Андрей Глущук - "Мерседес" на тротуаре
Лиду я провожаю, как и встречал: в полотенце. Сидеть в ближайшее время мне не придется. Самое рабочее место, то на котором я, как курица, высиживал золотые яйца моих статей, поблескивает облепиховым маслом и проклинает того дурака, которому досталось.
— Я как-нибудь зайду? — Неуверенно спрашивает Лидочка, заворачивая свое стройное тело в шубку.
— Конечно. — Киваю я. И мы оба знаем, что больше она не зайдет.
22 декабря
Не понимаю тех людей, которые ухитряются спать на спине. Всю ночь я провел в борьбе с подушкой. Она пыталась меня задушить. Я ее безжалостно кусал. Затрудняюсь сказать, какого мнения обо мне осталась подушка, но я убедился, что в качестве закуски лучше использовать что-нибудь другое. В народе говорят: двое дерутся — побеждает третий. Народ, как обычно оказался прав. Пока мы с подушкой разбирались, победила бессонница.
«Интересно, кожа слезет как при солнечном ожоге или сползет с костей вместе с мясом? Если сползет, то, что можно использовать в качестве протеза? Силикон? Гель? Коллеги по перу наверняка станут перешептываться за спиной: „Гляди, вон, силиконовая задница идет!“»
Я проваливаюсь в короткий кошмар и снова брожу по погребу. Но на этот раз мне везет. Из стены торчит рубильник. Я дергаю за него. Кирпичная кладка разъезжается в стороны и передо мной открывается таинственный, освещенный факелами туннель. Я бреду по склизким камням, выстилающим дно туннеля. Впереди виден яркий свет. Ноги сами несут меня к свету. Скорость все выше. Факелы мелькают все быстрее. Свет стремительно приближается ко мне. Он раздваивается и я с ужасом понимаю, что этот свет — не свет в конце туннеля. Это фары автомобиля. Пытаюсь остановиться, но склизкий наклонный пол гонит и гонит меня вперед. Пальцы рук, обдирая в кровь кожу, цепляются за стены. С громадным трудом разворачиваюсь и, что есть сил несусь прочь от машины. Она с каждой секундой настегает меня. Я слышу за спиной рев мотора и мягкое пошлепывание шин по сырым камням. Оглядываюсь набегу. Вижу сытую откормленную рожу Мерседеса. Удар неминуем. Упираюсь в бампер руками. В последний момент не выдерживаю и отворачиваюсь. Нечеловеческая боль чуть ниже спины. Я лечу по воздуху, размахивая всеми четырьмя конечностями. Пальцы судорожно сжимают что-то сверкающее. Подношу блестящий предмет к глазам к глазам и вижу подфарник. Подфарник от Мерседеса.
Ага! — Торжествующе кричу я. — Не связывайся со мной, а то глазенки-то повыдергаю!
Оглядываюсь: вместо Мерседеса куча металлолома. Приземляюсь на камень пятой точкой и просыпаюсь от боли.
Снова переворачиваюсь на живот. Жую подушку и думаю. Утром, если смогу натянуть брюки, для начала отправлюсь по адресу владельца гаража. Поспрашиваю у соседей: что за человек, чем занимается. Нет, лучше не у соседей. Хорошо бы застать бабушек у подъезда. Они доложат все, вплоть до цвета нательного белья и истории детских болезней, моего дорогого подследственного. Обязательно нужно узнать место работы.
Что за бред мне снился? Туннель, подфарники, Мерседес. Лида сказала, что подфарник из гаража Мерседесовский. Может быть, в этом что-то есть? Может быть, подфарник из микроавтобуса бандитов имеет какое-то отношение к наезду на Лешку?
Кстати, я вчера так и не выбрался к брату. Сегодня обязательно нужно попасть в больницу. Поднимаюсь, наливаю рюмку омерзительно теплой водки и залпом выпиваю. Становиться немного легче.
Я засыпаю. На меня снова несется Мерседес…
В девять утра будильник моих Casio срабатывает. Я выползаю из кровати разбитый, разобранный на запчасти, как Мерседес из ночного кошмара. Мышцы от неудобной позы задеревенели. Двигаюсь как на ходулях. При этом тело удерживает характерный радикулитный наклон вперед.
Телефонный звонок застает меня на пол пути к туалету. Пройденная дорога досталась так тяжело, что возвращаться в комнату нет никакого желания. Но мой голосистый аппарат не унимается. Торопливо переставляю ноги-костыли. Подойти к телефону и услышать длинные гудки в моем нынешнем положении, все равно, что выиграть поездку в Дисней Лэнд, за три дня до смерти от рака. Походняк у меня… С такой походочкой только на подиум.
— Але?
— Привет, Андрюха. — Лешкин голос радостен и бодр. Он-то точно спал не на животе. — Меня от кровати отстегнули! Разрешили гулять. Ты вчера не пришел, вот я и решил позвонить. Радостью поделиться.
