Елена Михалкова - Дом одиноких сердец
Он спокойно и доходчиво объяснил жене, что ее поведение — типичное поведение жертвы, которая сама провоцирует коллег. Да, ей не повезло с коллективом, но нет никакой гарантии, что повезет со следующим, поэтому нужно приспосабливаться к тому, что есть. Через двадцать минут после начала их разговора Ленка вытерла слезы и спросила, что ей нужно делать. Роман улыбнулся и начал объяснять.
Она сама составила примерные психологические портреты каждой из своих коллег, а Роман рассказал, как и с кем нужно разговаривать. Довольно долго Лена училась не замечать подколок, порой очень злых, не комплексовать из-за того, что Ирина Андреевнаязвительно отозвалась о ее новой юбке. Она держалась отстраненно, но при этом старалась не стать белой вороной. Через полгода после ее разговора с мужем Ленка подвела итоги: она вписалась в коллектив, заняв в нем свое место. К ней очень хорошо относился шеф, а восемь из девяти дам десять раз подумали бы, прежде чем задеть ее. Девятая не задумывалась об этом вовсе — она изменила свое мнение о Ленке в противоположную сторону и после работы приглашала в кафе, где жаловалась на свою жизнь и мужа-обормота. Ленка сочувственно кивала и говорила, что у нее дома абсолютно такая же картина. Ей повысили зарплату, и половина из ее коллег признали, что вполне заслуженно.
Только один итог она не могла подвести, потому что для этого нужно было взглянуть на себя со стороны. Ленка становилась совершенно другим человеком, причем очень быстро. Она впитывала уроки мужа, как губка, а тот только радовался, видя, как она адаптируется к новым условиям существования.
И спустя шесть лет после свадьбы жизнь их была такой же счастливой, как и вначале. В том простом понимании счастья, когда утром хочется идти на работу, а вечером хочется идти домой».
* * *Максим закончил читать и посмотрел на Дашу, гладящую белье.
— Ты хочешь сказать, остальные четыре — такие же? — осведомился он.
— Что? А, ты уже прочитал… Да, по-моему, на каждом листке из них просто описывается какой-то эпизод из жизни людей, и все.
— И зачем это нужно было прятать? Ерунда какая-то. Ладно, сначала нужно все прочитать, а потом уж выводы делать. Но, по-моему, в первой истории нет ничего криминального. Кстати, Дашка, — хлопнул он себя по лбу, — я же забыл за квартиру заплатить! Сходи завтра, а то нам телефон отключат.
Даша кивнула и выключила утюг.
— Максим, мне нужно тебе кое-что сказать, — начала она, облокотившись на гладильную доску.
— Ну-ка не ломать агрегат! — приказал муж. — Черт его знает, когда новую купим. Ой, елки-палки, у меня же совершенно из головы вылетело со всеми твоими рукописями… Ты зачем к нотариусу-то ездила? Ездила вообще или нет?
— Я, собственно, именно про нотариуса и хотела тебе рассказать, — медленно заговорила Даша. — Видишь ли, Максим, Боровицкий оставил мне в наследство квартиру.
В комнате повисло молчание — Максим переваривал информацию.
— Где? — спросил он наконец.
— Не знаю, — растерялась Даша от такого практицизма. — На Бонч-Бруевича где-то. А что?
— Дашка, ты не врешь? — подозрительно спросил муж.
— Да говорю тебе, нотариус сегодня прочитал завещание. Мне по нему достается от Петра Васильевича квартира.
На лице Максима сменилось несколько выражений — недоверие, ошеломление, изумление, радость, — и наконец счастливая улыбка расплылась по его лицу. Ни слова не говоря, Максим откинулся на спинку кресла и рассмеялся счастливым смехом.
Даша понимала, почему он смеется. Маленькая двушка с картонными стенами, в которой они жили сейчас, была куплена ими в кредит, и каждый месяц Максим отдавал большую часть своей зарплаты, чтобы расплатиться по нему. На оставшуюся часть и на то, что зарабатывала Даша, они и жили. Но все траты высчитывались ими до мелочей. Покупка новой пары обуви была событием. Велосипед для Олеськи они купили старенький, уже бывший в употреблении и поэтому недорогой, а сами только вздыхали, глядя на сверкающих красавцев в спортивных магазинах, на которых так хорошо было бы кататься по их лесопарку всем вместе. Да, свалившееся на голову наследство решало многие, очень многие проблемы.
— Господи, жена моя ненаглядная! — выдохнул Максим, по-прежнему счастливо улыбаясь. — Неужели наконец-то и до нас она дошла?
— Кто? — не поняла Даша.
— Ну как кто? Халява! Неужели старикан и в самом деле оставил тебе квартиру?! Да я за него молиться буду до конца…
— Максим, подожди радоваться, — перебила его Даша.
