Дуглас Ричардс - Творец Бога
– Удобная позиция, – заметил Дэвид. – Ты образцовый член общества. Во всем виновата процедура. Это она делает из тебя психа. Как-то так, да?
Он злился, что позволил себе хоть на секунду поверить ее объяснениям.
– Послушай, мне не хотелось делиться этим с тобой. Но я могу добиться твоего доверия только одним способом – рассказать тебе правду обо всем. И – нет, я не делала ничего из того, о чем упоминал Коннелли. Я говорила о мыслях, а не поступках, – настойчиво заявила Миллер. – Это просто сильная предрасположенность, и она исчезла, как только архитектура мозга вернулась к нормальному состоянию.
– Так расскажи мне об этом социопатическом состоянии, – предложил Дэш.
Кира нахмурилась.
– Я должна уточнить, – сказала она, – социопатия – не самое удачное слово. Равно как и психопатия или мания величия, хотя они довольно близки. В основном это чистейший эгоизм без малейших признаков совести. Как его ни называй. Так сказать, безжалостный эгоизм.
– В отличие от чего?
– В отличие от того же состояния с примесью садизма.
Дэш задумался.
– Понимаю, – произнес он. – Тебя не прет от истязаний других людей, но если это потребуется ради достижения цели, тебя это ничуть не обеспокоит. Верно?
Кира неохотно кивнула.
– Большое утешение, – с отвращением заметил Дэвид, потом немного помолчал, размышляя. – Это твое «нечто вроде социопатии» не слишком-то похоже на побочный эффект от препарата, – наконец с подозрением закончил он.
Миллер нахмурилась.
– До экспериментов я тоже так думала. А сейчас понимаю, что из всех побочных эффектов переподключения это наиболее естественное следствие улучшенного интеллекта.
– Это еще почему?
– Концепция довольно сложная. Честно говоря, при нормальном уровне интеллекта она находится за пределами моих возможностей. Но я постараюсь объяснить.
Она собралась с мыслями и громко выдохнула.
– Давай начнем с самого начала. Когда наши древние предки впервые вышли на сцену, они не были «царями горы». Скорее наоборот. Им с трудом удавалось залезть на гору. Древние люди были всего лишь одним из тысяч видов, которые боролись за крошечную нишу на планете, изобилующей жизнью. Лучший шанс на выживание – миллион к одному; что уж говорить о восхождении на вершину пищевой цепи. Ни прочной шкуры. Ни скорости. Ни природного оружия.
– И тогда зародился разум, – заметил Дэш.
– Верно. Белому медведю хорошо живется и без интеллекта. А нам он был отчаянно необходим. Развитие интеллекта – единственный возможный путь для наших предков, и они вовремя справились с задачей.
Кира остановилась, многозначительно посмотрела на Дэша и заявила, подняв брови:
– Но с точки зрения выживания разум – это хитрость, жестокость и полнейший эгоизм. Что можно рассматривать как социопатическое поведение в своем изначальном виде.
Дэвид размышлял о тех образчиках человеческого поведения, которые видел во время службы в «Дельте». Он насмотрелся на такое, что заставило бы ветерана-патологоанатома согнуться в рвотных спазмах. Обезглавливания и прочие отвратительные пытки – демонстрация жестокости, превосходящей всякое воображение. Насилие, жестокость и жажда крови присущи человеческой природе, с этим не поспоришь. Ткни в любое столетие людской истории, и тебя захлестнут проявления ошеломляющей жестокости: резня тысяч мирных жителей, кровавые войны, обращение в рабство, пытки, массовые изнасилования и убийства, и прочие злодеяния, которые невозможно не заметить. Гитлер – всего лишь один пример из нескончаемой шеренги. Пусть человечество облачилось в плащ цивилизации и делает вид, будто этой стороны его натуры больше не существует, но агрессивность и жестокость, которые вознесли самого опасного хищника на планете на вершину пищевой цепочки, по-прежнему бурлят под гладью вод.
– Чтобы выжить, – продолжала Кира, – хомо сапиенс развивал интеллект. Жестокость и эгоизм жестко прошиты в наших генах. Это одна часть уравнения.
Она сделала паузу.
– Но хитрого и безжалостного разума было недостаточно. Чтобы завалить мастодонта, нам пришлось учиться работать в команде. Наш мозг оказался настолько сложен, что и после рождения требовал длительного развития. Человеческие младенцы были беспомощны намного дольше, чем детеныши любых других животных на Земле. Поэтому наш эгоизм нуждался в смягчении. Нам пришлось развить определенный коллективизм и понимание справедливости. Нам пришлось жертвовать ради наших детей и ставить выживание клана выше собственного.
