Александр Ольбик - Бой на Мертвом поле
-- Да, пуля попала в щит и Бронька не растерялся: мгновенно повалил Ельцина на пол и накрыл его щитом...Вторая пуля угодила парню в плечо...
-- Я думал, что это пустая молва, треп...
-- Этот инцидент был засекречен, чтобы не вызывать аппетит у потенциальных киллеров...
Арефьев поморщился, отлежал бок, но повернуться у него не было сил.
-- Я тебе уже говорил: твои ребята мне понравились, но ты все же определись с Буханцом, он где-то в коридоре дежурит. А лучше всего побеседуй с моим начальником безопасности Воробьевым...Подожди, не перебивай. К сожалению, мои физические дела далеко не блестящи и я прошу тебя только об одном...У Златы, кроме меня, никого больше нет...и она беременна...
Шедов заметно занервничал.
-- Не паникуй, Гера, не все так страшно, как нам порой кажется. По собственному опыту знаю, когда лежишь в реанимации, все кажется безнадежным.
-- Конечно, не страшно, -- Арефьев провел языком по пересохшим губам. -- Но я бы не хотел, чтобы мои финансовые проблемы легли на ее плечи. Поэтому... -- Арефьев повернул голову к окну, справляясь с затрудненным дыханием, -- Поэтому, пожалуйста, позаботься о нотариусе, все мои дела должны быть упорядочены...Я хочу составить завещание...
Шедов поднялся с табуретки.
-- У меня тоже сегодня непростой день, похороны зятя, -- Шедов взглянул на часы. -- Ехал парень на "жигуленке" на работу и за рулем стало плохо. Хроническая аритмия сердца. Вылетел на встречную полосу и лоб в лоб с пятиосным трейлером. Это не поддается никакому описанию...
-- Где хороните?
-- На Миусском кладбище, там лежат все наши родственники. Когда-нибудь и я там буду лежать... В крематорий не хочу, пусть хоть косточки живут на земле...
-- А меня сожгите, я боюсь сырости и одиночества.
Выйдя из палаты, Шедов нос с носом столкнулся с Буханцом. Они поздоровались и отошли к торцовому окну, в конце длинного коридора.
-- Как твоя рана, подживает? -- Шедов был в курсе последних похождений людей Арефьева.
-- Затягивается, как на собаке...Как там шеф?
Шедов не хотел особо распространяться и потому ответил односложно:
-- Он человек сильный, как-нибудь выкарабкается...Кто здесь еще кроме тебя дежурит?
-- Борис, дышит на улице свежим воздухом. А что, есть проблемы?
-- У меня с Германом договоренность насчет коллективной безопасности...Расколов ведь не успокоится, пока мы ему не оторвем башку. Два моих племянника изнывают от безделья и при этом ничего не знают о страхе...
-- У нас действительно недобор в службе охраны, но этот вопрос надо решать с Воробьевым или в крайнем случае с Чугуновым. Могу дать номера их мобильников.
-- Спасибо, они у меня есть.
...Злата находилась у Арефьева до 22 30. Смочив мужу губы, она поцеловала его, поправила капроновую трубку капельницы и тихонько вышла из палаты. В коридоре она немного переговорила с Буханцом. Внизу, в холле, ее встретил Чугунов и проводил до машины.
Джип развернулся перед широким больничным крыльцом и Злата, сквозь лобовое стекло, окинула взглядом серый больничный корпус, и страдальчески вздохнула.
...Арефьеву после наркоза все время мерещились ностальгические видения. Как будто он в цехе -- просторном, светлом и шумном. С помощью тельфера он пытается снять с подставки первую, сорокакилограммовую ступень компресса. Подъемные стальные тросики до предела натянулись, ступень вибрирует, но не поддается. Ее титановые лопатки, словно лепестки ромашки, начинают одна за другой отваливаться и он даже слышит звон и думает, что надо бы убрать ноги и вообще что-то предпринять, чтобы лопатки не погнулись, ударившись о цементный пол. Он боится ответственности, потому что это военный заказ, компрессор, который он ремонтирует, используется на атомоносных бомбардировщиках и он, Арефьев, давал клятвенное обещание работать с полной отдачей и все производственные секреты держать в строгой тайне. Кругом него знакомые лица, но все заняты другими, более легкими ступенями, с меньшими лопатками и, кажется, никому до его проблем нет дела. Он начал звать на помощь, но в этот момент раздался страшный грохот -- это сорвалась с подставки и рухнула на жестяной поддон его первая ступень...Лопатки разлетелись по сторонам и он ощутил какую-то непреоборимую силу, потащившую его по полу, который вдруг превратился в сплошной ярко-глянцевый ледяной каток...
...Все, кто в этот момент находился в больнице, ощутили сильнейший толчок, сопровождаемый тугим, раскатистым грохотом. Больница на мгновение замерла, словно ее охватил шок, затем из всех дверей, на всех этажах начали выбегать люди, взвыла противопожарная сигнализация, послышались крики, плачь...
