Золотое сердце Вавилона - Наталья Николаевна Александрова
Я вскрикнула, попятилась, заметалась по комнате, споткнулась, зацепившись ногой о ножку стула, и упала лицом вниз.
Так и лежала, боясь пошевелиться, и только всхлипывала от страха. А ночной незнакомец приближался ко мне, и я слышала его шаги, слышала тяжелое, хриплое дыхание…
И эти тяжелые шаги, и это дыхание внушали мне ужас.
Вот он остановился надо мной, наклонился…
Я вжалась в пол, зажмурила глаза, как в детстве, как будто это могло помочь от всех ужасов ночи.
И это действительно помогло.
Я провалилась в бездонную черноту беспамятства, как будто укрылась там от ужасной реальности.
Скоро, совсем скоро я пришла в себя.
В комнате было светло, давно наступило утро. Я лежала в своей постели – точнее, в постели своей загадочной тетки. В комнате, кроме меня, никого не было.
Я вспомнила ночной кошмар, вспомнила хозяйничавшего в комнате незнакомца.
Что это было – удивительно реальный сон или действительность?
При свете дня комната казалась милой и уютной, и мне хотелось верить только в хорошее. Наверняка это был сон, страшный, неприятный, но всего лишь сон.
Действительно, если бы ночное происшествие было на самом деле, а не приснилось мне, как бы тогда я оказалась в своей (точнее, в теткиной) постели?
Убедив себя в этом, я бодро спрыгнула с кровати и прошлепала босиком в обнаруженный накануне закуток, чтобы принять душ.
Правда, по дороге на секундочку задержалась возле комода и подергала средний ящик. Тот, в котором ночью рылся человек из моего сна. Как и вчера, ящик оказался заперт.
Это окончательно убедило меня, что ночное приключение мне приснилось.
Правда, когда я встала под душ, меня ждал маленький, но неприятный сюрприз: на ноге чуть ниже колена я заметила свежую ссадину.
И тут же вспомнила, как ночью, бегая в темноте, зацепилась ногой за стул. Тогда я почувствовала боль в этом самом месте…
Но ведь я убедила себя, что это был сон, а разве сон может оставлять после себя такие отметины?
Не буду, не буду думать об этом! Может быть, когда-нибудь потом… И я повернула краны на полную катушку.
Душ был сильный и горячий, после него я окончательно приободрилась и забыла ночные страхи. Достала банку молотого кофе, поставила на плиту красивую медную джезву и подумала, что нужно сходить за продуктами – на одних сухариках с кофе долго не продержишься.
Тут явился Казимир и принялся, громко мурлыкая, тереться о мои ноги. Намек был понят, и я налила ему молочка.
Так мы с ним уютно завтракали.
Стояло чудесное утро, солнце ярко светило в окна, и я никуда не торопилась – в общем, жизнь была если не прекрасна, то вполне терпима.
И тут в дверь квартиры кто-то деликатно постучал.
Я вздрогнула. В первый момент мне полезли в голову какие-то страхи, снова вспомнился ночной человек… но в этом солнечном настроении не было места ночным страхам. Я здраво рассудила, что, скорее всего, это Никодим Никодимович, и открыла дверь.
Я не ошиблась, это действительно был старый антиквар.
– Ну, как вы спали на новом месте? – осведомился он, оглядев меня с ног до головы.
– Спасибо, все замечательно! – ответила я почти искренне.
В самом деле, не рассказывать же ему о своем ночном приключении, которое то ли было, то ли просто приснилось мне.
– Выпьете со мной кофе? – предложила я.
– С удовольствием! – старик сел за стол напротив меня, заметил кота, который улегся возле моих ног, и проговорил: – Я смотрю, с Казимиром вы уже подружились!
– Да, он замечательный котик…
Я хотела что-то еще сказать про Казимира, но вдруг у меня с языка сами собой сорвались совсем другие слова:
– Никодим Никодимович, а сюда ночью никто не может войти?
– Что вы, Тосенька! – он взглянул на меня удивленно. – Перед уходом я запираю магазин на все замки, да и дверь вашей квартиры тоже заперта. А что – вас что-то беспокоит?
– Да нет, ничего… просто одной здесь ночью немного неуютно. Но это так, ерунда… вот еще что хотела у вас спросить. Вы не знаете, как открыть средний ящик этого комода?
– Понятия не имею, – он пожал плечами. – Хотя сейчас припоминаю, что Валерия Львовна иногда открывала его ключом, но где этот ключ, я не знаю. А вас что-то интересует?
– Да вот думала, что найду там какие-нибудь вещи или документы, которые помогут мне лучше узнать, каким человеком была Валерия Львовна, то есть тетя… я ведь ее совсем не знала!
– Она была замечательной, удивительной женщиной! – старик поставил свою чашку, чтобы она не мешала ему жестикулировать. Лицо его порозовело, глаза засияли, он даже, кажется, помолодел. – Знаете, как настоящий, подлинный старинный артефакт отличается от дешевой современной поделки – так Валерия Львовна отличалась от большинства женщин!
Осознав собственные слова, он смутился и постарался исправить впечатление:
– Извините, Тосенька, я не хотел сказать о вас ничего плохого. Вы ведь, в конце концов, ее родственница… Я только хотел сказать, что в ней был такой настоящий аристократизм, который не встретишь в наше прагматичное время…
«А ведь старичок-то, пожалуй, был влюблен в мою тетушку!» – невольно подумала я и тут же отметила, что впервые – пусть только мысленно – назвала эту женщину, которую не видела ни разу в жизни, своей тетушкой.
Да, он так оживился, заговорив о ней, что я убедилась: он и правда был в нее влюблен. А значит, не расскажет мне о покойной тете ничего интересного.
Дело в том, что я давно заметила: если мужчина неровно дышит к какой-то женщине, он ее совершенно не видит, у него на глазах розовые очки, и все, что он может сказать о предмете своей страсти, что она – само совершенство, лучше ее нет никого на свете. А попробуйте спросить у него хоть какие-то подробности – и он онемеет, как рыба. Иногда даже цвет глаз не сможет вспомнить.
Женщины в этом плане совсем другие: они хорошо видят своего избранника и могут много о нем рассказать…
Впрочем, что-то я отвлеклась.
А Никодим Никодимович все разливался соловьем, расхваливая покойную. Валерия Львовна то, Валерия Львовна се… и одевалась-то с удивительным вкусом, и в людях разбиралась как никто другой… надо же – и правда любви все возрасты покорны!
Улучив паузу в его восторженном монологе, я задала важный вопрос:
– А вы когда-нибудь видели кого-то из ее родственников?
Старик на мгновение задумался, должно быть, этот вопрос поставил его
