Татьяна Степанова - ДНК неземной любви

Медсестра в регистратуре сказала еще что-то – уже вслед, доктор Тумак ее не расслышала, она мчалась по лестнице наверх в отделение урологии.

Запись на девять тридцать, только-только успеть переодеться, привести себя в рабочую форму, выпить чашку кофе, «пролистать» на компьютере файлы с диагностическими данными...

Кто там еще влез без записи?

Марина Тумак резко остановилась посреди коридора – стерильного, белого, залитого светом энергосберегающих ламп. Мужчина в сером костюме ждал возле двери ее кабинета. Хотя вдоль стены стояли кожаные диваны, он даже не присел. И Марина Тумак сразу же его узнала.

Это был Глеб Сергеевич Белоусов, которого она...

– Что вам здесь надо?

– Марина, я приехал повидаться по важному делу.

– Уходите. Уходите немедленно!

Если бы кто-то из медицинского персонала слышал этот диалог, они бы возмутились – так с пациентами в стенах медицинского центра не разговаривал никто. Тем более с таким пациентом – в дорогом костюме, дорогих ботинках, со швейцарскими часами на запястье. С пациентом, которого у входа в центр дожидалась служебная иномарка с шофером, с номерами судебного департамента. Но коридор в этот час еще пустовал. Двери кабинетов были заперты.

Глеб Сергеевич Белоусов шагнул навстречу доктору Тумак.

– Марина, постой, выслушай меня.

– Не о чем нам разговаривать, убирайтесь.

Дверь туалета в конце коридоре открылась, и оттуда выглянула уборщица со шваброй, но тут же нырнула назад, решив, что к Марине Тумак (все в клинике знали, что двадцатисемилетняя брюнетка-докторша не замужем) явился спозаранку выяснять отношения какой-то состоятельный поклонник. Явно не пациент, на пациентов не шипят, как разъяренная кошка, «убирайтессссь!».

– Марина, я по поводу кладбища, – обычно звучный начальственный голос Глеба Сергеевича Белоусова глухо дребезжал. – Я вчера ездил... к ней на могилу. Ты давно туда...

– Не ваше дело. Дайте мне пройти, мне надо готовиться к приему больных.

– Да постой ты. Я же говорю, я приехал по поводу ее могилы, я был на кладбище вчера днем, и там... В общем, там полная катастрофа с памятником, и никто сказать не может, что произошло... Вроде как грунт провалился... там все разрушилось. Ты же ее самая близкая подруга была, ты же ездишь туда к ней часто, даже чаще меня, я знаю... Я пытался звонить тебе вчера, но ты заблокировала мой номер.

– Вы пропустите меня в мой кабинет или мне позвать охранника?

– Но ты же любила Лару... я приезжаю туда, на ее могилу, вижу цветы, вижу, что там все всегда убрано... я знаю, что это ты делала, и кроме моего «спасибо»...

– Ваше «спасибо» засуньте себе в жопу. – Доктор Тумак рванула ручку двери, забыв открыть замок кабинета своим ключом.

– Да я ж перед тобой ни в чем не виноват, что ж ты так...

– Насчет чьей-то вины не мне вам говорить, я не в суде работаю, а в медицинском центре.

– Там памятник разрушен, и сама могила провалилась. Я подумал, что это хулиганы на кладбище орудовали, тем более неподалеку от могилы Лары вообще какое-то непотребство охрана нашла в яме... Милицию вызывали разбираться... шабаш какой-то, настоящий шабаш устроили. Мы с могильщиком проверили – гроб цел, на месте... но все остальное... Я тебя спрашиваю, ты была там? Ты видела, что произошло?

– Дайте мне пройти, Глеб Сергеевич.

– Но тебе же не все равно, что я сказал! Ты ж была ее лучшей подругой, ты же любила ее... любила нашу Лару.

– Я и сейчас люблю ее.

Марина Тумак повернула ключ в замке, затем, грубо оттолкнув Белоусова, вошла, в кабинет, захлопнув дверь у него перед носом. И заперлась изнутри.

Белоусов потоптался в нерешительности какое-то время, а потом медленно поплелся прочь – к лестнице, к выходу. Из туалета снова высунулась любопытная уборщица – смотрела, как он уходит. Ухажер? Да вроде не похож. Хотя теперь мода такая у них, молодых, чтобы любовникам за «полтинник» перевалило, не поймешь – любовники или нет...

Ровно в девять часов доктор Тумак появилась на пороге кабинета в своей зеленой медицинской робе – строгая и деловитая. Перед тем как заняться файлами с результатами анализов пациента, записавшегося на девять тридцать, она еще раз тщательно проверила свой мобильный телефон. Там несколько номеров были заблокированы. Она переустановила блокировку заново и положила телефон назад в сумку, отключив музыкальный сигнал.

