Белая река, черный асфальт - Иосиф Абрамович Гольман
А чтоб даму, не дай бог, не унесло по течению, она была подстрахована таким же капроновым КамАЗным тросиком за талию.
Короче, Шеметовой было страшновато, но она уже загорелась.
Радик Алиханович, деликатно стараясь не дотрагиваться до тела, обвязал ее страховочным тросиком и помог спуститься в «стиральную машинку».
Вода обожгла холодом, однако совсем ненадолго: это был уже, наверное, пятый ее заход, и с температурой Ольга освоилась.
Зато через несколько секунд она точно поняла, что такое блаженство. Струи мягко мотали ее из стороны в сторону, а миллиарды пузырьков с неземной нежностью ласкали тело.
Ей даже неловко стало – было в этой исключительной процедуре что-то интимное.
Впрочем, отказываться от удовольствия не хотелось точно.
Даже холод не доставал, так как тело было все-таки не под водой, а большей частью на воде, под солнечными лучами, разбавленными белоснежной пеной пузырьков.
И все же через пять минут завгар скомандовал на выход.
– Почему, Радик Алиханович? – запротестовала ненагулявшаяся адвокат.
– Потом поймешь, – засмеялась Вера Ивановна. Ее муж, не тратя времени на долгие объяснения, деловито подтягивал Ольгу к берегу, как огромную, не виданную в этих краях рыбу.
Поняла она очень быстро. Тело почти мгновенно отреагировало приятной, но сильной усталостью. Как после хорошо выполненной физической работы. Или отличного секса…
Багров идти в стиральную машинку не захотел; он о чем-то сосредоточенно размышлял в тени. Шеметовой даже любопытно стало, о чем. Хотелось бы, чтоб о ней, когда она так роскошно перед ним поплавала.
Потом был опять отдых. Потом была опять еда: с ухой (стандартный в здешних краях экспромт), с пирогом (домашняя заготовка), с компотом из только что сорванной с куста малины.
Потом опять отдых. И когда утомленная Шеметова уже считала, что прекрасные чудеса кончились, вдруг выяснилось, что они еще и не начинались.
Время шло к вечеру. Радик Алиханович вырыл неширокую, но довольно глубокую ямку. Набросал туда сухих деревяшек и поджег. Ольгу это особенно не привлекло, хотя цели завгара оставались непонятными, а девушка этого не любила. Затем Ишмурзин добавил деревяшек побольше и довел их до состояния красных углей. Жена его в это время доставала из «буханки» какие-то свернутые полиэтиленовые полотнища.
Еще через полчаса солнце уже тихо катилось к горизонту, и стали вырисовываться контуры неведомой конструкции, какую ранее Шеметова никогда не видела.
Именовалась она – баня по-башкирски. В середине была яма с углями. На нее, соответственно, наброшены камни, которые очень скоро становились раскаленными. А сверху ставилось что-то вроде полиэтиленовой палатки, высотой, шириной и длиной метра в два. Один полог банной палатки был двойным, распахивающимся, куда человек входил и откуда выходил.
Солнце заходило окончательно, а в бане начиналось таинство максимального человеческого блаженства.
Заходили по одному, парились, как кому нравилось. Беременная Алсу – нетяжелым сухим жаром. Завгар – жаром ядреным, да еще с парком, «подкрашенным» настоями лесных трав и медом. Парок получался самым очевидным путем: достаточно плеснуть на разогретые угольями камни. Ольга выбрала средний вариант. Она уже не стеснялась, понимая, что за двойным полиэтиленом ничего, кроме контуров, никто не увидит. Ну и зачем стесняться контуров?
Распаренный гражданин, уже получивший невероятное наслаждение, «догонял» его либо медленным остыванием на бережку, либо зачерпнутым из речки ведром холодной воды. Лезть в «стиральную машинку» завгар запретил из соображений безопасности – на небе уже звезды начали высыпать. Да какие здоровенные и яркие… В залитой светом и прикрытой смогом Москве такие за всю жизнь ни разу не увидишь.
Шеметова, укутанная в свои и чужие одежки, тихо кайфовала на бережку.
Когда все насладились процедурой и слегка отдохнули (опять с чайком, пирогом и малиной), начали собираться домой.
Ехали в темноте, в том числе по серпантину. Никто особо не волновался: завгар, уроженец этих мест, мог бы и с закрытыми глазами машину вести.
