Анна и Сергей Литвиновы - Дата собственной смерти. Все девушки любят бриллианты (сборник)

Здесь же, у волнолома, было совсем темно.

Таня потушила габариты, выключила зажигание.

Слежки она не замечала.

Отстали? А может, наблюдают издали?

Таня вытащила из багажника чемодан и обе сумки. Было совсем не тяжело. Или страх удваивает силы?

Таня подошла к молу. Не было видно ни зги. Тихо дышало море.

Кто-то прошуршал галькой. Она вздрогнула, присмотрелась. Глаза постепенно привыкали к темноте, и она различила сидящую на пустынном пляже парочку. Они целовались.

Таня ступила на волнолом. Камни были неровными, выщербленными бесконечным прибоем. В небольших лужицах стояла грустная вода.

Море светилось по обе стороны мола, словно указывая ей путь. Таня зашагала по молу дальше от берега.

За ней никто не шел. Никого не было и на волноломе.

Она отошла метров на пятьдесят. Отсюда были видны редкие огни Набережной и ярко светящийся морвокзал. «Но я-то в темноте, – подумала Таня. – Они-то меня не видят. Пожалуй, можно».

Она опустила чемодан и сумки на мол. Сердце колотилось – не столько от тяжести, сколько от волнения.

Таня открыла сумку и достала нож и фонарик. Ей казалось, что делает она все рассудительно и не спеша. Но сторонний наблюдатель отметил бы лихорадочную стремительность ее движений. Но не было стороннего наблюдателя. Таня еще раз осмотрелась. Никого не было.

Она разрезала гнилые веревки на чемодане. Ну?..

Замочки легко подались.

Таня распахнула крышку и посветила внутрь фонариком.

– Чего она там делает?

– Топиться будет.

– Не уйдет?

– Ты тупой, что ли, Мрамор? Куда она с мола уйдет?

– А я знаю?..

– Не, ну ты совсем дурак! Че, у нее там акваланг в сумке?.. Или к ней подлодку пошлют?

– А кто ее знает, на кого она работает…

– На ЦРУ!.. На Моссад!.. На этот, как его, Интеллиджент сервис!.. Никита-два, блин!.. – Куцего бесила тупость напарника. – Ты че, не сечешь: она же «лох»!..

– Какая же она «лох»? Она же баба.

Куцый еще пуще разозлился, когда соратник проявил неожиданное остроумие. Он на мгновение задумался: а как будет «лох» в женском роде?

– Она не «лох». Она – «лахудра»! – И он зашелся в хохоте, довольный собственным остроумием.

Таня достала из старинного чемодана большой, тугой, завернутый в бумагу и завязанный веревками рулон. Тяжелый. Что это – картины? Тогда это – потом… Она отложила рулон и взяла объемистый пакет, также обвернутый бумагой и перепоясанный бечевками. Приподняла его. Он был тяжел.

С него и начнем. Таня взрезала веревки. Потом, не жалея, разорвала бумагу. Посветила фонариком.

Значит, действительно правда…

В луче фонаря матово переливалось золото. Вспыхивали острые лучи драгоценных камней. Блистало изумительной красоты драгоценное яйцо.

Позвонил Рустам. Куцый схватил трубку как ошпаренный, не успев отключить громкую связь.

– Ну?

– Она на молу.

– Что делает?

– А я знаю?! Не видно же…

– Мудак! – вздохнул Рустам и швырнул трубку.

Мрамор с тайным злорадством слушал, как его напарника унижает по телефону более сильный господин.

Валера положил трубку, только когда у Таниного телефона окончательно сели батарейки. Он сумел дать ей все – кажется, все? – инструкции. Напоследок сказал, что все будет хорошо, чтобы она не волновалась, что он ее очень-очень любит… Сказал… Да что слова! Ему надо было быть с ней!

Ох, старый я, толстый дурак!..

Ходасевич сразу же набрал другой номер.

Полковника Козьмина дома не оказалось. Жена с видимым неудовольствием сказала, чтобы ему звонили на работу, и бросила трубку.

Отдуваясь и прикуривая пятидесятую за день сигарету, Валерий Петрович позвонил Козьмину на службу.

Телефон Козьмина не отвечал.

«Приглашаем южнороссийцев и гостей нашего города совершить увлекательную морскую прогулку, полюбоваться ночным морем, удивительными видами города…» – доносилось от морвокзала.

Таня сидела на холодном камне волнолома и тупо смотрела на содержимое пакета.

Значит, все правда? Она богата?

И что дальше?

Таня взрезала длинный, туго свернутый рулон. Развернула оберточную бумагу.

Там были переложенные плотной бумагой холсты. Подсвечивая фонариком, Таня просмотрела их.