Буханец, находившийся поблизости с 203-й палатой, где лежал Арефьев, увидел как квадрат гипсовой панели отслоился от потолка и косо рухнул на пол. В двух светильниках потухли и вылетели из гнезд лампы дневного света...
Он побежал в палату, однако дверь, ведущая в нее, лишь немного приоткрылась. В образовавшуюся щель пахнуло сгоревшим тротилом и еще не осевшей меловой пыль.
Когда, наконец, он протиснулся в палату, увидел лежащего на полу, лицом вниз, Арефьева. Кровать, с которой свисали одеяло и простыни, лежала на боку. Капельница, сорванная с подставки, валялась между кроватью и тумбочкой. Пол был усеян битым стеклом и кусками штукатурки.
Охранник перевернул Арефьева -- он был наг, словно новорожденный младенец, и лишь широкая полоса бинтов опоясывала его могучее тело. С правого бока торчал кусок резинового катетера, на конце которого собралась желтоватого цвета жидкость. Буханец сорвал с кровати простынь и укрыл ею своего беспомощного шефа.
-- Потерпи, Герман Олегович, я сейчас позову врачей, -- Буханец собрался было звать на помощь, но ему помешал голос Арефьева:
-- Где Злата?
-- С ней все в порядке, она с охраной уехала домой, -- Буханец слышал, как по коридору бегут люди, раздаются крики. В общей разноголосице он различил кем-то брошенную фразу: "Убило какого-то мужчину, лежит под окнами..." Буханец бросился к окну и, остерегаясь, чтобы не задеть острые клинья стекол, выглянул наружу. На газоне, в тусклом свете дальних фонарей, он разглядел лежащего на земле человека. Вокруг него уже собрались люди, а откуда-то со стороны шоссе послышались сигналы милицейских машин.
В палату вбежала молоденькая медсестра. У нее были испуганные глаза, из-под белоснежного колпака выглядывала светлая прядь волос. Она нагнулась над Арефьевым и стала щупать на шее пульс.
-- Сейчас придет дежурный врач, -- проговорила девушка, концом простыни вытирая Арефьеву потный лоб. -- Еще чуть-чуть потерпите, сделаем укольчик и вам будет хорошо, -- она сняла с кровати одеяло и прикрыла Арефьева поверх простыни.
Он застонал и потянулся рукой к правому боку, откуда торчала резиновая трубка.
-- Пить, -- попросил он и стал метаться.
В палату вошли люди в белых халатах, уложили Арефьева на тележку и уже другая, пожилая медсестра, принялась делать ему внутривенный укол. Появился дежурный врач -- хмурый, полный, седой человек с капризно оттопыренной нижней губой. Буханец подошел к нему и поинтересовался -- куда собираются транспортировать его шефа? Врач хотел было отмахнуться от вопросов телохранителя, но Буханец, жестко взяв его за руку, тихим, не терпящим возражения голосом, спросил: "Куда вы хотите отвезти больного?"
Усталые глаза врача легли на переносицу Буханца.
-- Не волнуйтесь, уважаемый, мы его не повезем в крематорий, а всего лишь тремя этажами выше, в реанимационную...Здесь, как видите, ему не место...
Коляску покатили в сторону грузового лифта и вскоре Арефьева подняли на пятый этаж, в послеоперационную палату.
В больнице уже работала оперативно-следственная бригада из городской прокуратуры. Все двери, ведущие в больницу и ее отделения, были взяты под охрану омоновцами, вооруженными автоматами и облаченными в бронежилеты. Однако потрясенную случившимся Злату пропустили в больницу без проблем. Она вбежала в продуваемую сквозняками 203-ю палату и, увидев в ней полный разгром и хаос, метнулась за дверь, где ее встретил санитар, перевозивший Арефьева на пятый этаж.
Она пришла в себя только после разговора с Буханцом. К Арефьеву пока никого не пускали -- над ним колдовали лечащий врач и вызванный из Центра трансплантации почек профессор Иванов.
По иронии судьбы, второго телохранителя Бориса Футова положили в палату, находящуюся напротив 203-й. К нему пришли Воробьев с Чугуновым. Состоялся обмен мнениями в довольно резких выражениях. Контуженный при взрыве Борис, еще плохо слышал и невнятно произносил слова. Однако о ЧП рассказал довольно обстоятельно, хотя и с длинными паузами...
...Около двух часов ночи он услышал подозрительный шум, несшийся откуда-то сверху больничного корпуса. Сначала он не обратил на это внимания, поскольку работали в стене два вентилятора, но последовавшие дальше шумы заставили его насторожиться. Затаившись за кустарником, он стал выжидать и вскоре увидел как с крыши спускается какой-то непонятный предмет. Темнота мешала определить, что это был за предмет, но факт остается фактом: он замер на уровне второго этажа, напротив окна 203-й палаты. Все последующее произошло в течение нескольких долей секунды. Желто-синяя вспышка озарила ночь, за которой последовала мощная воздушная волна, бросившая Бориса на металлический штакетник.
