Димитрис Раванис-Рендис - Современный греческий детектив
Одно было бесспорно: кто-то из этих двоих друг, а кто-то враг. Становились понятными слова, сказанные ей по телефону: «Не удивляйся, что человек этот…» Кто же из них свой?
Допустим, противник — Йоганн. На станции его предупредили: «Будь осторожен, спутница Крайсмана вызывает подозрения. Она входит в специальную группу ЭАМ по охране художественных ценностей». И сообщили пароль. Откуда они могли его узнать? Господи, да ей же самой его передали по телефону!
Далее. Как поступает Йоганн? Он подходит к ней на перроне с апельсинами в мешочке, готовый при первой же возможности произнести условную фразу.
Иными словами, обстоятельства складывались так, что ей ни в коем случае не следует торопиться.
Поезд подошел к маленькой станции, и тут опять произошла непредвиденная задержка. Не успел состав остановиться, как послышались возгласы:
— Во-ды! Во-ды! Во-ды!
Они заглушались окриками на немецком языке.
Всем было ясно, что кричали заложники в «клетке». Офицер немецкой охраны пригрозил открыть огонь, если они не перестанут кричать.
— Стреляйте же! — крикнул по-немецки один из заложников. — Все равно помрем от жажды…
— Стреляйте! — эхом отозвалось несколько слабых голосов.
И опять:
— Во-ды! Во-ды! Во-ды!
Отто побледнел, когда узнал, что происходит. Взглянув на Марианну, он понял охватившие ее чувства.
— За мной! — скомандовал он офицерам, направляясь к выходу из вагона.
Майор и капитан последовали за ним. Пассажиры столпились у окон посмотреть, что будет дальше.
Подойдя к офицеру из охраны, Отто приказал:
— Дайте им воды!
— Господин полковник, у нас строгий приказ…
— Я сказал: дайте им воды! В этом поезде приказываю я! Мы — победители и должны быть великодушными!
Седой капитан набрал на станционной водокачке ведро воды и понес к клетке. Заложники протягивали руки сквозь ограду из колючей проволоки. Офицеру охраны пришлось отпереть замок и снять засов.
Отто был вне себя. Ему сразу вспомнились яростные споры с соотечественниками, которые он затевал, не в силах мириться с их жестокостью по отношению к мирному населению оккупированных стран.
По дороге к вагону майор успел шепнуть седому капитану:
— Не нравится мне эта история! Как бы не пришлось иметь дело с эсэсовцами.
— Вам, наверно, никогда не приходилось испытывать жажды, — так же тихо отозвался капитан. — Спросили бы у наших солдат, которые воевали в Африке.
Когда они вернулись в купе, Марианна одарила своего друга и покровителя благодарным взглядом.
Йоганн стал наигрывать на губной гармошке старинную песню немецких студентов. Отто обрадовался — ведь это была песня его юности — и стал подпевать. Марианна смотрела на него с нежностью. При всей ненависти к захватчикам Отто она глубоко уважала; и ее товарищи не сомневались в том, что немцы используют его только в качестве ширмы в своих грязных делишках. Нет, не мог этот ученый-исследователь, добрейший человек, оказаться сотрудником секретной службы. Им прикрывались как раз потому, что он не нацист, хотя его взгляды на национальные проблемы в Германии во многом сходятся с их расовыми теориями.
Ровно в три поезд отошел от станции.
2Макс нервничал. После телефонного разговора из квартиры Марианны лысый майор так и не появился.
— Черт бы побрал их всех! — ворчал Макс. — Только и умеют нажимать на гашетку пулемета. А где надо чуть-чуть пошевелить мозгами — все провалят.
До войны Макс был инженером, и очень неплохим; его часто посылали в страны, куда Германия экспортировала машины и оборудование. И ничего удивительного, что абвер завербовал его и использовал в своих целях, как и тысячи других немецких специалистов, торговых представителей, ученых, выезжавших за рубеж. Инженер очень скоро расстался со своей профессией, чтобы полностью посвятить себя шпионской деятельности. Благодаря уму, выносливости и необыкновенной памяти ему удалось выдвинуться. Помогало инженерное мышление, привычка к точности в мыслях и поступках. Начальство чрезвычайно ценило его.
Изругав солдафонов из вермахта, Макс пошел в комнату, где отдыхал старик.
— Как дела? — спросил тот.
— Кое-что нащупал, но пока ничего определенного.
— По-твоему, эта история имеет отношение к нашим сундукам?
Поссель очень беспокоился за груз: ведь многое в этой партии было для себя. Но на Макса он полагался, зная, что тот ни перед чем не остановится ради своей доли.
