Павел Шестаков - Три дня в Дагезане

- Мое почтение, Игорь Николаевич! - Пасечник наклонился в седле. Новенького-то что?

Говорить о ранении не хотелось.

- Все по-старому. Ничего не известно.

- Ничего, значит? И то слава богу. - Пасечник тронул осла каблуками. - Может, на чаек зайдете? Я согрею.

- Спасибо. Захаживайте и вы.

- Правильно, доктор, - услышал Мазин сзади.

Он еще провожал взглядом пасечника, трусившего на ишаке по присыпанной снегом дороге. Голос принадлежал Валерию. Невозможно было спутать его ироническую и вызывающую интонацию.

- Чем я вызвал ваше одобрение? - спросил он, медленно оборачиваясь.

- Осторожностью. Побоялись, что он вам яду в чай подсыплет? А? Краснодарский чай, экстра, с ядом. Звучит?

- Интересно... Зачем?

- Черт его знает!

- Не знаете? А почему подумали?

- Чтобы существовать: мыслю - значит существую. Вот и хочется просуществовать подольше. Естьу нас еще дома дела.

Мазин пристально посмотрел на художника.

- Что вас натолкнуло именно на это мрачное предположение?

Валерий ответил раздраженно, но не по существу:

- А что вы уставились на меня? То вам обернуться лень, то рассматриваете, как в телескоп.

- Вы красивый парень, Валерий. Фигура у вас хорошая, физкультурная. И лицо выразительное: подбородок мужественный, нос приятный.

- Премного благодарен!

- Не спешите, я не кончил. Удивительно постоянно созерцать на вашем мужественном лице какое-то капризное, я бы сказал, по-бабски обиженное выражение. И эта ваша страсть к стишкам...

- Кончайте, доктор. Тоже мне психоаналитик! Люблю я стишки. Хотите послушать? "Первая пуля ранила коня". - Валерий сделал паузу. - А вторая выбила стекло в известной вам хибаре.

Мазин почти точно описал внешность молодого художника, открытое лицо которого портила застывшая обиженная гримаса, да еще выглядело оно неряшливо - спутанные волосы, проросшая щетина, налет чего-то темного, нездорового, отчего лицо казалось невымытым.

- Вы искали меня, чтобы сообщить об этом?

- Нет. Чтобы спросить, кто будет вставлять стекло.

- Милиция установит.

- Пока милиция доберется, вам еще пару дырок просверлят.

- За что?

- Вам виднее.

Как хотелось Мазину, чтобы ему и в самом деле было "виднее", но видел он пока меньше, чем Валерий, и потому приходилось продолжать этот напряженный, прощупывающий разговор с нервным, ощетинившимся художником. Но тот внезапно, подчиняясь какой-то внутренней, непонятной Мазину логике, убрал колючки.

- Послушайте, док! Я вас так на американский манер называть буду, чтобы покороче. Что мы сцепились, как собака с кошкой? Двух дней не знакомы, а обязательно слово за слово. Где ваш друг, прокурор?

- Он...

- ...не прокурор. Знаю. Плевать! Вы ведь тоже не доктор?

- А кто же?

- Меня это не касается. Хотите проходить за доктора, пожалуйста! Только не беритесь лечить младенцев. Мамаши вам этого не простят. И не придирайтесь ко мне на каждом шагу. Пойдемте лучше к прокурору и обсудим кое-что. Для вашей пользы.

И Валерий смахнул с носа таявшие снежинки.

Сосновский задумчиво мерил комнату шагами. Он посмотрел на вошедших, как бы соображая, что это за люди.

- Те же и Калугин-младший, - отрекомендовался Валерий.

- Никого больше не подстрелили?

- Кажется, никого, но Валерий не исключает возможности отравления. Он не доверяет Демьянычу.

- Вот как! - отозвался Борис Михайлович деловито. Заметно было, что его уже ничем не удивишь. - Факты есть? Основания? Почему заподозрил старика?

Валерий сморщился.

- Я видел его с карабином Филипенко минут через пять после выстрела на тропе за хижиной.

Это произвело впечатление.

- Расскажи!

- Встретились случайно. Мне не хотелось идти домой. Спросите, почему? Долго объяснять. Но было нужно. Бросить Марину одну - свинство, хотя и ее видеть не хотелось. Но это не относится. Короче, решил идти дорогой, что подлиннее. Вдруг - выстрел, отчетливый, винтовочный. Думаю - Матвей...

- Вы знали, что у Филипенко есть карабин? - уточнил Мазин.

- А кто не знал? Не сбивайте меня. Думаю - Матвей, но вспомнил, что егерь-то в район собрался. Кто ж палит? Матвей - мужик сердитый, не дай бог его оружие в руки взять. Посмотрели б вы, как у него глаза кровью наливаются! Ну, я пошел на выстрел. Идти пришлось недолго.

- С осторожностью или напрямик?

- Выслеживать не собирался.

- И что же?

- Наткнулся на старика. Усаживается на осла, в руке карабин.

