Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер
— Ночью? А ночью-то тебе чего не спится? — Светло-карие глаза Росанны удивленно округлились, а мальчик смешался:
— Ну да, я же слуга. Бывает, и ночью чего надо. Воды там, ну, огня… Еще чего-нибудь…
Он окончательно смутился, однако девица не стала расспрашивать, лишь сокрушенно сдвинула брови:
— Как о Риччо ни вспомню — так сердце не на месте. Он так одинок. Как это ужасно! Наверное, невыносимо быть совершенно одному на свете.
Алонсо на миг отвлекся от пирожка и возмущенно вскинул глаза:
— Эй, а вот не надо! Вовсе он не один на свете! Я что ж ему, не друг?! Так, соломы охапка? А у Риччо ведь еще один друг есть, военный, у важной госпожи служит. И вообще мужчин жалеть негоже!
Росанна примирительно покачала головой:
— Не сердись. Конечно, ты друг. Просто ты еще мал, куда Риччо с тобой о своих бедах толковать? Да он и с другими, небось, не слишком откровенен. — Девушка вздохнула уже совсем горестно. — Скрытный, как лесная тропка. Где там знать, что у него на душе…
Алонсо запихнул в рот остаток пирожка, встал и, запрокинув голову, сурово воззрился на лавочницу:
— Это я мал? Это Риччо скрытный? Это от вас, девчонок, он скрытный, а у нас с ним мужская дружба, и от меня у него секретов нет! Не веришь? — прищурился он.
А Росанна с сомнением приподняла брови, лукаво прикусывая губу.
* * *
Кухарка Филомена служила герцогине уже почти двадцать лет и четырнадцать из них безраздельно верховодила на кухне. Она неистово гордилась особым положением при особе синьоры и старалась поразить каждого, кто садился за господский стол, а посему закупку провизии не доверяла никому. Кухарку герцогини Фонци знали везде: и в лавках, и на рынке, и в рыбных рядах у порта, куда ежеутренне привозили свежий улов. Она была придирчива и требовательна до зубовного скрежета, но никогда не торговалась и неизменно получала лучшее, что продавали в Венеции.
Этим утром Филомена не взяла с собой лакеев, поскольку рассчитывала пройтись по лавкам, торгующим диковинными приправами с Востока, и тягловая сила ей была без надобности. Тщательно припрятав кошель и надев свежий чепец, она вышла из особняка и чинно зашагала вдоль канала. Настроение было самое приподнятое: покупка приправ казалась Филомене чем-то вроде таинства. Безмерно уважаемый ею доктор Бениньо поведал, что многие заморские ароматические изыски обладают целебными свойствами, и даже снабдил кухарку списком таковых. Следить же, как лавочник бережно отмеряет в сияющей медной чашечке какой-нибудь пряно пахнущий порошок с мудреным названием, да еще и авторитетно вещать о его свойствах было для Филомены сущим упоением.
Она уже дошла до первого моста, когда ее окликнул робкий голос:
— Почтенная донна… Простите за дерзость…
Филомена обернулась: к ней спешила взволнованная девица самого благочинного вида. Она нервно мяла что-то в руке.
— Донна… Вы, часом, не служите в доме ее сиятельства герцогини Фонци? — Девушка вспыхнула, и Филомена заметила, что глаза ее слегка красноваты, словно от слез.
— Я кухарка, — весомо ответила она, но тут же спросила мягче: — У тебя что-то стряслось, детка? Обидел кто?
Герцогиня Фонци слыла благотворительницей, и плачущие люди, обивающие порог черного хода, были Филомене не в новинку.
Девица покусала губы и тихо спросила:
— Вы знаете шотландца Годелота? Он у ее сиятельства в охране служит.
Кухарка начала догадываться, о чем пойдет речь, и слегка нахмурилась:
— Я в доме всех знаю, милая.
Девушка же всхлипнула:
— Донна, он жених мой… Скажите, умоляю, с ним все ладно? Несколько дней, как на встречи не приходит. А солдаты… У них служба превратная, всякое случиться может.
Филомена покачала головой, взяла девицу за локоть и отвела к ограждению канала.
— Вояки… — проворчала она. — Эх, милая, нашла ты по кому всхлипывать! Руки-то не ломай, все с твоим ухажером в порядке. Кабы еще ветер в голове кто унял… У нас тут кой-чего приключилось, видно, командир его не отпускает. Но ты не горюй. Если чего передать надо — ты скажи, я ему ум-то на место вправлю.
Девушка отерла уголки глаз:
— Спасибо вам, донна. Только вы о нем дурно не думайте. Он честный парень, правда!
Морщины на лбу Филомены вдруг разгладились, и она почти материнским жестом провела по плечу девицы жесткой ладонью.
— Да я-то дурного и не думаю, детка, — проговорила кухарка неожиданно теплым тоном, в котором звучала печаль. — Свой-то был, единственный. Восемнадцати лет не сровнялось, как на войне сгинул. Спасибо герцогине, благодетельнице, тело разыскать помогла да погребение оплатила, все как у людей. Хоть есть куда пойти, сердце выплакать. А жених твой у нас промеж всех молодой самый. Больно мне за него. С головой парнишка, а туда ж нелегкая понесла, в военные.
Девушка вдруг умолкла, побледнела, а глаза снова налились слезами, на сей раз вышедшими из берегов и обильно потекшими по гладким щекам.
— Все в руце Божьей… — прошептала она. — Донна, прошу вас, письмецо передайте.
Она разжала влажный кулак и подала кухарке смятый клочок бумаги, запечатанный воском дешевой свечи. Филомена уложила записку в карман и кивнула:
— Передам, милая. Не плачь. Зря я тебя тут застращала, каждому своя судьба. Вон, Клименте — мой ровесник, поди, а жив-здоров, хоть с молодых лет в солдатах. Ступай. Все передам честь по чести, не тревожься.
Девица еще сумбурно и сбивчиво благодарила, а Филомена уже зашагала дальше с видом глубоко занятой особы, которой вовсе не до пустопорожних трелей. В горле вставал тошнотный ком, грозящий вновь выплеснуть задремавшее было горе, а плакать на людях кухарка не позволяла себе ни при каких обстоятельствах.
* * *
До вечернего построения было полно времени, и Годелот знал, что перед караулом нужно несколько часов поспать. Но голова, казалось, шла мелкими трещинами от переполнявших ее мыслей. Вдобавок подступало граничащее с ужасом смятение, затоптавшееся где-то в дебрях последних часов.
Всего-то в полдень он сменился с поста и за это время успел проникнуть в кабинет личного герцогского врача (за что свободно можно было огрести порку до полусмерти), пригрозить ему расправой (и тут о возможной экзекуции проще было вовсе не думать), а также получить ворох сведений, обрушившихся на него, как ледяная вода из вдруг лопнувшего бочонка.
Спустившись на первый этаж и нырнув в спасительную полутьму помещений для гарнизона и прислуги, шотландец стремительно шел к своей каморке, как вдруг услышал строгий оклик:
— Эй, служивый! Поди-ка сюда, разговор есть!
С трудом продравшись сквозь хаос своих размышлений, Годелот обернулся: в конце коридора у малой кладовой
