Гилберт Честертон - Позор отца Брауна (рассказы)
– А что говорит Гарольд? – спросил священник.
– Это так ужасно, я едва могу произнести, – отвечала она. – Он клянется, что видел, как Роджер крался за моим отцом, колебался, потом вытащил шпагу… а врач говорит, отца закололи стальным клинком. Я не могу поверить, что Роджер причастен к этому. Он угрюм, отец вспыльчив, они ссорились, но что такое ссора? Я не заступаюсь за старого друга, он ведет себя не по-дружески. Но бывает же, что вы просто уверены в чем-то! Однако Гарольд клянется…
– Похоже, Гарольд много клянется, – заметил отец Браун.
Она помолчала, потом сказала другим тоном:
– Да, он клялся… Он только что сделал мне предложение.
– Должен ли я поздравить вас или, скорее, его? – спросил священник.
– Я сказала ему, что надо подождать. Он ждать не умеет. – Внезапный смех снова настиг ее. – Он говорит, что я его идеал, и мечта, и тому подобное. Понимаете, он жил в Штатах, но я вспоминаю об этом не тогда, когда он говорит о долларах, а когда он говорит об идеалах.
– Я полагаю, – очень мягко сказал отец Браун, – вы хотите знать правду о Роджере, потому что вам надо решить насчет Гарольда.
Она замерла и нахмурилась, потом неожиданно улыбнулась и сказала:
– Право, вы знаете слишком много.
– Я знаю очень мало, особенно в этом деле, – невесело сказал священник. – Я только знаю, кто убил вашего отца.
Она вскочила и глядела на него сверху вниз, побледнев от изумления. Отец Браун раздумчиво продолжал:
– Я свалял дурака, когда это понял. Они спросили, где его нашли, и пошли толковать о зеленой тине и «Зеленом человеке».
Он тоже поднялся и, сжав свой неуклюжий зонт, с новой решимостью и новой значительностью обратился к Оливии:
– Я знаю кое-что еще, и это ключ ко всем вашим загадкам, но сейчас я ничего не скажу. Думаю, это плохие вести, но не столь плохие, как то, что вы вообразили. – Он застегнул пальто и повернулся к калитке. – Пойду, повидаю вашего Рука в хижине на берегу, возле которой его видел Харкер. Думаю, он живет там. – И он направился к берегу.
Оливия была впечатлительна, пожалуй – слишком впечатлительна, чтобы безопасно размышлять над намеками, которые бросил ее друг, но он спешил за лекарством от ее забот. Таинственная связь между его озарением и случайным разговором о пруде и кабачке мучила ее сотнями уродливых символов. Зеленый человек стал призраком, увитым гнусными водорослями, вывеска кабачка человеком на виселице, а сам кабачок – темным подводным пристанищем мертвых моряков. Однако отец Браун избрал самый быстрый способ разогнать эти кошмары ослепительным светом, который был загадочней тьмы.
Прежде чем зашло солнце, что-то вернулось в ее жизнь и еще раз ее перевернуло. Она едва догадывалась, что именно об этом тоскует, пока внезапно, словно сон, к ней вернулось старое, знакомое и все же непостижимое и невероятное. Роджер Рук бежал по дюнам, но еще когда он был точкой в отдалении, она увидела, как он изменился. Пока он приближался, она разглядела, что его темное лицо освещено улыбкой и радостью. Он подошел прямо к ней, как будто они не расставались, обнял ее и сказал:
– Слава Богу, теперь я могу заботиться о тебе.
Она едва поняла его и услышала, как сама спрашивает, почему он так счастлив.
– Понимаешь, – ответил он, – я узнал плохие новости.
Все заинтересованные лица, включая тех, кто не выказывал интереса, собрались на садовой дорожке, ведущей в дом, чтобы претерпеть формальность, теперь уж и вправду формальную. Юрист собирался прочитать завещание и дать кое-какие советы. Кроме него, здесь были инспектор, вооруженный прямой властью, и лейтенант Рук, неприкрыто заботившийся о своей даме. Одни были несколько озадачены при виде высокого врача, у других вызвал улыбку приземистый священник. Харкер крылатым Меркурием вылетел к воротам, встретил всех, привел на лужайку и бросил, чтобы подготовить прием. Он обещал в секунду вернуться, и все, видевшие, как он носится, словно заведенный, вполне этому верили, но пока что в растерянности топтались на лужайке.
– Он словно в крикет играет, – сказал лейтенант.
– Он огорчен, – сказал юрист, – что закон не поспевает за ним. К счастью, мисс Крэвен понимает наши профессиональные трудности. Она заверила меня, что доверяет моей медлительности.
– Хотел бы я, – внезапно сказал врач, – так же доверять его быстроте.
– Что вы имеете в виду? – спросил Рук, нахмурившись. – По-вашему, Харкер слишком прыток?
