Вячеслав Сухнев - Грязные игры
Завтра жду вас, генерал, в это же время.
Начальник Управления посмотрел на часы и хладнокровно заметил:
- Завтра не смогу. Завтра ко мне должен подъехать генерал Медведев из КГБ, из Девятого управления. Обсудим аспекты безопасности вашего визита. Кстати, если вам интересно, товарищ Генеральный секретарь... На седьмое декабря, по нашим источникам, готовится покушение на вас, Рейгана и Буша. Наши структуры в Америке вышли на организаторов и исполнителей покушения. И готовы их нейтрализовать. Как прикажете действовать? Передать информацию американским коллегам или обойтись своими силами?
"Начальник СССР" долго молчал. Потом спросил тихо:
- А вы могли бы своими силами? В чужой стране?
- Страна-то не совсем чужая, - усмехнулся генерал.
- И все же пусть американцы. Сами. А вот почему КГБ до сих пор не доложило об этом? Манкирует?
- У Комитета другие возможности, товарищ Генеральный секретарь.
Покушение на президентов было сорвано. Больше генсек не заикался о ненужности Управления.
9
"В последнее время, несмотря на многочисленные шумные скандалы и более чем 200 (!) уголовных дел, махинации с фальшивыми кредитными авизо - один из супервыгодных видов мошенничества.
Только в Москве сотрудниками регионального управления по организованной преступности выявлены три группы банковских аферистов, облегчивших казну на несколько миллиардов...
Сегодня расследование продолжается, но наказать "фигурантов" или вернуть деньги, как водится, вряд ли удастся. Украденные миллиарды превращены в товар, а товар увезен".
В. Белых.
"Чеченский след" украденных миллиардов".
"Известия",
1993, 29 апреля.
- Какие планы на выходные, Николай Андреевич? - подошел вечером к Толмачеву вундеркинд Олейников.
- Как всегда - стирка, уборка, здоровый сон.
- Стирка? - изумился Гога. - Шутите...
- Хорошо тебе за родительской спиной, - улыбнулся Толмачев. Презренные бытовые заботы не омрачают, прямо скажем, сияющие горизонты. Молодая у тебя небось мама-то? Ну вот... Значит, тебе, паренек, еще дол го не придется задумываться, откуда, черт возьми, берутся чистые рубашки. Потом жена подхватит трудовую эстафету. А мне надо ухаживать за собой самому.
- Жаль, жаль... Хотел на шашлыки пригласить.
Тут по Киевской дороге есть одно местечко!
- Какие шашлыки, Гога! Зубов нет.
- Старая дача, в лесу. Вообще за городом сейчас хорошо, все зеленеет.
- Ага, травка зеленеет, солнышко блестит...
По-моему, Плещеев.
- И телки будут. Вы как насчет телок, Николай Андреевич? Еще интересуют?
- Ну, Гога, ты хам! Мне же не девяносто.
- Вот и покажем им... Сплав молодости и опыта! Красоты и силы.
- Покажем. - Толмачев хлопнул Гогу по хрупкому птичьему плечу. Обязательно покажем. Но в другой раз. Так что кланяйся телкам и сам их приласкай - за мое здоровье.
В полупустом вагоне метро он иногда вспоминал Гогу в роли сирены и улыбался, склонившись над книжкой.
- Извиняюсь, чего там смешного пишут? - спросил сосед, небритый мужик с полупустым рюкзаком на коленях, распластанным, как жаба.
- Да так... Одному любопытному голову дверью прищемили. А он песню запел.
- Не смешно, - сказал сосед через несколько минут. - Чего тут смешного? Мудак он и больше никто. Эх, жизнь!.. Ему, стало быть, голову в дверь засунули, а он - петь. Говорю же, мудак. Его, стало быть, вешать соберутся, а он за веревкой побежит.
Вот такой у нас нынче народ. А потом обижаются.
Энтузиасты, иху мать! Батраки. Сталина на них нету!
Тут подоспела станция "Царицыно", и мужик, впрягшись в лямки рюкзака, пошел вон. Должно быть, на серпуховскую электричку собрался. Батрак дачный...
Читать детектив Толмачеву расхотелось. До конца, до станции "Красногвардейская", он размышлял над тем, как неожиданно воспринял попутчик его незамысловатую иронию. Ну ладно, это они батраки, продолжал он думать, шагая через пустырь, полный бодрого собачьего бреха. И спросил себя, нащупывая прорезь дверного замка: а ты кто?
Неотвязный этот вопрос ворочался в голове, пока разогревал котлетку с макаронами, пока чай пил, поглядывая на ряды освещенных окон напротив. Теплый весенний ветер шевелил занавеску, далеко внизу у автобусной остановки бренькала гитара. Пирамида из батраков, додумал он наконец.
