькина изба! – заявил Иваныч без колебаний.
– Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей… – машинально процитировал классика Иван Петрович.
– Почему – «без окон»? – удивился участковый. – У Тоньки все как положено и окна, и двери, и прочее хозяйство в полном порядке!
– Да это я так, к слову…
Вся троица направилась к избушке. Участковый Иваныч, на правах знатока местной жизни, громко постучал в притолоку и, не дожидаясь приглашения, распахнул дверь и ввалился в сени, стуча сапогами сорок пятого размера. Не задерживаясь в сенях, он уверенно проследовал в комнату.
Комната была довольно чистенькая и светлая, полы застелены веселыми домоткаными половиками, на комоде красовалось кашпо с геранью, в красном углу, где прежде обыкновенно помещались иконы, стоял телевизор, а над ним висели красочные портреты Филиппа Киркорова и бывшего президента Центрально-Африканской республики Жана Бокассу. Последний портрет висел здесь не по причине политических симпатий хозяйки, а исключительно из-за удивительной красоты президентского парадного мундира.
Услышав тяжелые шаги участкового, из низенькой дверцы в дальнем углу показалась сама хозяйка, крупная и дородная особа с волосами удивительного огненного цвета, получающегося от применения бытового красителя «Пылающая Африка» с небольшой добавкой средства от перхоти «Дашутка».
– Это что же за гости ко мне пожаловали? – неприветливо осведомилась хозяйка, пристально разглядывая вошедших. – Вроде я сегодня никого не приглашала!
– Ты, Антонина, неверно рассуждаешь, – строго ответил ей Иваныч. – Неверно и даже ошибочно. Представители закона, Антонина, не нуждаются в твоем приглашении. Они всюду чувствуют себя как дома. А ты, я гляжу, все варишь?
В избе действительно явственно ощущался тот ни с чем не сравнимый запах, который сопровождает изготовление самогона в домашних условиях. Кроме того, на скамье валялся пустой мешок из-под сахара, окончательно изобличая хозяйку.
– А если и варю? – Антонина уперла руки в бока и неприязненно зыркнула на участкового. – Я ежели чего и варю, так исключительно для своего внутреннего употребления, а это никаким законом не запрещается! Этак ты мне завтра и варенье запретишь варить, или, к примеру, грибы солить?
– Для внутреннего употребления, говоришь? – Иваныч выразительно повел носом.
– Именно! А также для поправления здоровья, которое у меня сильно пошатнулось от тяжелых условий жизни и от непрерывных личных переживаний!
– Значит, это у тебя для личного употребления и от переживаний двести литров наварено?
– А если у меня такие потребности большие!
– Ладно, Антонина, оставим твои возросшие потребности до другого раза, – смилостивился участковый. – Не для того мы сюда явились. Вот человек из самого Пскова приехал, – он уважительно кивнул на Ивана Петровича, – приехал, значит, спросить у тебя насчет твоего сожителя – Игната Сапрыкина.
– Никакой он мне не сожитель! – воскликнула Антонина с подозрительной горячностью. – Я его уже неделю не видала! Гельку про него спрашивайте, она ему жена, пускай она за него и отвечает, а моего тут никакого интереса не имеется!
– Не имеется, говоришь? – Участковый пристально уставился на Антонинину герань, точнее, на кашпо, в котором эта герань росла.
– Что – теперь, значит, и цветы разводить нельзя? – осведомилась Антонина несколько суетливо.
– Отчего же нельзя. – Участковый придвинулся к комоду. – Цветы разводить пока не запрещается, не было такого указания. А вот только посудина эта мне чтой-то подозрительна…
– Ничего не знаю, ничего не ведаю! – заверещала Антонина и попыталась втиснуться между Иванычем и геранью.
Однако и участковый, и сама хозяйка отличались дородной комплекцией, и места для них обоих было явно недостаточно.
Участковый тем временем приподнял кашпо и колупнул его снизу широким желтым ногтем.
– Поставь цветочки, ирод! – испуганно воскликнула Антонина. – Поломаешь!
– Ничего твоим цветочкам не сделается! – отрезал Иваныч и продемонстрировал присутствующим цветную этикетку, которую оторвал от дна злополучного сосуда.
– Ты, Антонина, знаешь, что это такое? – произнес он насмешливо.
– Чего ж тут не знать? – неуверенно отозвалась хозяйка. – Горшок цветочный… то есть не горшок, а кашпо…
– Именно, что горшок! – возразил участковый. – Только, Антонина, не цветочный, а ночной. Видишь, тут на наклейке этой написано: «Сосуд ночной гигиенический, производство Китай»…
– А хоть бы и ночной, – упорствовала Антонина. – Тебе-то что за дело? Тебя это нисколько не касается…
– А мне, Антонина, такое дело, что я этот самый ночной сосуд неоднократно видел в Васильковском сельпо. В том, где тетя Груня продавщицей работает. У нее этот сосуд не первый год на полке стоял, поскольку ни один человек в здравом уме такое не купит!..
– Вот ведь паразит! – в сердцах выпалила Антонина. – А мне сказал, что это кашпо цветочное! Подарок, говорит…
– Ну-ка, Тоня, давай с этого места поподробнее!
– Ничего не знаю, – пролепетала Антонина, однако уверенности в ее голосе поубавилось.
– Очень даже знаешь, Тоня! – Голос участкового, напротив, стал задушевным и ласковым. – Это самое сельпо как раз намедни ограбили, и пойдешь ты, Тоня, как самая что ни на есть соучастница. Тут уж и самогон твой припомнят, который для внутреннего употребления… Знаешь, сколько тебе светит?
– Да ни при чем я! – захныкала хозяйка. – Говорю же – знать не знала, что эта посудина ворованная… Игнашка, паразит, приволок…
