Наталья Солнцева - В храме Солнца деревья золотые
«Боже, во что превратилась моя жизнь?» — пробормотала она.
Выключила воду, завернулась в полотенце и подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрело заплаканное, но милое и совсем еще молодое лицо.
«А ведь мне только двадцать пять! — подумала Варенька. — У меня все еще может сложиться. И судьба, и любовь. Вересов — просто ошибка, дань безрассудной юности. Но какой же он все-таки оказался скотиной!»
Она прошла в гостиную и увидела Илью: он так и заснул на диване, не раздеваясь. Его красивое лицо нервно подергивалось, с обветренных скул слезала кожа.
«Он одержимый, — вздохнула Варенька, накрывая его пледом. — Сумасшедший, как и все его друзья. У нас с ним разные дороги. Пусть уходит…»
К обеду Вересов проснулся и начал звонить по телефону своим приятелям. Разговоры велись об одном и том же: восхождениях, траверсах, ледниках, о том, кто погиб, кто вернулся, куда ехать в следующий раз.
Варвара медленно заводилась. Внутри нее росло раздражение, переходящее в ненависть. У этих идиотов нет больше ничего, кроме их идиотских гор! Сколько можно?!
«Звони своему Саньке, — едва сдерживая бешенство, сказала Вересова, нажимая на рычаг телефона. — Хватит болтать попусту».
«Варька, ты чего? — добродушно удивился Илья. — Дай поговорить с ребятами! Мы на Памир собираемся…»
«Ах, на Памир?! — взвилась она. — Чтоб вам пусто было! Звони Саньке, сказала! Немедленно!»
«Зачем?»
«Ты уходишь! Забыл уже? Будешь жить у него, а потом вместе на Памир махнете. Здорово, правда?»
«Чего ты взъелась? Куда торопиться-то?»
«Собирай манатки! — закричала Варвара, хватая разбросанные по комнате вещи и швыряя ими в мужа. — Убирайся к чертовой матери! И чтобы ноги твоей тут больше не было! Вон!»
Вересов спорить не стал. Вытащил сумку, начал складывать вещи.
«Нервная ты стала, — заметил он. — Отчего бы? Живешь в городе, работа спокойная. Риска нет, лавин нет, а такое впечатление, будто у тебя горная болезнь».
«Это еще что такое?»
«Высота, она по-разному на людей действует. Солнце опять же, сверкание снега… и люди вдруг как будто не в себе становятся. Вот как ты».
«Так у меня, значит, горная болезнь? — взвилась Варенька. — Я, значит, ненормальная? Хорошо придумал, муженек. Лучше некуда! Собирайся быстрее, а то ударю чем-нибудь тяжелым по голове! Утюгом, например! И отвечать не буду! Горная болезнь, скажу! От любимого супруга заразилась!»
Илья посмотрел на нее и усмехнулся. Красивое лицо жены исказила гримаса ненависти ко всему, что было связано с ним, с его жизнью, интересами, с его любовью к горным вершинам. Она не простила ему своей ошибки.
«Ну, что? — он оглянулся по сторонам. — Все, кажется? Вот тебе телефон Аксельрода. Если я какую вещь забыл, позвони. Приду заберу».
Варенька рыдала, свернувшись калачиком в кресле. Что она оплакивала? Свою случайную любовь, разбитые надежды? Или просто окончание семейной жизни, которая, в сущности, у нее и не начиналась? Может, это действительно к лучшему?
Ее больно ранило равнодушное спокойствие Вересова. Для него в их разлуке не было трагизма. А для нее? Господи, до чего же она запуталась в себе, в своих мыслях и желаниях…
Хлопнула входная дверь. Варенька вздрогнула.
«Илья ушел, — горько подумала она. — На этот раз навсегда. Он не вернется».
Кончался февраль, заметая Москву прощальными вьюгами. Скоро, совсем скоро весна…
* * *Ангелине снова не удалось выспаться. Что за напасть такая? То Самойленко трезвонит в шесть утра, то Маша Ревина бормочет спросонья всякие ужасы. Неужели нельзя подождать пару часиков? Как легко люди забывают приличия, если их что-то беспокоит!
— Геля! — трагическим голосом взывала в трубку Машенька. — Данила ходит к тебе на сеансы?
— Ходит.
— Ну?
— Что «ну»?
— Как он? Улучшения есть?
— Пока не заметно. А в чем дело? Что-то случилось?
Машенька громко захлюпала в трубку.
— Да-а… случилось. Он фирму разоряет. Берет деньги со счета и неизвестно куда девает. Представляешь?
— Смутно. Я не специалист по финансам.
— Зато ты специалист в психиатрии! — возразила подруга, всхлипывая и шмыгая носом. — Как ты думаешь, можно его отстранить от дел? Сослаться на невменяемость, например. Объявить недееспособным?
Закревская опешила. Такой прыти она от Машеньки не ожидала.