Сейчас Дэш настолько увлекся беседой, что на время позабыл о необходимости подозревать каждое действие и слово Киры.
– Поэтому те, кто остались чистыми эгоистами, – продолжала она, – вымерли в этой долгой гонке. Те, кто были настроены на жестокость, но могли сотрудничать и работать в группе, выжили и обзавелись потомством. И по сей день тонкий баланс чистого эгоизма в одних случаях и чистой самоотверженности в других жестко прошит в наших генах. В рамках дискуссии прибегнем к крайностям. Назовем этот эгоизм социопатией. А самоотверженность – альтруизмом.
– Так ты веришь в существование альтруизма? Значит, Авраам Линкольн ошибся?
Кира Миллер заинтересованно вскинула голову. Она явно одобряла знакомство Дэша с апокрифической историей, приписываемой легендарному президенту.
В ней Линкольн ехал в поезде и обсуждал с попутчиком человеческую природу. Попутчик настаивал, что альтруизм существует, в то время как Линкольн энергично возражал, приписывая всем людским поступкам исключительно эгоистический характер. Беседа продолжалась, и тут Линкольн заметил, что вдалеке, на рельсах перед поездом, лежит козленок. Линкольн немедленно дернул стоп-кран, выскочил и бережно снял козленка с рельсов. Когда поезд вновь тронулся, попутчик сказал: «Послушай, Эйб, ты только что доказал мою точку зрения. Ты совершил полностью альтруистичный поступок». На что Линкольн ответил: «Вовсе нет. Я доказал свою точку зрения. Мои действия были абсолютно эгоистичны». Попутчик растерялся. «Это почему же?» – спросил он. «Если бы я ничего не сделал ради спасения этого бедного животного, то чувствовал бы себя просто ужасно», – ответил Линкольн.
Кира с сияющими глазами обдумывала ответ.
– Глубокий вопрос, – сказала она. – Если уж на то пошло, я считаю, что Линкольн прав. Но в рамках нашей дискуссии это скорее вопрос семантики. Альтруистическое поведение существует и является частью наших генов. Возможно, оно является еще одним аспектом эгоизма, но для моей мысли это неважно.
– И в чем же она заключается? – поднял брови Дэш.
– В том, что тонкий баланс между конкурирующими полюсами социопатии и альтруизма очень легко сместить в любую сторону. Конечно, некоторые люди рождаются с сильной генетической предрасположенностью к тому или другому, но большинство из нас балансирует на лезвии ножа. Средний человек, ощущающий на себе доброту и заботу, чаще всего будет делать добрые поступки в ответ. Но тот же человек, если его чуть подтолкнуть в другую сторону, станет преследовать собственные интересы даже в ущерб другим, даже за счет страданий собственных друзей и семьи. Чтобы гарантировать существование цивилизации, чуть заметно склонить весы к альтруизму, человеческому разуму пришлось изобрести религию.
– Изобрести религию? – нахмурился Дэвид.
– Именно. Существуют, или существовали, тысячи религий. И последователи каждой религии верят в божественное откровение, снизошедшее на ее создателей, и в бредовость всех остальных религий. Практически каждый человек согласен, что все религии были изобретены. За исключением той, в которой был рожден он сам.
Дэш предпочел не спорить.
– Продолжай, – сказал он.
– Большинство религий разделяют мнение, что где-то вне нашего мира существует нечто большее, чем мы, – продолжила Кира. – Что у людских страданий есть некая цель. Что наше существование продолжается в некоторой форме и после смерти. Все это помогает укрепить альтруистическую сторону уравнения. Почему бы не ограничиться эгоизмом – особенно теперь, когда мы не нуждаемся в клане для выживания, поскольку способны завалить мастодонта в одиночку? Ответ: потому что в следующей жизни нас ждет награда или наказание.
Она умолкла и покачала головой.
– Но что, если ты абсолютно точно знаешь – после смерти нет ничего? Никакой загробной жизни. Почему бы не стать совершенным эгоистом? Раз Бога нет, к чему всё остальное? Нет правильного и неправильного, есть только то, что делает тебя счастливым. Жизнь коротка, так возьми от нее по максимуму. И к черту всех остальных.
Дэш задумался.
– Но даже если ты не веришь в загробную жизнь, альтруизм все равно подключен. В этом мысль Линкольна – у альтруизма есть собственная награда. Человек совершает хороший поступок и от этого чувствует себя хорошо.