Какие-то разноцветные прямоугольники, треугольники, круги…

Таня не была знатоком живописи. Да и фонарик светил тускло. Но хаживала она в картинные галереи, хаживала, да и было у нее обостренное чутье настоящего – в жизни ли, в искусстве ли… Поэтому даже ее скромных искусствоведческих знаний и блеклого света карманного фонаря было довольно, чтобы понять – нет, не понять, скорее почувствовать: это настоящие шедевры. Вот Малевич. Еще Малевич. Это, похоже, Кандинский. Это – Ларионов, что ли? Или Кончаловский? А вот, по-моему, Пастернак… Холстов было не меньше пятнадцати. Неужто в самом деле подлинники? Это же целое состояние!

Таня, уже в азарте, взрезала следующий пакет. Книги. Отпечатаны на плохой бумаге со щепками. Сверху лежал «Садок судей». На обложке – футуристический рисунок. Тоже недешевые вещицы… Дальше!

Таня вскрыла следующий пакет.

Перевязанные ниткой, лежали несколько пачек долларов. Зеленые, довольно ветхие стодолларовые купюры…

Доллары?

Обмирая от странного предчувствия, не понимая, что происходит, Татьяна открыла последний, самый объемистый сверток.

Там опять были деньги. Пачки денег. Они были большие, аккуратно перехваченные резинками. В свете фонарика желтела бумага. Вычурные цифры гласили: «сто рублей». А на каждой банкноте замер мраморный Ленин.

На таможне сегодня опять дежурил рыжий Илюха. «Убила бы гада!» – злобно подумала Зойка. Илюха со своими отвратительными веснушками и повадками деревенского мента вызывал у нее дикое отвращение. Гнида, заморыш, потаскун несчастный! Взять бы твое это… естество да и скормить моему Анхелю! (Анхелем звали Зоиного ротвейлера.)

Илюха давно уже прикапывался к ней. Каждый рейс жарко дышал в ухо: «А несогласных – можем того… и обшмонать…»

Знает же, гад, что у нее, как и у многих других, куча долларов без декларации. Только стоит у него не на всех – ее выбрал, Зою…

– Вот говно! – пробормотала она вполголоса.

– Простите, это вы не мне? – поинтересовалась стоявшая рядом девушка.

Зоя мельком взглянула на незнакомое лицо и испуганные глаза – похоже, с ними едет новенькая.

– Не тебе, не тебе… Тому вон, гаду, – она кивнула на Илюху.

Илюха, лоснящийся и рыжий, в своей идиотской форме, тоже заметил Зою, взглянул на часы и похотливо ей подмигнул: времени, мол, до отхода хватит.

Таня чувствовала себя абсолютно чужой в этой толпе «челноков». Казалось, здесь все друг друга знают. Весело перекликаются, предвкушая веселую и пьяную дорогу. Да и таможня у них, видно, своя, купленая – вон как каждый проходящий шутит с этим рыжим парнем в синей форме. Да, здесь все свои. А ее, новичка, тут-то сразу прищучат! С ее картинами супрематистов, бриллиантами, яйцом Фаберже и пачками долларов… Ну и авантюра!..

Таня изо всех сил старалась казаться естественной. Делано улыбалась. Пыталась вслушиваться в то, что быстро говорила ей соседка по очереди. У нее плохо получалось. До сознания доходили только обрывки слов.

Вот и ее очередь.

– Гражданка, пройдемте, – едва взглянув на нее острым глазом, сказал рыжий таможенник.

– Ух ты, подфартило! – радовалась Зойка.

Кажется, пронесло – Илюха запал на новенькую! Взял ее за локоток и повел в комнату для досмотра.

Знаем мы эти досмотры. Знаем, как там шмонают.

Илюху сменила толстуха Верка. Ну, это баба своя в доску, к тому же хорошо прикормленная.

– Опять едешь? – сочувственно спросила Верка.

– Опять-опять, Верочка, – на всякий случай подобострастно закивала Зойка.

Верка только головой мотнула: проходи, мол.

Паспортный контроль на турецких рейсах был простой формальностью. Виза не нужна, достаточно иметь загранпаспорт. Турки в Стамбуле сами (за десять долларов) наклеят тебе в паспорт марочку-визу. У Зойки ксива опухла уже от этих марочек.

Она мухой проскочила на теплоход и закрылась в своей каюте – до отплытия оставалось еще полчаса. Вдруг ненасытный Илюха решит еще и ее попользовать – после новенькой? Ну уж нет – она ему не откроет. Все, приятель, таможня позади, вот он, заветный штампик в декларации, где написано, что она вывозит всего пятьсот баксов. В этот раз тебе не обломится!

В девять часов вечера Куцый позвонил Рустаму сам:

– Она купила билет на «Катьку»!

– Твою мать!

Пауза. Куцый весь сжался. И – без перехода – Рустам продолжил:

– У тебя загранпаспорт с собой?