Джонатан Литэм - Сиротский Бруклин
– Все в порядке, – сказал мистер Матрикарди. Он натянуто улыбнулся, не показав в улыбке зубы. Толстые линзы очков удваивали пронзительность его взгляда. – Вы все работаете на Фрэнка?
Какого ответа он ждал, черт подери?
– Разумеется, – пришел на помощь Тони. Матрикарди – это ведь итальянская фамилия, а кому ж еще разговаривать с итальянцами, как не синьору Вермонте?
– Делаете то, что он велит?
– Конечно.
Второй мужчина наклонился вперед.
– Послушайте, – сказал он. – Фрэнк Минна – хороший человек.
Мы вновь оторопели. Он что, думал, мы станем с ним спорить?
Я в кармане пересчитывал зубцы вилки: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре.
– Скажите, что бы вы хотели делать? – поинтересовался второй господин. – Кем стать? Какой работой заниматься? Какими людьми быть? – Этот не прятал свои зубы, которые были ярко-желтыми – точь-в-точь как грузовик, который мы только что разгружали.
– Отвечайте мистеру Рокафорте, – велел Минна.
– Они делают все, что ты им велишь, Фрэнк? – обратился Рокафорте к Минне. Это не был пустой светский разговор, несмотря на повторы. Нет, в их расспросах слышался некий подтекст, и от ответа Минны наверняка многое зависело. Матрикарди и Рокафорте, чувствовал я, задавали банальные вопросы, полные чудовищно важного для них смысла.
– Да, они хорошие ребята, – кивнул Минна.
Я расслышал в его тоне торопливость: мы явно злоупотребляли их гостеприимством.
– Сироты, – многозначительно произнес Матрикарди, обращаясь к Рокафорте. Он повторял то, что ему уже говорили, и теперь оценивал это сообщение.
– Вам понравился этот дом? – спросил Рокафорте, указав рукой на потолок. Он поймал мой взгляд, устремленный на потолочную резьбу.
– Да, – сдерживая себя, промолвил я в ответ.
– Это гостиная его матери, – объяснил Рокафорте, кивая на Матрикарди.
– В точности в том виде, в каком она содержала ее, – с гордостью заметил Матрикарди. – Мы тут ничего не меняли.
– Когда мистер Матрикарди был ребенком – вот как вы сейчас, – вновь заговорил Рокафорте, – я часто приходил к нему в гости, и мы сидели в этой самой комнате. – Он улыбнулся Матрикарди, и тот вернул ему улыбку. – Его мать обещала надрать нам уши, если мы испачкаем этот ковер хоть чуть-чуть. И теперь мы сидим и вспоминаем это.
– Да, здесь все так, как было при ней, – заметил Матрикарди. – Она должна была бы видеть и знать это. Благослови Господь ее чистую душу.
Они замолчали. Минна тоже молчал, хотя я прямо-таки физически чувствовал, как ему хочется поскорее убраться отсюда. Кажется, я даже слышал, как он сглотнул слюну.
Слова не теснились, клокоча, в моем горле, ведь я был занят – трогал и поглаживал украденную вилку. Мне стало казаться, что она волшебная, что если бы она всегда оставалась у меня в кармане, то я бы распростился с голосовым тиком.
– Так скажите же нам, – попросил Рокафорте, – скажите, кем вы хотите стать? Какими людьми?
– Такими же, как Фрэнк, – наконец ответил Тони. Он говорил за всех нас, и правильно делал.
Услыхав его ответ, Матрикарди усмехнулся – по-прежнему не разжимая губ. Рокафорте вежливо ждал, пока его друг закончит. Потом он спросил Тони:
– Ты хочешь сочинять музыку?
– Что-о?
– Ты хочешь сочинять музыку? – Он говорил вполне искренним тоном.
Тони пожал плечами. Мы все затаили дыхание, ожидая, как Рокафорте объяснит свои слова. Минна переступал с ноги на ногу. Он понимал, что ситуация выходит у него из-под контроля.
– Те вещи, что вы носили для нас сегодня, – пояснил Рокафорте. – Вы поняли, что это такое?
– Конечно.
– Нет, нет, – вдруг вмешался Минна. – Не нужно.
– Пожалуйста, не отказывайтесь от нашего подарка, – попросил Рокафорте.
– Нет, мы и в самом деле не можем. При всем к вам уважении. – Я чувствовал, что это было очень важно для Минны. От подарка стоимостью в тысячи, если не в десятки тысяч, следовало отказаться. И мне не стоило строить фантазии об электрических гитарах, усилителях и клавишных. Увы, было уже слишком поздно: в голове у меня завертелись обидные прозвища, которыми Минна обзывал нас: «Вы, долбаные дебилы. Шоколадные шарики. Тони и буксиры».
– Но почему, Фрэнк? – вступил в разговор Матрикарди. – Доставим им немного радости. Сиротам будет приятно сочинять музыку.