– Слишком прыток и слишком медлителен, – сказал загадочный врач. – Я знаю как минимум один случай, когда он действовал не так быстро. Чего он шлялся полночи вокруг пруда и кабачка, прежде чем инспектор нашел тело? Почему он встретил инспектора? Почему он надеялся встретить инспектора именно там?
– Я не понимаю вас, – сказал Рук. – Вы думаете, что Харкер лжет?
Стрейкер молчал. Седой юрист рассмеялся угрюмо и безрадостно.
– Я ничего против него не имею, – сказал он, – даже благодарен, что он с ходу стал учить меня моему делу.
– А меня – моему, – сказал инспектор, только что присоединившийся к ним. – Это не важно. А вот если намеки доктора Стрейкера что-нибудь значат, это важно. Прошу вас говорить яснее. Возможно, я должен немедленно допросить его.
– Вон он идет, – сказал Рук.
Бдительный секретарь вновь показался на пороге.
И тут отец Браун, который помалкивал и скромно держался в хвосте, чрезвычайно всех удивил – пожалуй, особенно тех, кто его знал. Он не только поспешно вышел вперед, но и повернулся ко всей компании почти угрожающе, словно сержант, останавливающий взвод.
– Стойте! – почти сурово сказал он. – Прошу у всех прощения, но совершенно необходимо, чтобы я первый поговорил с Харкером. Я должен ему сказать то, что я знаю и, думаю, не знает никто другой. Это предотвратит весьма прискорбное недоразумение.
– Что вы имеете в виду? – спросил старый юрист.
– Я имею в виду плохие новости, – ответил отец Браун.
– Послушайте, – с негодованием начал инспектор, но поймал взгляд священника и вспомнил странные вещи, которые когда-то видел. – Если б это были не вы, я бы сказал, какая наглость…
Но отец Браун был уже вне досягаемости и через секунду погрузился в беседу с Харкером. Они походили перед домом, потом исчезли в его темных глубинах. Спустя минут десять отец Браун вышел один. К их удивлению, он не выказал желания вернуться в дом, когда туда наконец вошли все прочие. Он уселся на шаткую скамейку в лиственной беседке, раскурил трубку, праздно глядя на зазубренные листья и слушая птиц. Никто так сердечно и так терпеливо не любил безделья.
Он был погружен в облако дыма и облако раздумий, когда парадная дверь снова распахнулась и несколько человек кинулись к нему. Первыми были дочь адмирала и ее молодой поклонник. Лица их озарило изумление, а лицо инспектора Бернса, поспешавшего за ними, словно слон, сотрясающий парк, горело от возмущения.
– Сбежал, – воскликнул лейтенант. – Уложил вещи и сбежал. Выскочил в заднюю дверь, перемахнул через ограду и был таков. Что вы ему сказали?
– Какой ты глупый! – нервно вскричала Оливия. – Конечно, отец Браун сказал, что все открылось. Никогда бы не поверила, что он такой негодяй!
– Так, – сказал инспектор, вырвавшись вперед, – что же это вы натворили? Чего ради меня подвели?
– Чем же я вас подвел? – осведомился священник.
– Упустили убийцу! – заорал Бернс, и голос его грянул громом в тихом саду. – Помогли ему бежать! Я, дурак, дал вам предупредить его, – и где он теперь?
– Да, я помог в свое время нескольким убийцам, – сказал отец Браун и для точности добавил: – Как вы понимаете, не в убийстве.
– Вы же все время знали, – настаивала Оливия. – Вы сразу догадались, что это он. Это вы имели в виду, когда говорили о том, как нашли тело, это имел в виду доктор, когда сказал, что отца мог невзлюбить подчиненный.
– То-то и оно! – негодовал инспектор. – Вы знали еще тогда, что он…
– Вы знали еще тогда, – говорила Оливия, – что убийца…
Отец Браун печально кивнул.
– Да, – сказал он, – я еще тогда знал, что убийца – мистер Дайк.
– Кто? – спросил инспектор и замер средь мертвой тишины, которую прерывало лишь пение птиц.
– Мистер Дайк, поверенный, – пояснил отец Браун, словно учитель, толкующий что-то совсем простое младшему классу. – Тот седой господин, который собирался читать завещание.
Они стояли, глядя на него, пока он тщательно набивал трубку и чиркал спичкой. Наконец Бернс овладел голосом и яростно разорвал душную тишину.
– Господи, почему?.. – начал он.
– Ах, почему? – задумчиво сказал священник и поднялся, попыхивая трубкой. – Что ж, пора сообщить тем из вас, кто не знает, одну новость. Это большая беда и злое дело, но не убийство. – Он посмотрел прямо в лицо Оливии и очень серьезно сказал: – Сообщу вам дурную весть коротко и прямо, потому что вы достаточно храбры и, пожалуй, достаточно счастливы, чтобы ее пережить. Сейчас вы можете доказать, что вы сильная женщина. Да, сильная, но никак не богатая.