Опершись о плечо Багрова, Ольга сидела в гнездышке из подушек и думала одну-единственную думу: как же ей хорошо…
Обратно ехали не дольше, чем туда, хоть и ночью. Проезжая злополучный перекресток, Багров снова попросил притормозить. Он вышел один – Ольга не смогла себя заставить покинуть уютное гнездо. Постоял на одной стороне дороги. Перешел на другую. Поковырялся около цементного пятна, которое завгар Ишмурзин определил как фундамент некогда стоявшего здесь дорожного знака. Затем молча сел в машину.
– Придумал чего-то? – спросила Шеметова.
– Похоже, да.
– Что именно? – с Ольги мгновенно слетела сладкая дремота.
– Знак он задел. Зеркалом. Потому и удар звонкий.
– Так знака ж нет, – не поняла Шеметова.
– Значит, был, – отстаивал свою гипотезу Багров. – Надо узнать, когда его сняли. Там в середине даже дырка от трубы осталась. Если бы давно, ее бы уже засыпало.
– Наверняка в ГАИ города можно узнать, – задумалась Ольга. Маловероятно, конечно, что им улыбнется удача. Но ведь еще углядеть надо! Знак, которого уже нет. Молодец ее Багров.
У гостиницы вышли, поблагодарили Ишмурзиных и простились. Москвичи пошли к подъезду, хозяева поехали домой спать.
– А знаешь, я ему теперь верю, – сказал Багров.
– Кому? – спросила Шеметова. Хотя уже сама поняла кому.
– Если он не переживает, значит, совесть чиста. Наличие совести парень доказал в прошлом эпизоде. А если совесть чиста, да еще помнит, где что пил и куда ехал, значит, не сбивал.
– Ты слышал, как мы с Алсу говорили? Я думала, ты спишь.
– Ничего я не слышал, – недовольно сказал Олег. – Просто умею соображать.
Ольга улыбнулась и обняла своего Багрова. Конечно же, он слышал. Но и соображать умеет. Сообразил же про знак. Вот будет фокус, если его действительно убрали после аварии…
Глава 5
Москва. Район м. Бауманская. Новые приключения неуловимых креаторов. Шоколадка, булочка и ситец с вишнями
Поэтическая коммуна на Бауманской жила своей насыщенной творческой жизнью.
Зая подрабатывала переводами, Циркуль тоже пристроился – циркулем почти и работал. На него навешивали спереди и сзади пенокартонные щиты с рекламой вновь открывшейся кофейни, и Лешка выписывал своими длинными ногами круги возле заведения.
Платили ему скудно, зато бесплатно поили кофе и давали поздно вечером пирожные, которые все равно пришлось бы выбросить.
Это о пище материальной. С духовной было еще лучше.
После налета на прачечную Семену хорошо писалось. Потом стало писаться хуже. Он закрывал глаза и представлял то драку в трамвае, то взлом железной двери. Если еще и карандаш в руках держал, что из прачечной сперли, то вдохновение на самом деле возвращалось.
Правда, на все более короткое время.
Зая и Семен, независимо друг от друга, вдруг пришли к открытию: это же эмоциональная наркомания! При том, что компания вообще не употребляла, открытие было неожиданным.
Поразмышляв об этом вдвоем (Циркуль опять пошел нарезать круги вокруг кофейни), пришли к выводу, что в этом ничего плохого нет. Все в мире строится на эмоциях. А разве сами стихи – не сгусток эмоций? Если, конечно, это настоящие стихи.
Не сговариваясь, пришли и к еще одному умозаключению. Раз искусство требует жертв, значит, надо ему эти жертвы приносить. Лешку Циркуля спрашивать не стали, он и так был на все согласен.
Этим вечером съездили на литошку. Литобъединений еще при советской власти было немеряно. Процессом тогда рулили серьезные люди, понимающие простой факт: кто управляет эмоциями, тот в конечном счете управляет и страной. Это не значило, что при коммунистах в области индустрии духа было мало идиотизма. Наоборот, его было сверх меры, отчасти поэтому Союз нерушимый и развалился. Но тогда искусство вообще и литература в частности интересовали государство. Пусть даже частенько в извращенной форме. А сейчас перестали интересовать.
С одной стороны, слава богу. А то пострадают не только старые кинофильмы с курящими и матерящимися. С другой – профессия «поэт» исчезла как класс.
Хотя, может, оно и к лучшему.
Сегодня любой, у кого есть деньги, имеет право выпустить собственный сборник стихов или на крайний случай разместить их в интернете. Бабла на этом не заработать (кроме пишущих тексты для попсы), однако самолюбие потешить можно. А если еще и талантом обладать, то