- Что он сказал? - нетерпеливо спросил Сосновский.

- Ничего он мне не сказал, потому что я ничего не спрашивал.

В словах Валерия промелькнула неуверенность, сомнение в том, что его правильно поймут.

- Тебя не удивило, что стреляет Демьяныч, да еще из чужого карабина? - Сосновский повернулся к Мазину. - Старик проповедует: "не убий" живую тварь, а тут с карабином!

- Слишком удивило. Пока соображал, он на ишака взгромоздился и отчалил.

- Не заметив вас?

- Я, док, стоял за деревом.

- Куда он дел карабин?

- Увез.

- Открыто?

- Разве его спрячешь? Не иголка. В карман не поместится.

- Резонно. А дальше?

- Пошел домой, тут и узнал, что стреляли-то в вас. Снова удивился.

- Кто вам сказал?

Валерий усмехнулся непонятно:

- Кушнарев сообщил.

- Интересно, с какой целью?

- Не ведаю. Глубокомысленно плел, с подходами и намеками.

- На что намекал?

- Сволочь!

- А если без эмоций?

- Пожалуйста! Меня подозревает.

- Не горячитесь, Валерий! В такой запутанной ситуации можно заподозрить кого угодно. Кушнарев - вас. Вы - пасечника.

- Я видел его с карабином. Больше я ничего не сказал. А кого подозреваю, дело мое.

- Напрасно ты не подошел к нему. Возможно, он объяснил бы свое поведение, - вставил Борис Михайлович.

- Хотел бы послушать.

- Возможен и такой вариант, - предположил Мазин. - Стрелял не Демьяныч, а... ну Икс, скажем. Выстрелил и бросил винтовку на тропе. Пасечник проезжал и увидел ее.

- Свежо предание, но верится с трудом...

- Значит, вы допускаете, что Демьяныч мог стрелять. Не утверждаете, но допускаете. Почему? Известно, что пасечник не берет в руки оружия, что он стар и, вероятно, не такой уж отчаянный человек - наконец, у него нет видимых оснований желать моей смерти. Это говорит в пользу Демьяныча, не так ли? И все-таки вы допускаете противоположное. Повторяю: почему? Есть ли у вас какие-то еще, неизвестные нам с Борисом Михайловичем основания? Или вас запугала путаница с ножом и подозрения Кушнарева, вы нервничаете и ищете алиби?

Валерий покусал верхнюю губу.

- А вы не из простаков, доктор. Может быть, это вы прокурор? Что-то вы в нашей беседе на допрос сбиваетесь. Не нравится мне это. Я сам к вам пришел.

- Важно понять, зачем вы пришли и с чем, с какой целью.

- С чем, я выложил. А вот зачем, ответить трудно. Предположим, вы мне симпатичны, и я не хочу, чтобы вас подстрелили.

- Спасибо. Уверен, что в вашей иронии есть доля серьезного. Но не все вы сказали. Что-то еще у вас на душе осталось.

- Душа, док, - загадка. Особенно славянская. Оставим ее. И пасечника тоже. Нет у меня улик против него. Но он мне не нравится. Финиш.

- Откуда финиш, Валерий? Четверть дистанции.

- Я сошел с дорожки.

- А нам что делать?

- Бегайте. Можете забежать к старику и поинтересоваться его похождениями.

- Вы и утром его подозревали? Во время нашего разговора в хижине? спросил Мазин.

Художник вспылил:

- Я вам отвечал! Помните, что я отвечал? Никаких предположений! Я к вам не с догадками пришел, а с фактом. Не устраивает он вас - разрешите откланяться.

Он круто повернулся на каблуках, оставив на полу комок грязи, прилипшей к подошве, и вышел из домика.

- Нервный юноша, - проговорил Игорь Николаевич, раздумывая. - Старика он подозревает. И не подошел к нему в лесу, потому что выслеживал, хоть и не нравится ему это слово. А зачем было следить, если он не знал, что стреляли по человеку в хижине? Не знал? Мог и не знать. Такие ребята легко заводятся. Но материал он нам подбросил. Куда только его употребить? И как систематизировать? Может быть, в самом деле спросить у Демьяныча? Он приглашал меня на чашку чаю.

- Постой. А что плел Валерий об отравлении?

- Это от избытка воображения. Сначала предостерег, потом говорит: зайди! Непоследовательно. Однако зайти придется. Не понимаю, зачем было старику тащить с собой карабин?..

Пасечник увидел Мазина в окно и гостеприимно распахнул дверь.

- Решились, Игорь Николаевич?

- Соблазнился чаем.

- Чаек готов. Он у меня всегда готов. Присаживайтесь.

- Как сапоги, Демьяныч?

- Великоваты сапожки оказались. Портянку подворачивать приходится. Не будет ли неловко, если я их егерю уступлю? Нога у него побольше...

Старик возился неторопливо, и ничего в его поведении не подтверждало подозрений Валерия, разве что желание угодить, да и в том не заметно было угодничества, скорее чувствовалось хорошее доброжелательство.