Выражение счастья мгновенно стерлось с его лица, он уселся в кресле поудобнее и усмехнулся, но уже совершенно невесело:
— Вот так я и думал, что какая-нибудь засада все-таки имеется. Не может такого быть, чтобы фортуна повернулась к нам лицом и при этом не сделала козью рожу! Ну, что там с твоим наследством? Старикан был невменяем на момент написания завещания?
— Нет, тут как раз все в порядке, — осторожно ответила Даша. — Просто я все равно откажусь от наследства. Так что не радуйся раньше времени.
Глава 6
Утром Максим ушел на работу, не поцеловав жену на прощание, и сам запер за собой.
У них это означало крайнюю степень непонимания, потому что, какой бы сонной Даша ни была по утрам, она поднималась, обнимала топчущегося в крохотной прихожей мужа и закрывала за ним дверь. Такой вот маленький простой ритуал, повторявшийся ежедневно много лет подряд. Но если он отменялся, значит, в семье случилась ссора. На сей раз ссоры не было. Без всякого удовольствия прихлебывая утром горячий кофе с корицей и гвоздикой, Даша вспоминала то, что вчера сказал ей Максим.
— Ты эгоистка, — сказал он ей. — Я не знаю отношений между Боровицким и его сыновьями, но меня они и не интересуют — вполне достаточно того, что квартиру старик оставил тебе, а не им. Значит, у него были основания для такого поступка. А ты, вместо того чтобы выполнять волю человека, который так тебе нравился, придумываешь какие-то совершенно бредовые моральные оправдания вроде того, что чужое брать нехорошо. Вот ведь чушь! Квартира принадлежала Боровицкому, и он отдал ее тебе. Подарил, если хочешь. Так откуда же тут чужое?
— Максим, ну как ты не понимаешь! — возражала Даша отчаянно. — Ведь у него есть дети, и у них тоже есть свои проблемы. Они не Рокфеллеры! И в действительности квартира, конечно, должна принадлежать им, потому что они в ней выросли, потому что они обеспечивали своего отца. Да по тысяче причин! Но почему-то Боровицкий решил обделить их. Не осчастливить меня, а именно обделить их. Это же совершенно разные вещи! Меня он выбрал случайно, просто потому, что мы гуляли вместе, а вовсе не из-за каких-то теплых чувств. Может быть, он обиделся на них за что-то — не знаю! Но воспользоваться в такой ситуации его завещанием… На мой взгляд, нехорошо, непорядочно!
Максим ответил, что Даша домысливает какие-то нелепые ситуации и что он не ожидал от нее такого идиотского подхода к совершенно понятному вопросу. Разозлившись на «идиотский подход», Даша напомнила мужу:
— А ты не забыл, дорогой мой, что квартира завещана все-таки мне, а не тебе? Вот и вопрос, как с ней поступить, решать буду я. Тебя послушать, так может показаться, будто мы с тобой оба указаны в завещании Петра Васильевича. А ведь это не так!
Максим помолчал немного, глядя на нее, но Даша отвернулась к плите и старательно делала вид, что не замечает его взгляда. В конце концов он встал, по-прежнему не говоря ни слова, пошел в зал, но на пороге обернулся и негромко произнес, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Да, квартира завещана тебе. И распоряжаешься ею ты. Однако ты сейчас учитываешь только свои интересы — в данном случае собственный психологический комфорт. Про то, что у тебя еще есть я и Олеська, ты благополучно забываешь, потому что тебе так удобнее. Но семья — она потому и семья, что при принятии важных решений учитываются интересы всех, а не одного — даже того, от кого полностью зависит решение. Хорошо, если ты будешь помнить об этом.
И вышел из комнаты.
— Я и так помню, — пробормотала разозлившаяся и немного испугавшаяся Даша — (муж никогда столь резко с ней не разговаривал!). — В конце концов, у нас уже есть где жить.
Но на душе у нее было неспокойно — она никак не ожидала, что получит от Максима такой отпор. И его молчаливый уход утром означал, что день для нее начинается плохо.
— В конце концов, я ничего не должна тебе, — произнесла она вслух, стоя с чашкой перед окном. — Останется квартира — замечательно, не останется — ты не имеешь права обижаться.
Но почему-то собственные правильные во всех отношениях слова ее совершенно не успокоили. Имел Максим право обижаться или нет, но сегодня он обиделся.
Даша не знала, как объяснить мужу то, что было вбито в нее с детства: чужое брать нельзя. Это нехорошо, не по-человечески. Даже если у тебя есть возможность воспользоваться чужим и тебе не грозит никакое наказание, главным наказанием должна быть твоя собственная совесть.