– Нет, пожалуйста.
«Придурки приютские. Шутовское шоу». Я представил эти слова выгравированными на барабанах и усилителях.
– Но ведь больше никто не сможет получать радость от этого мусора, – проговорил Рокафорте, пожимая плечами. – Можно отдать его твоим сиротам или сжечь, облив канистрой бензина, – нам без разницы.
По тону Рокафорте я понял две вещи. Во-первых, его предложение и в самом деле ничего для него не значило, абсолютно ничего, так что от него можно было отказаться. Они не заставят Минну, и он не позволит нам взять аппаратуру.
И второе. Странное предложение Рокафорте избавиться от аппаратуры с помощью канистры с бензином для него самого вовсе не было странным. Именно огню предназначены все эти инструменты.
Минна тоже это понял. Он глубоко вздохнул. Опасность миновала. Но в это самое мгновение я потерял власть над собою. Волшебная вилка утратила магические свойства. Мне захотелось произнести вслух всю ту чепуху, которая крутилась у меня в голове: «Баки Дент и высохшие пончики…»
– Ну ладно, – кивнул Матрикарди, поднимая руку, чтобы призвать нас к вниманию. – Вижу, что вам наше предложение не по нраву, так что забудем о нем. – Он сунул руку во внутренний карман пиджака. – Но мы настаиваем на том, чтобы эти сироты получили вознаграждение за ту работу, которую столь любезно выполнили для нас.
Он вытащил из кармана четыре сотенных купюры. Передал их Фрэнку и улыбнулся собственной щедрости. А почему бы и нет? Жест был в точности таким же, каким Фрэнк распределял среди нас свои двадцатки, и, принимая купюры, Фрэнк вдруг сам преобразился в мальчишку. В жадноватого мальчишку, который погнушается испачкать руки бумажкой меньшего достоинства, чем сотенная.
– Хорошо, – произнес он. – Это, конечно, здорово, но вы мне их испортите. Они не знают, что делать с такими деньгами. – Осознав, что неприятная встреча идет к концу, он вновь обрел способность шутить. – Скажите спасибо, вы, остолопы!
Трое моих приятелей дурели от нежданно свалившегося на их головы счастья, я боролся со своим тиком.
– Спасибо.
– Спасибо.
– Спасибо, мистер Матрикарди.
– Аф!
Минна тут же повел нас прочь из гостиной, мы чуть не бежали по странному холлу богатого дома и даже не успели обернуться назад. Матрикарди и Рокафорте так и не встали со своих стульев – они лишь улыбались нам и друг другу до тех пор, пока мы не ушли. Минна подтолкнул нас к кузову, где мы принялись разглядывать новенькие купюры с идущими по порядку номерами. Тони попытался убедить нас в том, что деньги будет надежнее отдать ему, потому что в приюте мало ли что может случиться. Мы, однако, не схватили наживку.
Минна остановился на Смит-стрит, около «Пасифика», перед работающим круглосуточно магазином «У Зеода», названным по имени его хозяина-араба. Мы сидели и ждали, пока Минна вернется с пивом.
– Вот что, парни, вы умеете забывать? – спросил он.
– Что забывать? – удивились мы.
– Имена тех людей, с которыми вы только что познакомились. Вам не поздоровится, если вы кому-нибудь про них расскажете.
– А как же нам их называть?
– Никак не называть, – отозвался он. – В этом и состоит часть моей работы, о которой вам следует знать. Иногда клиенты – это просто клиенты. Никаких имен.
– Но кто они такие?
– Они никто, – ответил Минна. – В этом-то все и дело. Забудьте о том, что вообще видели их.
– Они здесь живут? – полюбопытствовал Гилберт.
– Нет. Они просто держат тут дом. Они переехали в Джерси.
– Садовый штат, – сказал я.
– Верно, садовый штат, – кивнул Минна.
– Садовый штат, Брикфейс и Стукко! – прокричал я. «Садовым Штатом, Брикфейс и Стукко» называлась фирма по реконструкции, дурацкую рекламу которой показывали по 9-му и 11-му каналам во время бейсбольных матчей или повторных показов «Сумеречной зоны». Нелепое название фирмы само по себе звучало как речевой тик. Мне вдруг пришло в голову, что Брикфейс и Стукко могут быть тайными именами Рокафорте и Матрикарди.
– Что ты несешь?
– Садовый штат, Брикфейс и Стукко!
Минна снова рассмеялся. Я любил Минну, любил, когда он смеялся, и потому любил его смешить.
– Что ж, – бросил он. – Хорошо. Зови их Брикко и Стукфейс, ты, чертов милый шут. – Он сделал еще один глоток пива.
Если память мне не изменяет, он никогда больше не произносил имена этих людей вслух.
– С чего ты вообразил себя итальянцем? – спросил как-то раз Минна, когда мы ехали в его «импале».
