Франк Тилье - Медовый траур
Она разговаривала сама с собой, подбегала ко мне, убегала и снова подбегала, двигалась безостановочно, как те безумные ученые, которые ищут и не находят.
– Перестань носиться туда-сюда, ты меня с ума сведешь!
– Ты умрешь… Элоиза так сказала! Она зовет тебя, Франк, она зовет тебя к себе, но я не согласна, чтобы ты меня бросил! Ты не должен уходить, понимаешь? Решение… Решение… Скорее! Скорее! Кровь… Все начнется с крови…
Она вихрем металась по кухне, выдвигала ящики, распахивала дверцы шкафов и холодильника.
– Прекрати немедленно! И не произноси больше имени моей дочки! Перестань, прошу тебя!
– Кровь! Больная кровь!
Она ринулась к стене, погасила свет. В полной темноте звенит металл. Шорох. Дыхание. Сталь жалит мою руку. От боли сгибаюсь пополам.
Что-то капает на пол. По руке течет что-то липкое. Встаю, тянусь к стене. Выключатель.
Красное. Везде красное. Разрез на запястье. Вертикальный, между двумя венами. Опытным глазом полицейского вижу, что рана поверхностная. Зашивать не обязательно. Повезло.
Девчонка исчезла, на полу валяется нож с широким лезвием, обагренным жизнью. Обматываю запястье платком, изо всех сил затягиваю другой рукой.
И плачу, безудержно плачу, добитый всеми этими вопросами без ответов.
Она поранила меня. Почему? Внезапный припадок жестокости. Непредсказуемое поведение. Страх одиночества. Днем и ночью предоставлена самой себе. Без отца, матери никогда нет дома. Как тут не сорваться? Перевязав руку, в ярости мчусь вниз, на первый этаж, – сейчас она у меня услышит, эта мамаша, она ответит за свое поведение! Дверь седьмой квартиры. Запертая.
– Открой, малышка! Открой дверь!
Мне не открывают. Возвращаюсь к себе, сжимая кулаки и чертыхаясь. Девочка больна, и никому до нее нет дела. Завтра я точно обрушу на ее мать громы и молнии.
Глава тринадцатая
В доме под номером 36 медленно перемигиваются лампочки, освещая людей, склонившихся над уголовными делами. В коридорах – измученные лица, припухшие веки, зевающие рты.
Пять утра. После истории с ножом я больше не смог уснуть. Из самых глубин моего существа снова доносятся голоса, стараются успокоить, утешить. Сюзанна все чаще говорит со мной, но, когда я пытаюсь нарисовать в памяти ее лицо, на нем всегда то выражение ужаса, что исказило черты обеих моих девочек за миг до того, как их сбила машина… Голоса стали навязчивыми, донимают, преследуют…
Передо мной протоколы вскрытия, отчеты энтомологов и токсикологов; чудовищное препарирование жизни. Рядом два толстенных кирпича – о малярии и о переносчиках инфекции. Страничек, посвященных жизни Тиссеранов, меньше, чем тех, где говорится об их смерти. Маленькая кучка фотографий: снимки церкви, послания, крупный план раздвинутой раны, занятых делом личинок. Завтрак полицейского, обычное дело…
А время идет…
– Вы теперь разговариваете сами с собой?
Я вздрогнул, обернулся. Сиберски. Что там на часах? Половина девятого. Лейтенант явился свежевыбритым, но круги под глазами за короткую ночь не исчезли.
– Я… я рассуждал вслух.
Он показал на мою левую руку:
– Знал бы я, что ремесло настолько опасное, еще подумал бы, стоит ли связываться.
– Консервная банка, – объяснил я, поглаживая корочку.
– Вечером мне звонила Дель Пьеро, она…
– Знаю, я был рядом. Наши анофелесы не резистентны, уже хорошо, но успокаиваться рано: вспомни, что говорил Дьямон… Так что там с ульями?
Он разом помрачнел:
– Пчеловодов в окрестностях десятка два, вчера пытался всех обзвонить, но толку чуть – ничего определенного. Самая большая проблема в том, что покупают у пасечников неочищенный и непроцеженный мед очень многие: он полностью сохраняет витамины и минеральные соли, он отличный антисептик, и, по словам профессионалов, самое лучшее для здоровья – выпивать каждое утро стакан мочи, заедая его тремя ложками необработанного меда… Проверять не стану, поверю им на слово.
Сиберски развернул на столе карту парижского региона, усеянную красными точками.
– К сожалению, как раз на этой неделе медоношение в самом разгаре, – прибавил он. – Почти все пчеловоды с утра до ночи заняты по горло, и я мало с кем мог связаться. Сейчас попробую еще.
Я нашел на карте Исси-ле-Мулино и увидел там две отметины в радиусе пятнадцати километров:
– Со и Веррьер-ле-Бюиссон… До этих тебе удалось дозвониться?
– Нет – и там, и там автоответчик.
