Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой
– Та самая нашумевшая «Гроза»?
Орлов сделал руками неопределенный жест, мол, он в этом не особенно понимает.
– Современная трактовка, – ответил адвокат неопределенно.
– Матерная? – оживилась Виктория.
– Ну что вы! – замотал головой господин Орлов.
– А что там? Педофилия? Порнография?
– Какое-то у вас странное мнение о современном искусстве! – усмехнулся представитель режиссера.
– Я это мнение составляла по небезызвестной вам рецензии, – рассмеялась в ответ Вика. – Вот мне и интересно, почему рецензент написал, что режиссер сначала убил Островского, а потом, словно шакал растащил куски его пьесы, соорудив страшного монстра? Пытаюсь прикинуть, что это за монстр.
– Э-э-э, – замялся адвокат. – Я только представитель закона. Не театровед, рассказываю, то, что видел сам. В общем, Катерина в конце спектакля бросается со скалы, но не погибает, как у классика, а превращается в зомби, который жестоко мстит свекрови Кабанихе, размазне-мужу Тихону и съедает мозг хитрой золовки Варвары… Это такой вариант зомбиапокалипсиса Луч света в темном царстве наоборот… Иногда царство людей настолько темно, что зомби – единственное светлое пятно.
– Ясно, – проговорила Вика, из последних сил демонстрируя адски серьезное выражение лица, я же в этот момент подумал, что теперь точно схожу на постановку. Должно быть феерично!
– Но какова бы ни была художественная ценность спектакля, – Орлов понизил голос и выгнулся, словно огромный серый кот, – я адвокат и я искренне убежден, что об искусстве надо рассуждать в терминах искусства. Нельзя переходить на личности. Ну а уж сравнивать режиссера с шакалом и рисовать на его фотографии – это уже совсем никуда не годится.
– Здесь я с вами совершенно согласна, – закивала Виктория. – Сегодня они рисуют на фотографии «не нравится» и зовут шакалом, а завтра к забору гвоздями прибьют. Ведь как говорим, так и живем, нельзя допускать зверства. Конечно, будем судиться, и, думаю, мы выиграем. Главное, пусть ваш клиент не делает сейчас лишних движений.
– Прекрасно! – торжествующе воскликнул адвокат. – Завтра моя помощница подъедет, куда скажете и привезет договор.
Когда за Орловым закрылась дверь, Вика довольно долго сидела, уставившись в одну точку, но вдруг ее словно что-то шарахнуло изнутри, и она трехэтажно выматерилась. Из песни слова не выкинешь, моя тетка курила и материлась не хуже любого матроса. Кстати, теперь, будучи студентом филологического факультета, я с полной уверенностью могу подтвердить, что ни на каком другом факультете вас не научат материться столь виртуозно и стилистически выверено, – неоценимый в некоторых жизненных ситуациях навык. Сейчас же Вика проматерилась без какой-либо художественной задачи, просто так, что называется, для души и прочистки эмоциональных каналов. После чего дала заключение:
– Почему нельзя просто взять и спалить напалмом этого Сандалетина?
– А почему нельзя просто выступить в суде и вообще забить пока на публикацию твоей методики? – в свою очередь поинтересовался я.
Вика пожала плечами:
– Можно. Но с опубликованной методикой по оскорблениям, да еще прошедшей обсуждение на кафедре, было бы куда как эффектнее! Тут ведь не тривиальный случай!
Здесь с Викой трудно было не согласиться. Лично я впервые в жизни видел обзывательство, выполненное в жанре театральной рецензии… Высокие отношения, что тут скажешь.
И вдруг меня осенило.
– Слушай, Вика, а нельзя приструнить Сандалетина ненаучными методами? – поинтересовался я. – Вряд ли он такой уж великий ученый, чтобы иметь право единолично не допускать к рассмотрению чужие работы? У тебя же есть знакомые на кафедре в университете. Скажи, что не доверяешь его мнению, пусть статью рассматривает кто-то другой.
Виктория тяжко вздохнула и вдруг выдала совершенно неожиданный пассаж:
– Не могу. Это будет выглядеть неэтично. Мы с Сандалетиным когда-то писали совместную монографию, статьи вместе публиковали и не доверять теперь его мнению с моей стороны будет довольно странно.
– Что? – я не поверил своим ушам. – Совместную монографию? С Сандалетиным?.. О чем?!
– Юридическая филология! – нервно выдохнула она. – Мы писали монографию по предмету, который он теперь отрицает и поливает на каждом углу, отнюдь не сандаловым маслом. И не спрашивай, как меня угораздило!