— Я рад. — Услышав мои слова, Станиславский бы сказал: «Не верю». Лешка так же начинает терзаться сомнениями.
— У тебя все в порядке? Как твои дела?
— Кверху ка… — Останавливаю себя на полуслове, хотя то, что мой болтливый язычок чуть было ни выгрузил в городскую телефонную сеть, максимально соответствует истине. — Так себе, слегка хреново, но не смертельно. — В принципе, это не ложь.
— По-моему ты не выспался. — Тревожится Лешка за меня.
— Да, не спалось. Всю ночь думал. — Зачем вру? Если бы я ночи на пролет думал, то давно академиком стал. Или министром. Или олигархом. Во всяком случае, в сковородку с кипящим маслом не сел. От большого ума в сковородки не садятся.
— Я одну детальку вспомнил. Может быть тебе пригодиться. В контексте твоих раздумий. — Леха собирается с мыслями, а я прикидываю, что в контексте моих раздумий ни одна деталька, кроме лошадиной дозы болеутоляющего, не пригодится.
— Давай свою детальку. — Пытаюсь разогнуть спину. Спина сопротивляется.
— За день до моего столкновения с джипом в «ТетраТех» приезжала «крыша». Волобуев под «кировцами» ходит. Сидели они у президента в кабинете. Я в бухгалтерии инвентаризацию правил. Ошибочки были. Не мои, операторские. Стенка тонкая, а я у самой стены. Я бы и слушать их дерьмовые разговоры не стал, но они орали больно громко. Жоржевич, ТетраТеховский, доказывал, что расплатился сполна. Пацаны наезжали что, может и все, но мало. Кто-то из них тачку новую взял, кажется, Мерседес. Ну, и сказал, что Геннадий Георгиевич должен поучаствовать в каком-то деле. Причем не только деньгами. Что за дело — не скажу. Они как Волобуева прижали, стали говорить тише. Но, судя по его настроению, в деле Жоржевич участвовал с большой неохотой. Проводил гостей, потом пол дня ходил злой, со всеми цапался.
— Интересная история. — Если бы мой мозг был хотя бы чуть свежее протухшего мамонта, я бы сразу понял, что история, действительно интересная. Но череп, забитый винегретом из вчерашних событий, ночных кошмаров, обрывков моих собственных рассуждений и логических построений был готов только к одному: десятичасовому полноценному отдыху.
— Что ты по этому поводу думаешь? — Еще одна неразрешимая задача. Сказать честно: «ничего не думаю» или соврать?
— Пока ничего. Я еще не проснулся. — Во мне человечество потеряло великого дипломата. А значит, я, к сожалению, не реализовал возможность за чет государства путешествовать по заграницам. — Лешка, давай отложим разговор часиков до одиннадцати. Визит в больницу в моем расписании на сегодня стоит первым пунктом. Встретимся и все обсудим.
— Договорились. Жду.
Завариваю крепкий кофе. Такой крепкий, что еще немного и его можно будет резать на кубики и сосать как ириски. Пара чашечек этого зелья наводит некоторый порядок в измученном мозгу. Мне бы такой же бальзам найти да на задницу…
Мысли потихоньку отлипают от черепной коробки и начинают ползать по извилинам.
Сосредоточив все свое внимание на номере белого Мерседеса, я совершенно упустил из виду этого Лешкиного Волобуева. А ведь собирался вчера забежать к Ларисе и забрать дискеты. Возможно, на них есть что-нибудь интересненькое. Хотя вчерашний день рассыпался не совсем по моей вине. В погреб я не сам залез. Помогли мне. Да и к вечерним проблемам я имел только опосредованное отношение.
Попытка сменить набедренную повязку на более цивилизованную одежду закончились полным крахом. До колен плавки одевались изумительно. Но дальше начиналось фирменное блюдо «я фри». Поджаренная кожа протестовала против любых прикосновений как девственница-монашка. Будь у меня неделька свободного времени, я бы погрузил себя в физраствор, формалин или медицинский спирт и зарабатывал бы на хлеб демонстрацией своих язв на паперти или в анатомическом музее мединтститута. Однако, шевелиться нужно сейчас. За мной — статья в журнал, свидание с братом и неоконченное расследование. До завтра можно отложить только лечение.
Достаю остатки облепихового масла, разрываю новую чистую простыню и смешиваю простыню с маслом в равных пропорциях. Подготовительный этап проходит сравнительно благополучно. Дальше начинается пытка, рекомендованная к применению в Аду. Изогнувшись невообразимым макаром перед зеркалом, я наматываю жирные полосы простыни на свое изуродованное тело. То и дело вскрикиваю, подпрыгиваю. Самое сложное в этом балете — контролировать в зеркале свой вид сзади. Вот оно все и сошлось. Три в одном: нарцисцизм, садизм и мазохизм.
