Анна Данилова - Персиковый мед Матильды
– Мало ли, для чего тебя могут вызвать в полицию? – внезапно Йохан испытал к Фридриху чувство, похожее на сострадание. Если Мати больше нет, пусть хотя бы у этого парня все сложится удачно. – Если хочешь, я могу помочь. Приду к вам в гости и скажу все, что надо. Рита подумает, что нас всех вызывают в полицию, это обычная процедура. Что-нибудь придумаем.
– Ты правда это сделаешь?
– Сделаю. Хочу, чтобы хотя бы у тебя все сложилось с твоей Ритой. Только не забудь позвать меня на крестины.
Глаза у Фридриха повлажнели. Чувствовалось, что затронуто самое важное в его жизни.
– Ты прав, уже пора думать о крестинах. Рита беременна. Вот почему мы и приехали сюда. Чтобы она увидела дом, чтобы нанять мастеров для ремонта, заказать мебель. Знаешь, это такие приятные хлопоты! И как жаль, что твоей Мати никогда не придется выбирать детскую кроватку или обои для детской комнаты, одеяльца… Я не знаю, как ты, а я теперь мечтаю только о том, чтобы поскорее увидеть мою Риту. Меня просто тянет домой, к ней. Как представлю, что она откроет дверь и посмотрит на меня своими карими глазами… У нее очень красивые глаза – мягкие, добрые. А когда я ложусь на диван и устраиваю голову у нее на коленях, и она перебирает мои волосы своими тонкими пальчиками… Эх, Йохан, ты поймешь это, только когда найдешь свою половину. Я так счастлив! Вот только смерть Мати сильно подпортила настроение. И знаешь, почему я еще так расстроился? Конечно, Мати уже не вернуть, это понятно, но мысль о том, что рядом с нами находится убийца, тот страшный человек, который расправился с несчастной девушкой… Подожди!
Фридрих еще раз обтер лицо платком и сунул его в карман, после чего принялся поедать остывшее пюре. И с набитым ртом он вдруг сказал нечто, что удивило Йохана еще больше, чем все события этого вечера:
– Она же бросила меня. Я вспомнил, как мы с ней расстались. Мне тяжело об этом говорить, конечно, Йохан, особенно после того, что мы узнали, но она любила деньги. Вернее, любила, когда у мужчин водятся деньги. Меня же она всегда воспринимала как бедняка. Она даже не знала, где и кем я работаю.
– Знала. Она говорила мне, что ты нигде толком не работаешь, вроде бы ты ищешь себя и живешь на пособие. Что ты – перекати-поле, – вспомнил Йохан.
– Все правильно. Она пересказывала тебе то, что ей говорил я. Я не хотел, чтобы девушка вроде Мати любила меня только за мои деньги.
– У тебя есть деньги? Но откуда?
Йохан понимал: нехорошо задавать подобные вопросы, это неприлично, но, пользуясь тем, что Фридрих в какой-то степени продолжал оставаться для него парнем простым, глуповатым (пока еще он не мог избавиться от этого чувства), решил выяснить всю правду.
– Я получил наследство. Еще шесть лет тому назад. И, честно говоря, оно мне доставило много хлопот. То есть мне стало казаться, что я даже внешне изменился, стал не тем прежним добряком Фридрихом, каким был раньше. Но это – мои внутренние переживания. Я всегда хотел жениться, но очень боялся, что меня обманут, что твоя Мати просто разыграет любовь, а сама будет на мои денежки гулять налево и направо.
– Неправда! Моя Мати не была такой! Она просто искала свою половинку, понял? Но то, что она пребывала в долгом поиске, сыграло с ней злую шутку. Все в Раушенбурге знали о ее похождениях. Как, скажи мне, в таких условиях найти хорошего парня?
Он защищал сначала живую Мати, а теперь – мертвую, хотя и понимал, что в этом нет никакого смысла.
– Мы заговорили о деньгах, – напомнил самым серьезным тоном Фридрих. – Так вот. Меня она в расчет не принимала, у меня всегда в кармане было лишь несколько помятых евро. Я вспомнил. Она встретила здесь, в «Красной башне», русского парня, имени я его, конечно, не запомнил, но если бы увидел – вспомнил бы. Мати оставила меня и подсела за столик к русским. Потом случайно, при встрече, она сообщила, что этот парень приехал в Германию за машинами, у него платформа, словом, у него есть деньги, понимаешь? Так что неплохо было бы найти этого русского. Может, это он развлекся с Мати и погубил ее? А может, это вышло случайно. Или он сделал это намеренно. Поговори с официантками пивной, может, они что-то вспомнят?
Русский парень… Еще одна новость! А если Фридрих все это придумал, тогда тем более есть чему удивляться: значит ли это, что Фридрих до этого времени строил из себя идиота, а на самом деле он вовсе не так глуп, как кажется? Или же он все-таки убийца? И никакой Риты у него нет? И никаких денег, наследства – тоже?
В кармане Фридриха ожил телефон, он судорожным движением достал его:
– Да! Рита? Я в «Красной башне», помнишь, я тебе говорил? Решил встретиться с друзьями. Но если ты скучаешь, я сейчас же вернусь домой. Хорошо, уже иду. Что ты приготовила? Картофельное пюре? Ну надо же – сто лет не ел! Все, иду, жди.