— Я вот о чем думаю: может, стоит догнать поезд, — сказал Макс.
— Поступай, как считаешь нужным.
Да, Макс считал, что это необходимо. Нельзя быть уверенным, что Марианна, если она и впрямь замешана, действует в одиночку. У нее наверняка есть сообщники, и только он, Макс, может это выявить и принять необходимые меры.
Итак, спутница Отто звонила с вокзала. Импресарио подтвердил информацию о том, что Марианна беспокоилась из-за утюга, который, как выяснилось после проверки на квартире, включен не был. Но все это мелочи, на них обвинения не построишь. Как правило, все мы выключаем свет, закрываем кран и совершаем иные, подобные этим, действия автоматически. И, только когда внезапно в сознании всплывает вопрос, выключил я свет или нет, начинаются сомнения и тревога.
Так что предлог для телефонного звонка, может быть, и не просто предлог.
В целом телефонный разговор не мог служить стопроцентным доказательством вины Марианны, однако он подтверждал вину ее собеседника, тем более что тот успел смыться до прихода гестапо. Почему он удрал? Может, испугался, когда Макс ему позвонил? Или же понял, что слишком много наговорил Марианне по телефону? Бесспорным было одно: Макс вступил в борьбу с неизвестным противником, и с этого момента в своих логических построениях стал мысленно именовать его «другим».
Этот «другой» после прокола с телефоном наверняка попытается принять меры, чтобы избежать провала. Он ведь понимает, что провал поставит под угрозу все задание.
А вдруг этот Канакис тоже собирается нагнать поезд? Надо спешить. И он тут же позвонил в гестапо.
— Говорит ноль тринадцать!
— Только что собирался вам звонить! — успел сказать майор в свое оправдание.
— Какого черта возишься столько времени?
— Извините, мне пришлось нелегко…
— Что нелегко? Произвести арест? Войти в пустую квартиру и проверить, включен ли утюг? Может, тебе было бы легче на фронте в России? Что с фотографией?
— Я захватил ее. — Лысый перевел дух, радуясь, что его суровый соотечественник переменил тему.
— Положи в пакет и жди на первой остановке после своей конторы, — приказал Макс. — За ней придет человек, в руках у него будет номер «Сигнала».
— Слушаюсь!
— Выходи немедленно! Ах да! В том же пакете должна быть схема движения поезда с отметкой, где он находится в данный момент… Сейчас три часа… Где будет следующая остановка? Ты понял меня?
— Так точно!
— Скажите! Он уже начал соображать! — съязвил Макс, кладя трубку.
Выйдя в холл, он взял со стола немецкое издание журнала «Сигнал» и протянул Аристидису.
— Держи и следуй за мной.
Аристидису и в голову не приходило спросить куда. Он был рад уже и тому, что выйдет наконец отсюда.
Макс заглянул в ванную, бросил в черный портфель зубную щетку, пасту, полотенце, электробритву и вновь появился в холле.
— Готов?
— Да-да! Конечно!
Захватив плащи, они вышли на улицу.
Макс остановил машину метрах в двадцати пяти от автобусной остановки и обернулся к Аристидису.
— Видишь вон того человека? Это офицер, ты говорил с ним сегодня утром. Возьмешь у него пакет и уйдешь, не говоря ни слова.
— Не беспокойтесь, не подведу, — самодовольно улыбнулся Аристидис, выходя из машины.
Макс издали разглядывал майора. Обратил внимание на синяк под глазом и порез на щеке, заклеенный пластырем. Не успел Аристидис усесться, как он рванул машину с места. Пакет остался у Аристидиса.
И только когда они уже ехали по улице Панепистимиу, приказал:
— Вскрой его!
Аристидис разорвал пакет, увидел фотографию и не мог не восхититься оперативностью немцев. «Ты гляди, уже нашли!»
— Она?
— Точно! Она!
— Хорошо. Теперь нам предстоит работа, надо проверить все на месте. Поедешь со мной.
— Но… я… ведь я на службе…
Торговому инспектору не хотелось уезжать из города с таким опасным спутником.
— Я все улажу… Тебя повысят в должности и прибавят жалованье.
Макс говорил серьезно, без всякой иронии. В услугах Аристидиса он больше не нуждался, но и в Афинах оставлять его нельзя: слишком много он узнал для своего куцего ума.
Кроме фотографии, в пакете была записка, из которой следовало, что поезд находится в ста шестидесяти километрах от Афин и что ближайшая остановка — станция Ламия.
