Пуговицы - Ида Мартин
– Ты к брату?
Она кивнула.
Какой-то придурок, закидывая рюкзак на плечо, чуть не заехал ей по лицу, и я едва успела отдернуть ее в сторону.
– Идем внутрь. Там безопаснее и теплее. – Я отвела ее к столику охранника.
– Стой здесь.
– Спасибо, – прошептала девочка, и по ее щекам потекли слезы, – я телефон потеряла. Его украли. Положила рядом с собой, когда переобувалась, а потом смотрю – пропал.
– Хороший телефон?
– Конечно, хороший. Он же мой.
Она дрожала как осиновый лист, и я накинула ей на плечи свою куртку.
– Не расстраивайся. С телефонами так часто бывает. Они ломаются, разбиваются, пропадают. К этому нужно привыкнуть.
– Что ты тут делаешь? – раздался за спиной голос.
Я выпрямилась. Сзади стоял Томаш.
– У меня телефон украли, – повторила девочка.
– Понятно. – Брат снял с нее портфель.
– Если локация была включена, – сказала я, – можно попробовать его найти. Мы один раз так вернули телефон.
– Спасибо, – на меня он даже не взглянул, – сами разберемся.
Я протянула руку:
– Куртку можно забрать?
– А, да, конечно. – Он снял мою куртку с сестры и передал мне.
Когда я отошла в сторону и остановилась, чтобы одеться, услышала, как Томаш сказал сестре:
– Я тебя предупреждал, что с незнакомыми нельзя разговаривать?
– Но это же Микки из твоего класса.
– Откуда ты знаешь, что она Микки?
– Все ее так называют. Она же популярная и крутая.
– Какая глупость, – недовольно проворчал он, – это плохая популярность. В следующий раз не разговаривай ни с ней, ни с другими «крутыми». А с телефоном сейчас решим.
Томаш поднял голову, и мы встретились взглядами. Он понял, что я все слышала, но ничуть не смутился. После жестокости я больше всего ненавидела самодовольство и снобизм. Наверняка их семья, судя по фамилии, переехала из какой-нибудь Польши или Чехии, где у него была насыщенная, благополучная жизнь и где он кинул не одну девушку.
Не решив ни одной задачи, я сдала пустой листок.
На биологии в класс заглянула Ольга Олеговна и вызвала меня в коридор.
– Сходите с Лизой Ткаченко, уберитесь, – протягивая тот самый ключ от Надиной квартиры, приказным тоном велела она. – Вчера поминки были. Остался бардак. Мне сейчас некогда кого-то еще искать.
– Я сама схожу, без Ткаченко.
– Тогда возьми кого-нибудь из мальчиков. Пришлось стол у соседей просить и шкаф двигать. Кого тебе отпросить – Степина? Краснова?
– Томаша, – неожиданно выдала я, отчетливо осознавая, что «час икс» настал.
Глава 6
Половину пути до Надиного дома мы почти не разговаривали. Просто шли быстрым шагом, не глядя друг на друга. В одной руке Томаш нес большой черный зонт, другую прятал в кармане. В туманной серости осеннего утра из-под расстегнутой куртки его рубашка светилась неестественно нежным пятном. Я мерзла, а ему было жарко, и этот жар ощущался даже на расстоянии. Однако от соседства под зонтом я отказалась, а свой не носила.
– Почему ты позвала меня? – все-таки спросил он, когда мы уже почти пришли.
Вероятно, всю дорогу об этом думал. Но у меня был заготовлен ответ.
– Ольга Олеговна велела тебя взять.
– Из-за стола, наверное.
Надо мной навис зонт.
– В смысле?
– Я вчера у соседей стол просил. Нужно вернуть.
– Ты ходил на похороны? – опешила я.
– Только на поминки.
У Томаша были широкие густые брови и длинные ресницы, а глаза какие-то светлые, но из-за тяжелого пасмурного взгляда они казались темными. Стрижка ровная, манекенская, всегда одной длины, как будто он никогда не обрастал.
Впрочем, его спину я изучила намного лучше, чем лицо.
– Вы же с Надей вроде как… дружили?
– Да.
– Но расстроенным ты не выглядишь.
– Много времени прошло.
Я продолжала сверлить его взглядом:
– Ты должен был заволноваться, когда она исчезла.
– Думал, что переехала.
– Вот так – в один момент? Ушла, не попрощавшись, поздним вечером посреди репетиции и переехала?
– При чем тут репетиция? – Томаш настороженно посмотрел на меня.
– Ты видел Надю после того вечера перед юбилеем школы?
Он медленно, но без малейшего удивления покачал головой, в его глазах не отразилось ничего, кроме меня самой. Однако для разоблачительного разговора было рано.
Перед большой лужей я выскочила из-под зонта, обогнала его и пошла вперед.
В квартире стоял запах заветрившейся еды, алкоголя и парфюма. Разувшись, Томаш первым делом отправился мыть руки. Затем снял синий школьный пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула, поправил на комоде траурную фотографию Нади и, закатав рукава рубашки, присел, чтобы разобрать занимающий полкомнаты стол.
Мама Томаша, наверное, очень гордилась им. Все мамы хотят иметь таких образцовых, правильных сыновей: красивых, умных и рассудительных. Умеющих разобрать стол, предлагающих зонт и пахнущих альпийскими лугами. Вот только догадывалась ли она о Наде?
Я еще немного постояла, наблюдая, как он складывает стол, и пошла на кухню. Грязные тарелки были наставлены в раковине, стеклянные миски с остатками салатов засунуты в холодильник. Мусорка забита бумагой, салфетками и пакетами из-под сока. Но бутылок от спиртного не было. Это, пожалуй, единственное, что они потрудились убрать. Я достала черный пластиковый пакет для мусора и переложила все тарелки из раковины в него. Зачем мыть? Все здесь, что когда-то имело значение, превратилось в бессмыслицу.
Если у меня когда-нибудь будет своя квартира или дом, я ничего не стану собирать или тратить деньги на вещи – на сервизы, дизайнерские шторы, брендовые спортивные костюмы. У меня будут только сухие ботинки и огромная удобная кровать, которую я завещаю кремировать вместе со мной.
Хлопнула входная дверь. Томаш понес стол соседям. Интересно, как часто он бывал в этой квартире?
В холодильнике оставались оливки, соленые огурцы, колбасная нарезка и селедка. Сначала я хотела их выкинуть, но потом решила, что Кощей обрадуется такому разнообразию, и, пока Томаш не вернулся, собрала все в непрозрачный белый пакет с ручками и спрятала за дверью.
Он неслышно вошел, когда я подметала пол, и остановился на пороге.
– Я все. Помощь нужна? Могу выкинуть мусор.
– Похороны – это такая формальность, – в тот момент я как раз думала об этом. – Люди приходят на них ради самих себя, чтобы совершить хороший поступок и потом спать спокойно. Или просто порадоваться, что умерли не они.
– Вообще-то приходят, чтобы выразить любовь и уважение к умершему, – в голосе Томаша прозвучало осуждение.
Я выпрямилась:
– Выражать любовь нужно живым, а мертвым она уже не нужна.
Несколько секунд мы смотрели прямо друг на друга, после чего он кивнул с таким видом, словно я сказала какую-то гадость, но это было ожидаемо и ничуть его
