Пуговицы - Ида Мартин
Бэзил навел на меня телефон, сфотографировал и показал фотку: взъерошенные волосы, цвет лица в тон скандинавскому блонду, на верхней губе зрела лихорадка, а глаза такие, словно я под кайфом.
– Устала, наверное, – оправдываясь, сказала я.
– В последнее время ты мне вообще не нравишься.
– Ну извини! – Я откинулась обратно на кровать. – Сейчас немного полежу и уйду.
– Лежи, – милостиво позволил он.
Постоял немного надо мной, потом сел рядом.
– Что все-таки происходит?
– Сложно сказать… Такое чувство, как будто я выброшенная и никому не нужная. Еще немного – и меня вообще смоет этим дождем к чертовой матери.
– Это из-за бабки?
– С ней было ужасно, но хотя бы понятно.
– Скучаешь по выносу мозга и скандалам?
– Нет, конечно, но я к этому привыкла и почти не замечала.
– Ага, не замечала, поэтому после школы сидела до упора в ТЦ?
– Все равно с ней был хоть какой-то порядок. А еще еда и свет иногда горел. Сейчас только экономим на всем. Кощей под дверью ванной стоит, слушает, сколько я воды потратила. Не орет, как Яга, но пилит постоянно. В грязных ботинках по квартире ходит, вещи не стирает, посуду за собой не моет… Нудит, что мы все потратили на похороны Яги и теперь вся его зарплата на коммуналку и жратву уходит. Если бы она хоть была, эта жратва.
– И что делать?
– Без понятия. Если только школу бросить и работать пойти, но до ЕГЭ всего ничего осталось.
– Может, тебе продать что-нибудь?
– У меня ничего нет. Если только душу, но кому она сейчас нужна?
– Да… С телом как-то попроще.
– Это не мой вариант.
Он наконец натянул красные клетчатые штаны:
– Хочешь вместе что-нибудь замутим?
– Что замутим?
– Пока не придумал.
В комнату вошла мама Бэзила. Привычки стучаться у нее не было, она, вероятно, единственная, кто не засомневался бы в наших истинно дружеских отношениях, даже если бы застала его в трусах. За ней рыжим пушистым шариком вкатился карликовый шпиц Мося и тут же запрыгнул мне на колени.
– Ребята, хотите чаю? – крикнула мама, думая, что из-за музыки мы ее не слышим.
Она была точной копией Бэзила, только с волосами.
– Давай тащи, – махнул рукой он, – и еды какой-нибудь для Микки.
– Спасибо, не надо, – из вежливости попыталась отказаться я.
– Дают – бери! Пора бы усвоить, – поучительно произнес он.
– Могу предложить зефир в шоколаде и ванильные пряники.
– Пойдет, – одобрил Бэзил, – только этого хорька забери.
Он схватил уютно устроившегося у меня Мосю и кинул на пол.
– Про Сорокину слышно что-нибудь? – Мама задержалась в дверях с таким откровенным любопытством, что стало ясно: чай она предложила лишь для того, чтобы об этом спросить. – Нашли убийцу?
– Мам, – Бэзил строго посмотрел на нее исподлобья, – мы же договорились не обсуждать эту тему.
– Я и не обсуждаю, просто интересно, есть ли новости.
– Нет никаких новостей, – раздраженно фыркнул Бэзил.
– Но Маша ведь дружит с Тамарой Андреевной. Она ничего не рассказывает?
– Завтра похороны, – сказала я, – их организует школа, потому что у Надежды Эдуардовны родственников не было.
– Серьезно? – Мама Бэзила удивленно посмотрела на нас, но, перед тем как закрыть за собой дверь, добавила: – Так этой стерве и надо.
Когда звук ее шагов стих, я вопросительно повернулась к Бэзилу.
– Не-не, – замахал он руками, – давай лучше про Лизу, Кощея, про деньги, а про Надю не хочу. Надоело!
– Слушай, Вась, – не вставая, я поймала его за руку и усадила рядом. – А хочешь, я тебе про Лизу свою тайну расскажу, а ты мне про Надю? Про Лизу очень интересная тайна. Правда! Она тебе понравится. Кстати, физручки она тоже касается. И меня касается. И Лизы.
Бэзил придвинулся и обнял меня за плечи.
– Знаешь, за что я тебя люблю? За то, что с тобой никогда не бывает скучно. Такое чувство, что у тебя постоянно где-то свербит. Но, поверь, эта тема гнилая. Даже если ты и узнаешь что-то, то никому от этого лучше не будет. По крайней мере, Надя твоя уже не воскреснет.
– Она не моя.
– Ну вот и все. Гадина она была, за то и поплатилась.
– Рассказывай уже. – Я ущипнула его за ногу. – Рано или поздно все равно всплывет. Пойду вот сейчас к твоей маме, и она мне просто так все расскажет, без всяких сделок.
– Смотрю, тебе резко полегчало. – Бэзил принялся энергично лохматить мне волосы обеими руками.
Я его отпихнула, и мы немного повозились. Музыка продолжала играть. После чего он вскочил, открыл дверь в лоджию и, стоя в дверном проеме, закурил.
– И какие же у меня гарантии, что твой секрет стоит моего?
– Честного слова недостаточно?
– На самом деле ничего такого. Ты же про Антона знаешь? Что он пять лет в колонии просидел. Так вот, это Надя на него заяву накатала, что он типа ее изнасиловал. Но это был гон. Она сама до него целый год доматывалась. Письма писала, преследовала… – начал Бэзил спокойно, но постепенно стал заводиться. – А потом вот так отомстила. Мама, когда узнала, что она к нам в школу заявилась, вообще в осадок выпала, пошла Тамару просить, чтобы ее убрали. Но Тамара уперлась – и ни в какую. Видите ли, ей жалко Наденьку, а Антона, блин, не жалко?
– Вот это да! А чего ты раньше не рассказал?
– Это не лучшие подробности биографии.
– Не твоей же.
– Слушай, мне Антон как брат и отец, вместе взятые. Все, что касается его, касается и меня. Ясно? Я за него любому горло перегрызу, виноват он или нет. Я ее вообще видеть не мог. На кой еще перетирать то, чего не было? Оно мне надо, чтобы по всей школе трепали?
– Я никому не сказала бы.
– Короче, чего сейчас-то? Проехали! У Антона даже ее записки остались. Он их в суде показывал, но на них никто не взглянул. Смотрели только на бедную Наденьку… тварь конченую. Мать ее тоже ненавидит.
– Давно это было?
– Ну, считай, три года назад Антон вышел. И там пять. Получается восемь лет назад. – Бэзил вернулся в комнату. – Давай свой секрет выкладывай! Посмотрим, наколола ты меня или нет.
– Короче, – я попыталась сделать равнодушное лицо, – у меня есть запись, как Надя целуется с Томашем. Я показала ее Лизе, а Лиза стала шантажировать этим Надю.
– Ого! – Наклонившись над ноутом, Бэзил вытаращился и замер. Музыка резко вырубилась. – И чего? Удачно?
– Нет. Лиза подкинула ей флешку в сумку, а Надя сделала вид, что ничего не находила.
– Флешку? –
