Сгоревшая жизнь - Юлия Александровна Лавряшина
Разве он хоть отдаленно мог сравниться с Артуром Логовым, с которым она была рядом в эти минуты, и, конечно, даже не вспоминала о Пирате? Так ведь они прозвали его. Никита знал и ничуть не обижался. «Пират» звучало не так уж и плохо. Не придурок же, не холуй… Но какое бы грандиозное прозвище они ни придумали ему, одно имя – Артур – все равно звучало лучше. За ним тянулся целый шлейф романтичных рыцарских легенд и сиял ореол благородного героизма.
Никита родился совсем другим – не настолько умным, не сказать, что сильным, не таким везучим. Хотя о каком везении можно вести речь, если Логов потерял родителей так же, как и он сам? Как и Сашка… Вот уж подобралась троица сирот!
Никита не мог злиться на своего босса, даже понимая, что этот человек отобрал у него жизнь, которую он почуял в Сашке… Увез к синему морю. А что он сам для нее сделал? Они даже не разговаривали толком, наверняка она даже не вспоминает о нем, вытянувшись рядом с Артуром на солнечном евпаторийском песке. И надеяться не на что…
А какой смысл жить без малейшей надежды?
Но когда, покачиваясь от слабости и безнадеги, Никита забрался на подоконник и увидел родной двор на проспекте Мира с высоты седьмого этажа, его слуха коснулся слабый голос деда. Волной стыда и ужаса его чуть не опрокинуло на спину: «Я мог бросить его?!» И старый полковник угасал бы от голода и горя, зная, что внук оказался слабаком… Разве он заслужил такую смерть?
– Я здесь, дед, – прошептал он, в одних носках добежав до его постели, с которой старик уже не поднимался.
– Помоги… Сесть…
Дед так исхудал в последние дни, что Никита мог бы легко поднять его на руки, если б тот попросил. Но все, чего хотел полковник, просто сесть, чтобы увидеть что-нибудь, кроме высокого потолка. Отросшая щетина кольнула плечо Никиты через футболку, и он обрадовался этому: раз борода растет, значит, жизнь продолжается. В памяти мелькнуло мифическое поверье, будто волосы и ногти растут после смерти… Но Никита уже знал: на самом деле никакого роста не происходит, просто кожа постепенно теряет воду и сжимается. От этого прежде скрытые участки волос и ногтей выступают наружу, и кажется, точно они растут.
– Вот так – хорошо? – спросил он, усадив деда.
Иссохшая рука с удивительной цепкостью ухватила его запястье:
– Посиди.
Опустившись на край постели, Никита накрыл его руку своей:
– Все хорошо, дед. Мы еще повоюем!
– Не надо, – выдохнул тот с одышкой. – Навоевались уже. Хоть ты поживи в радость. Без войны. Зря я тебя в комитет запихал… Лучше б ты мирным делом занимался.
Никита мягко возразил:
– Не зря. Мне нравится.
– Девушка у тебя есть? – неожиданно поинтересовался дед.
Никогда раньше они не говорили на такие темы. Замявшись, Никита пояснил нехотя:
– Есть одна девушка… Только я для нее ничего не значу. Совсем.
– А вот тут стоит повоевать! – Старик стиснул его руку. – Не сдавайся. Никогда не знаешь, что у женщин в мыслях… Может, ей самой кажется, что она для тебя – пустое место. Борись!
Проводив деда в последний путь, Никита долго лежал на диване в своей огромной пустой квартире, пытаясь различить отголоски желания шагнуть с подоконника вниз, которое отложил до этого дня. И не слышал их… Заставил себя все же добрести до окна, чтобы глянуть вниз и понять – потянет ли его в полет без возврата… Но не успел даже взяться за ручку рамы, когда раздался звонок и веселый голос Логова вырвался из трубки, разом заполнив все комнаты:
– Привет, коллега! Как ты? Отдохнул? Работать пора.
– Вы вернулись? – Никита даже не заметил, что улыбается, отвечая Артуру.
– Вчера приехали. Вот, первым делом звоню тебе.
– А… Саша? Как она?
– Как? Не знаю. Она у себя. Дрыхнет, наверное. Ты же знаешь девчонок, они засони…
Никиту потянуло признаться, что ему ничего не известно о девчонках. А откуда? У него ни одной и не было по-настоящему… Так, случайности, о которых даже вспоминать неприятно: в темноте, тайком… Скользко, противно, стыдно. Но тут до него дошли главные слова: «Она у себя». Они возвращали надежду…
И Никита ожил, задышал полной грудью, даже соображать стал лучше, чему порадовался не только он сам, но и Логов, который, наверное, даже не догадывался, что творится у помощника в душе.
То, что Артур занимал его мысли ничуть не меньше, чем Сашка, не казалось Никите ни странным, ни уж тем более противоестественным. Он зависел от этого человека, и не только потому, что находился у него в подчинении. А почему – и сам до конца не понимал… Но постоянно ждал звонка от Логова, если они были не вместе, или хотя бы сообщения – знака, что Артур не забыл о нем. В этой привязанности не было ничего сексуального, в подобных фантазиях Никите являлась только Сашка. Ну или другая девушка, у которой на лице были только губы.
Иногда ему приходило в голову, что они могли бы стать семьей. Ну да, странной, конечно… Зато они хорошо понимали бы друг друга и поддерживали. Были бы настоящей командой. Они же все одиноки, почему бы не заполнить свою жизнь не кем попало, а самыми близкими по духу людьми? А кто кем кому приходился бы в этой семье, уже не так и важно…
Но Никита знал, что кривил душой: да он с ума сошел бы от ревности, если бы им с Артуром пришлось делить Сашку! Он и сейчас-то гнал от себя любые мысли о том, чем эти двое занимаются, когда их никто не видит… Хотя она постоянно подчеркивала, что Логов ей как отец, Никита не мог до конца поверить в это. Не слепая же она… Какая женщина устоит, увидев такое лицо? А если смотреть на него изо дня в день? Любое сопротивление будет сломлено. Если только… Может, Артур и не пытается сломить его?
Когда удавалось мыслить отстраненно, Никита и сам понимал, что в Сашку не влюбляется каждый встречный. Или вообще, только ему она и кажется необыкновенной – светловолосой хрупкой феечкой из детских снов? А другие этого не замечают?
Никита незаметно скосил глаза: сейчас, запыхавшись от быстрой ходьбы и холодного воздуха, Сашка не казалась такой уж неземной. Напротив, в ней кипела жизнь, проступая красными пятнами на щеках. Она сходила с ума оттого,