ГЛАВА 13

ЗАВТРАК В ЛЮДНОМ МЕСТЕ

Кристина Величко – директор отдела моды глянцевого журнала и автор блога street-fashion, проснулась в собственной постели в своей квартире от немого крика, прилипшего к пересохшим губам.

Вернулись из Рима...

Прилетели в Шереметьево...

Сели удачно...

А дальше...

Вот уже сколько дней подряд ночью один и тот же сон снится. Отчетливый такой, осязаемый, как хороший кадр, как черно-белый фотоснимок.

Как будто она идет тем самым туннелем и лампочки горят под потолком. Вот сейчас, сейчас они погаснут...

К черту!

Кристина сбросила легкое одеяло и встала. Спина затекла, поясницу ломит. Встать, что ли, на тренажер? Вон он, в углу...

К черту!

Она подошла к окну. Квартира ее – новая «двушка» на четырнадцатом этаже, вид на город, а под самыми окнами оптовый рынок «Люблино». Шум всю ночь от подъезжающих автобусов, от криков торговцев, от скрипа тележек, даже пластиковые стеклопакеты не помогают.

А когда они со съемочной группой, со стилистами находились в Риме... этот шум там, за окном... он тоже был? Или его не было, потому что она его не слышала?

Что за мысли? Так и с ума можно сойти.

Один и тот же сон которую ночь подряд.

Она идет тем туннелем в катакомбах...

Из спальни в коридор, потом направо, в ванную, вот сейчас она встанет под горячий душ и смоет это с себя, как смывают нечистоту, как смывают липкий пот страха.

Как назывались эти катакомбы? Башня из светлого песчаника, средиземноморские пинии... Они ехали туда около получаса, а за окном царила пыльная буря, налетевшая из-за моря. Это она все прекрасно помнит. Помнит и то, что случилось дальше.

Фреска... Амур и Психея... Туннель...

Кристина забралась в ванну и включила горячую воду. Вот так, сейчас станет гораздо легче.

И будет обычный рабочий день. Она поедет в редакцию журнала смотреть материалы для нового номера.

Ее стол там, в кабинете редактора, заваленный снимками... Офис в начале Пречистенки, окна на золотые купола храма. Как звали того святого там, в катакомбах? Теперь уже не вспомнить... Где стояла на коленях та женщина в черном, русская монахиня. Теперь уже не вспомнить... Что-то о каком-то послании переводчик-итальянец говорил... к римлянам послание...

А мы не римляне.

Это нас не касается...

А вот коснулось и мешает спать каждую ночь, пугая кошмаром. Там, во сне, все так ясно происходит. Она идет по туннелю, стены, ниши, а в нишах мертвые кости. И она касается пустых глазниц. Мокрицы лезут из ощеренных мертвых ртов.

Шаги за спиной...

Свет гаснет...

Тьма...

Кристина зажмурилась, потом открыла глаза – зеркало запотело от горячего пара, она стоит перед зеркалом голая с полотенцем в руках. Она смыла это с себя?

Еще месяц назад кому рассказать – в редакции, в баре в Столешниках, где она частенько зависала раньше на всю ночь, в незабвенном, канувшем в Лету клубе «Дягилев», где они так зажигали когда-то по молодости лет... – рассказать, что ей, Кристине, которую знает вся столичная модная тусовка, по ночам, словно какой-нибудь занюханной наркоманке, снится, как она...

Как она идет мимо мертвых стен, мимо тех старых могил, и свет гаснет. А потом шаги и чье-то дыхание – там, за стеной... Там что-то есть, и это «что-то» сейчас нападет. Оно уже выбрало себе жертву.

Если бы свет включился минутой раньше, она, Кристина увидела бы это, успела бы разглядеть и, наверное... наверное, была бы сейчас мертва.

Она стала бы свидетелем и... вряд ли бы ее оставили в живых.

Вот в чем дело, вот откуда этот страх. Эти мучительные сны каждую ночь. Это просто запоздалая реакция на пережитый там, в катакомбах, шок.

Но... она же не была единственной свидетельницей. Та женщина в черном, монахиня – она же тоже видела это. Это ее душили там, у каменного алтаря.

К черту!

Кристина накинула махровый халат и вышла из ванной. Стала одеваться, стараясь не глядеть на стены спальни. Сиреневые обои, она сама выбирала этот цвет, теперь он кажется желтым – как тот песчаник, как пыльная взвесь там, в Риме.

После душа Кристина в оные времена обычно неторопливо завтракала на просторной светлой кухне. Но сегодня, как и все эти дни после возращения из командировки, она старалась побыстрее покинуть квартиру.

Поесть можно и в городе. В центре, недалеко от офиса на углу Денежного переулка и Сивцева Вражка, есть симпатичное кафе «Винил». Там крутят старые пластинки, там даже в восемь утра людно, там пекут сдобные оладьи с джемом, и вообще...