— Ты хочешь объявить Ревина недееспособным?
— Что-то вроде этого. Можно?
Ангелина Львовна помолчала, сдерживая готовое прорваться возмущение.
— Думаю, это будет не так просто…
— Почему? Ты же сама видишь, у него патологические отклонения в психике.
— Я бы сказала, у Ревина наблюдаются некоторые странности. Только и всего. Практически все люди в той или иной мере странные. Это не повод для принятия крутых мер. Ни один толковый врач не признает Ревина невменяемым. Он вполне адекватен, спокоен, рассудителен. Что тебе взбрело в голову?
— Боже мой! Ты считаешь Данилу нормальным?
— Вполне…
— Куда же в таком случае он деньги девает?
— Это уж не в моей компетенции, — усмехнулась Закревская. — С финансами и бизнесом вы сами разбирайтесь.
— Но ты можешь хотя бы попытаться выяснить, что происходит? Зачем ему столько денег? Возможно, Ревина шантажируют.
— Я попробую, — нехотя согласилась Ангелина. — Только… ничего обещать не могу.
— Ой, Геля! Ты наше спасение! — завопила Машенька. — Постарайся! Мы в долгу не останемся.
— Кто это «мы»?
— «Мы»? — растерялась Машенька. — Ну… люди, сотрудники. И я, конечно.
— Понятно. Маша, у тебя часы далеко? Будь любезна, посмотри, который час.
На том конце связи повисло молчание.
— Геля, прости, — виновато забормотала подруга. — Ну прости! Честное слово, я с этой нервотрепкой ночь и день перепутала. Я тебя разбудила?
— Похоже на то…
— Прости! Я думала, уже день. У меня тут жалюзи опущены, шторы задернуты… черт его разберет, утро или вечер.
— Ничего себе!
— Да… я в спальне заперлась, обдумываю ситуацию. Сутки уже сижу, курю, счет времени потеряла. Прости, ради бога.
После разговора с женой Ревина Ангелине стало уже не до сна.
— Утро все равно испорчено, — сказала она себе.
И пошла на кухню варить кофе. Взбалмошная Машенька своими подозрениями вызвала у нее смутную тревогу. Что-то в этой истории с Ревиным в самом деле выглядит… необычно.
Закревская выпила две чашки кофе, предаваясь мрачным мыслям, и набрала номер Марата. Он ответил сразу.
— Ты как будто ждал моего звонка!
— Я всегда жду, ты же знаешь.
— Ловелас! На меня твои штучки не действуют. Так что давай, включай внимание. У меня серьезный разговор.
— Правда? — продолжал дурачиться Марат. — Ты предлагаешь мне руку и сердце?
— Тьфу на тебя!
— О-о-о! Как жестоко! Бессердечно! Лина, как ты можешь…
Ангелина Львовна терпеливо переждала его излияния. Когда он замолчал, она сказала:
— Я хочу поговорить с тобой. Сегодня можно?
— Для тебя — в любое время суток.
— Тогда в десять утра в моем офисе. У тебя получится?
Марат заглянул в свой ежедневник.
— Получится. Заехать за тобой?
— Не надо. Я на метро.
Она не спеша начала собираться. Пока она вымоет голову и уложит волосы, пока оденется, пока доедет… как раз и господин Кали тин пожалует.
Так и получилось. Едва она успела раздеться и прислониться к горячей печке, как в холл ввалился засыпанный снегом Марат.
— «Зима недаром злится, прошла ее пора!» — с пафосом процитировал он. — Не успел выйти из машины, превратился в снеговика. Вы позволите?
Он отряхнул куртку и повесил ее рядом с печкой. Самойленко сидел в кресле, курил.
— Здравствуйте, Марат Анатольевич. Давненько не виделись. Какими судьбами к нам?
— Да вот, ехал мимо… дай, думаю, зайду. Соскучился.
— Ну-ну…
Самойленко сделал большие глаза.
— Идем ко мне, — предложила Ангелина. — А то Олег надымил тут…
— Да ла-а-адно, «надымил»! Скажите прямо, что хотите посекретничать. Разве я не пойму?
— Понимающий ты наш, — усмехнулась Закревская. — Хватит курить. Скоро твои пациенты придут кодироваться. А тут хоть топор вешай…
Марат последовал за ней в кабинет, плотно прикрыл за собой дверь.
— Ну-с, сударыня, я весь к вашим услугам.
— Это хорошо… Садись, устраивайся поудобнее. Разговор у нас с тобой будет долгий.
— О чем?
— Помнишь, ты мне говорил, что с детства увлекался историей американских индейцев?
Калитин удивленно поднял брови.
— Помню… и что?
— Можешь рассказать о них подробнее?
— Об индейцах? — еще больше изумился Марат. — Надеюсь, ты шутишь?
Она покачала головой.
— Ты хочешь мне помочь, Калитин?
— Ну… — он развел руками. — В общем, да. Только при чем индейцы?