И Фридрих, отключив телефон, быстро доел пюре и улыбнулся Йохану, словно заговорщик:
– Не поверишь, но пюре я могу есть три раза в сутки, причем каждый день. А она делает его божественно, масла не жалеет. Рита просто создана для меня!
Он оставил на столе деньги, извинился перед Йоханом и почти выбежал из пивной. Нет, подумал Йохан, может, он и хитер, как лиса, но артистом он никогда не был и Рита существует на самом деле.
Он позвонил матери. Она взяла трубку:
– Йохан? Ты где? В доме так тихо…
– Мама, я в «Красной башне», мне среди людей как-то легче, – сказал он. – Встретил Фридриха.
– Он один или с нашей Мати? – услышал он недовольный голос матери. – Вечно эта мерзавка шляется с такими шалопаями, как этот Фридрих! Увидишь Мати, скажи, что я купила ей ночную рубашку. По зеленому полю белые ромашки.
Йохан омертвевшими пальцами отключил телефон.
12. «Зоммерберг»
Михаэль запер дверь и достал пакет. Вывалил оттуда полусгнившее платье, розоватую туфлю. Он уже не первый раз играл в эту игру.
Удивительное дело, как только на свет извлекалось это чудесное (точнее, оно таким когда-то было) платье, как в его комнате сразу же возникала Матильда Эш. Высокая, розовощекая, с пышными формами, звонким голосом и веселым смехом. Все, кто знал Мати, не могли оставаться равнодушными к ее смеху. Он завораживал, зазывал мужчин, будоражил их воображение, возбуждал, действовал, как вино. Вот и теперь Мати, хохоча, прошлась по комнате Михаэля, задевая мебель полами развевающегося, белого в розочках, платья, и тонкие каблучки ее изящных новых туфель процокали по мозаичному полу.
– Как поживаешь, Михаэль? – услышал он и, увидев свое отражение в зеркале, вдруг понял, что лицо его стало мертвенно-голубым. Он испугался. Еще бы не испугаться, если все только и говорят о том, что в лесу найдено тело мертвой Матильды!
При жизни она была прекрасна. Здоровье так и полыхало румянцем на ее щеках. Конечно, в ней было много недостатков, но все это не касалось Михаэля – он-то не строил относительно Мати никаких планов. Это другим парням было о чем призадуматься: ведь супружество с такой легкомысленной девушкой грозило вызвать насмешки у всего Раушенбурга. Даже поведи себя Мати идеально, за свою короткую жизнь она уже успела дать столько материала для пересудов – не отмоешься. С кем только она не переспала, с кем только не выпивала, не ездила по ресторанам Мюнхена, не ночевала в гостиницах Деггендорфа, даже Берлина!
Но как же с ней было легко! Она была естественна, не ломалась, была, что называется, своим парнем, и это при том, что была самой женственной и нежной девушкой на свете. Стоило только чуть перестараться и надавить на ее кожу, как на следующий день в этом месте проступал синяк. Синяки оставались и на ее шее – от чрезмерно страстных поцелуев. Михаэль не раз говорил ей о своей любви, одно время он был в нее по-настоящему влюблен, считал, что она – воплощение его мечты. Особенно ему нравилась ее грудь, эти огромные спелые полушария, словно налитые свежим соком. Когда Михаэль припадал к ним, целовал соски, возбуждение его перехлестывало через край, он чувствовал себя самым сильным мужчиной. Что еще нравилось ему в Мати – она никогда не смеялась над мужчиной, даже если он в любви оказывался слабым, как ребенок. И еще – благодаря своему опыту и интуиции, какому-то радостному восприятию мира, она словно наполняла мужчин мощной силой и заставляла их чувствовать себя полноценными. Эти ее качества отмечали все, знавшие Мати.
Еще она любила посмеяться. Михаэль с особым чувством вспоминал их последнюю встречу, свою неудачную шутку, о которой он наверняка будет жалеть всю оставшуюся жизнь.
Она пришла в этом платье, оно ей очень шло. Чисто вымытые волосы ее блестели при свете электрической лампы. Они заперлись в садовом домике, где у Михаэля уже были припасены вино, груши, сливы. Мати принесла испеченный ею бисквит. Они пили вино из замковых погребов, быстро пьянели и пили еще, закусывая сладкими сливами, сочными зелеными грушами и мягким, душистым, с корицей бисквитом. Они смеялись, стараясь не разбудить сторожа, щекотали друг друга, валялись на ровной, податливой, как пляжный песок, софе, покрытой мягким клетчатым пледом, и чувствовали себя самыми счастливыми из смертных. В тот вечер Михаэль даже представил себе, как он живет с Мати в замке. Она – его жена, и они развлекаются таким образом каждый вечер. За хозяйством присматривает его мать, Лора Бор, за детьми ухаживают няньки, еду им готовят в кухне. Райская жизнь с Мати… Но стоило ему подумать о том, что ей бывает так же весело и с другими, – и становилось не по себе, почему-то хотелось заплакать, обняв Матильду за талию и уткнувшись лицом в ее теплый живот.