– Ладно, с этим завязывай, сам туда съезжу, – сказал я, отлепившись от стула. – А ты пока погуляй по Интернету, поищи, нельзя ли где раздобыть не вполне обычных тварей – типа опасных пауков, богомолов, ядовитых насекомых… Разузнай насчет мест обмена ими, обшарь весь Париж и выясни, где и когда встречаются любители этих мерзостей. Возьми себе в помощь Санчеса и Мадисона.
– Да мы могли бы и ульями заняться, у вас наверняка и без того дел полно.
Я ткнул пальцем в карту:
– Здесь в каждом городе по церкви. Убийца выбрал ту, что в Исси-ле-Мулино, зная, что ее реставрируют; стало быть, можно войти через боковую дверь и спокойно выстроить свою мизансцену. Думаю, он и живет неподалеку… И как нарочно, мы находим две пасеки – меньше чем в двадцати километрах от места преступления. – Я сложил бумажки в стопку. – В последний раз я был в Веррьере вместе с Сюзанной, задолго до рождения Элоизы. Очень люблю этот городок, да и проветриться мне совершенно необходимо… – Я закрыл почтовый ящик, выключил компьютер, взял ключи от машины и прибавил напоследок: – Тебе не раз доводилось читать протоколы и криминологические исследования, и ты знаешь, что организованные убийцы[13], а в особенности те из них, у кого расстройства личности особенно глубоки, избегают лишних поездок. Они очень задолго до того, как начать действовать, запасают пищу, врезают в двери дополнительные замки, изолируют комнаты. Всякий раз, выходя из дому, убийца рискует: во-первых, потому, что остается без прикрытия, во-вторых, в его отсутствие может постучаться сосед, жертва догадается, что сторож отлучился, и начнет орать или колотить в стены, и еще убийцу терзает страх, не упустил ли чего. Я не ошибаюсь?
– Нет. Все верно.
– Тогда пошли дальше. Калипсо Брас из лаборатории П-три рассказала мне, что мед очень быстро теряет способность привлекать комаров и, если это имеет значение, надо ежедневно брать свежий. А стало быть, нашему «человеку с насекомыми» приходилось по крайней мере раз в день покидать свое логово. И он ездил…
– …на ближайшую пасеку! То есть, если он живет рядом с Исси, – на одну из этих двух.
Городок Веррьер-ле-Бюиссон, укрывшийся в объятиях долины у подножия холмов, дотянул свои старые укрепления и зеленые аллеи до прозрачных вод Бьевра. Уголок Прованса рядом с Парижем, похожий на все средневековые городки, где тенистым утром можно забыть о черноте шин и завываниях клаксонов. Больше двадцати лет прошло, а вдоль улиц плывут те же запахи…
А это что? Ох… Сюзанна… Маленькая гончарная лавочка, где ты купила вазу с шишкой под самой ручкой. «Видишь? Ее особая примета, – сказала ты, – ее милый недостаток». Эта ваза… куда она подевалась? Безобидные осколки жизни внезапно рассыпаются рвущими душу фейерверками. Чем дальше мы друг от друга во времени, любимые мои, тем мучительнее мне вас недостает…
Пасека Роя Вон Барта взобралась по холмам и плато выше колокольни. Тихое, уютное пристанище, беспредельный простор для пчел, единственная граница – там, где темно-голубое небо улеглось на сине-зеленые вершины леса.
Когда я вошел в дом, звякнул колокольчик, худенькая женщина с длинными седыми волосами подняла голову от коробок, куда складывала пустые стеклянные банки, и на меня уставились два больших глаза.
– Мадам Вон Барт?
Она зачерпнула из ведра ладонями прозрачного холодка, плеснула себе в лицо, покрытое тонкими морщинками, вытерла.
– Извините. Да, я мадам Вон Барт. Чем могу помочь?
Я объяснил, в чем дело: ищу одного человека, который каждый день покупал свежий необработанный мед. Она откинула назад чуть влажные волосы, запахло срезанными цветами.
– У нас огромное количество клиентов, которые…
– …покупают необработанный мед, я знаю. Но постарайтесь вспомнить, сделайте усилие, потому что этот человек явно замешан в деле об убийстве.
Она прижала к губам тощие руки:
– Не может быть!
– Человеку, о котором я спрашиваю, должно быть от двадцати пяти до сорока лет. Он приходил ежедневно в течение двух недель, но со вчерашнего или позавчерашнего дня не появлялся. Скорее всего, он крепкого сложения, вероятно, у него есть какая-то физическая особенность, может быть – изъян на лице… Это описание никого вам не напоминает?
Теперь мадам Вон Барт рассматривала свои обширные владения, простиравшиеся за большим окном.
– Физическая особенность, говорите? Мм… Знаете, а был ведь один тип, такой… необычный… Хотя нет, «необычный» – не совсем верное слово, я бы сказала… не такой, как все. Мы с мужем называли его между собой «человек-солнце».