Нижние ишачат на верхних. Не важно, как называются составляющие пирамиды - рабочие, ученые, министры или банкиры. Все батраки. И психология батрацкая: день до вечера, на корочку хлеба заработаем. А на маслице украдем.
Не часто нападало на Толмачева желание поразмышлять на отвлеченные темы, не связанные напрямую с работой. Не часто. Но нападало. В таких случаях он шел куда-нибудь выпить-закусить, музыку слушал или девушек в гости приглашал. Как правило, это помогало, уводило с философской стези. Однако именно сегодня не мог Толмачев прибегнуть к апробированным средствам блокировки перевозбужденного сознания, потому что взял у Шаповалова до понедельника дискету с записью операции "Примабанка" и хотел за выходные кое с чем разобраться. А с похмелья или после пылкого свидания работа на ум нейдет.
Закончив сиротский ужин, Толмачев провел в жизнь третий, самый радикальный вариант борьбы с посторонним шумовым фоном в голове: встал под душ и начал вертеть ручки в разные стороны, подвывая на температурных пиках, словно машина на затяжном подъеме.
Ровно в полночь в боеготовности номер один он уселся за кухонный стол и достал портативный компьютер, ноут-бук. Такими замечательными машинками родное Управление, дай ему Бог здоровья, снабдило недавно всех офицеров-аналитиков. Чтобы и на природе, и в сортире они могли предаваться высоконаучным играм.
Конечно, значительно привлекательнее было бы поиграть на мощном "Макинтоше", который дожидался Толмачева в конторе. Да покопаться бы еще в банке данных Управления - у Толмачева теперь была третья степень допуска. Но полковник Кардапольцев запретил работу в конторе по выходным дням, для обоснования приказа рассказав старый анекдот о Форде. Тот увольнял, к чертовой матери, инженеров, будь они хоть семи пядей во лбу, если кто-нибудь из них оставался на службе после смены. Это и вас касается, дорогие друзья, резюмировал полковник. Не умеете справляться в отведенные на службу дни - гуляйте! Достаточно того, что по вечерам тут торчите, электричество расходуете.
И потому никаких авралов по выходным! Где аврал - там бардак и нервотрепка. А вы, ребята, нужны Родине свежие, с ясными мозгами.
Толмачев был убежден, что благие намерения полковника вскоре увянут, как цветы на морозе.
Возрастающий объем разработок, угроза цейтнота...
Да еще эти слухи о перевороте - недаром же взялись за банки, связанные с ВПК и генералитетом!
Кардапольцев сначала разрешит занимать субботы, а потом прикажет работать и по воскресеньям. Когда же до конца срока, отпущенного на операцию, останется неделя, весь отдел перейдет на казарменное положение и круглосуточный график. И вздохнет Толмачев с облегчением, попав в привычную обстановку по-семейному уютного сумасшедшего дома. И некогда будет конфликтовать самому с собой, копаться в подсознании и угрюмо размышлять о несовершенстве мира.
Мысли его спугнул резкий дверной звонок. Пошел открывать, бормоча под нос нехорошие слова.
Поработал, блин... Так и есть - торчит в дверях Глорий Георгиевич Пронин собственной персоной, торчит, не сдвинешь бульдозером. Писатель, гуманист-просветитель и друг большинства собак, удобряющих пустырь перед домом.
- Здорово! - сказал писатель, цепкой трудовой лапой тиская интеллигентную длань Толмачева. - Гуляю, а у тебя свет. Дай, думаю, зайду - разгоню скуку.
- Я не скучаю, - кисло улыбнулся Толмачев.
- Ого! Вот это машинка! Где взял? Мне бы такую -давно бы нобелевку получил.
Обуреваемый понятным тщеславием, Пронин много лет писал роман, достойный, по его убеждению, Нобелевской премии по литературе. Этот роман, созревающий в инкубаторе его головы, Пронин по-свойски и называл нобелевкой. О грандиозных планах писателя узнавали все его знакомые, полузнакомые и вовсе не знакомые контактеры.
Лишь до членов Нобелевского комитета эта информация почему-то еще не дошла.
- Чаю хотите? - спросил Толмачев, безотчетно принюхиваясь.
- Пускай его безработные пьют, - сказал Глорий Георгиевич, основательно занимая табурет в углу. - А я, извини, бутылку принес. Гонорар сегодня отхватил. Грех не обмыть. Давай тару! И загрызть, естественно.
- Вообще-то я собирался поработать, - сделал Толмачев безнадежную попытку.
- Ночью работают только воры, шизофреники и писатели, - отмахнулся Пронин. - И то не все.
Не строй из себя героя труда. Давай тару! А потом покажешь, как машинка действует.
Внутренне скуля, Толмачев достал тяжелые, с золотым ободком стопки. Вот интересно: всю свою незатейливую посуду, переезжая, он обычно давил, а эти стопки - как заколдованные!