Порой в подобиях Божиих бывает столько сюрпризов, что невольно задумываешься об истинной идентичности этих самых подобий. Я и не собирался спрашивать, во всяком случае не сейчас. «Угораздило» – хорошее слово для подобных ситуаций. Но Вика уже разошлась и мне суждено было это выслушать:
– Да, представь себе! Мы с Кириллом начали работать… Даже кое-что вместе написали. Я говорю «даже», потому что еще каких-то пять лет назад писать вместе означало совсем не то, что сейчас. Сейчас есть скайп, который решает кучу проблем, и не только проблему расстояния, но и проблему сложных характеров гениальных соавторов. Но тогда мы вынуждены были физически присутствовать где-то вместе. Мы писали у меня дома. Я даже ключ под ковриком оставляла, если он раньше приходил… Черт бы его побрал!
Я давно приготовился обороняться от нашего ученого секретаря, как от дикого кабана – без выяснения внутренних психологических мотивов. Но теперь выяснялось, что для этой необъяснимой ненависти были вполне себе земные причины. Сказать, что я был потрясен – это ничего не сказать. Сандалетин реально ненавидит Вику, а за одно и меня. В этом сомнений не было. Люто ненавидит, средневеково. Словари говорят, что ненависть – это «сильная нелюбовь к чему-то», «отвращение», «вражда». Вражда – ключевое слово. Вражда, которая выражается в желании уничтожить. Ведь Сандалетин пытался перекрыть и мне, и Вике все возможные ходы в науку, то есть лишить средств к существованию, предать забвению. Я не удивлюсь, если он мечтает, чтобы нас вовсе не стало на этом свете, но, слава богу, это не опасно – не тот характер, не шекспировский. Слава богу, большинство людей в таких случаях останавливает боязнь наказания. Так неужели всему причиной неудавшаяся совместная монография?
– С ним оказалось очень сложно работать, – продолжила Виктория, и сама поморщилась от этих слов.
«У конфликта всегда две стороны» – это была ее обычная позиция. Если моя тетка сказала «с ним сложно работать», это могло значить примерно следующее: либо Сандалетин вообще забил на работу болт, либо просто умер. Поскольку Сандалетин был жив-здоров, я остановился на версии с болтом. Виктория поняла мой недоумевающий взгляд правильно:
– Нет, работать-то он работал, – пояснила она. – Писал. Но при этом постоянные претензии, обиды, в общем, не знаю…
– Как это «не знаю»?.. – удивился я.
– Ну вот так вот, не знаю, – повторила она.
Пока Вика ставила чайник, я тупо втыкал в свой смартфон и думал, могут ли разногласия на почве работы породить ненависть? Гнев, ярость, так называемые аффекты. Обида более-менее долгая – возможно. Можно разозлиться на нерадивого соавтора, накричать, обвинить, даже убить, но чтобы ярость превратилась в ненависть и продолжалась долгие годы – для этого должны быть серьезные причины. Не врет народная мудрость про один шаг от любви до ненависти, и связь между заклятыми врагами по силе привязанности такая же, как между любящими. Ненависть, как постоянная реакция ярости на кого-то, просто так не возникает. Такую реакцию надо сначала заслужить, сформировать, выпестовать. А чтобы тебе еще и физически мстили, – о, это только за особые заслуги! Так что же действительно произошло? На кону стояли как минимум мой красный диплом и Викина работа. Как максимум… впрочем, кто знает, что может стать максимумом в такого рода делах?
– Что делаешь? – спросила Вики, жестом показывая, что чай готов, и я могу перетекать потихоньку на кухню.
– Ничего, – сказал я, откладывая телефон, но она вдруг перехватила мою руку.
– Что? – удивился я.
– Смартфон! – ни к селу, ни к городу проговорила тетка потрясенно, как сказал бы слово «сиськи» Гомер Симпсон после недельного сексуального воздержания.
– Смартфон! – повторила Вика, и я подумал, что, наверное, моя тетка могла бы попробоваться на роль зомби-Катерины в скандальную постановку режиссера Новоселова, однако сама она даже не заметила, что я на всякий случай отсел от нее подальше.
– Эврика! Занятый работающий человек ведет свои дела по телефону! – продолжала она.
– Ты о чем?
– Не тормози!
Вика закружилась по комнате, как будто искала что-то, и, приземлившись в конце концов в кресле, в котором только что сидел Орлов, снова уставилась на меня, размышляя о чем-то своем.
– Смартфон он же с тобой всегда. И интернет тоже!
– Ну?!
– Сын профессора Романихина тоже пользовался сотовым телефоном, он же целыми днями был на работе. Он менеджер в торговой фирме, наверняка много ездит по городу, к тому же в таких фирмах обычно установлено ограничение на выход в соцсети. Поэтому он заходил с телефона, отсюда и краткость комментариев, и репосты со стены жены. Так что, судя по всему, это соглашательная речевая стратегия, а не молчаливое потакательство.
