Андрей Кивинов - Роль второго плана
– Андрюхин, диктофон у тебя?
– Да, – я извлекаю из сейфа старенький «Панасоник» с треснутым корпусом, – батарейки, правда, сдохли.
– Я новые куплю. Клюнули, собаки, клюнули! – Борька возбужден, как бык перед началом схватки.
– Кто? – спрашиваем мы хором.
– Дилеры! Помнишь, я говорил, где-то под боком сука завелась, наркотой торгует?
– И чего? Вычислил?
– Скоро узнаю, где окопались. Человек договорился партию «герыча»взять. Сегодня встречается, чтоб подробности оговорить, а дня через три передача будет. Я ему хочу диктофон зарядить. Лишняя доказуха не помешает.
– Аккуратней… Найдут – одним трупом больше.
– Не найдут. Он в трусы спрячет. И я его прикрывать буду.
– Вымыть потом не забудь, – предупреждает Георгий, – или в пакет пусть завернет. А то мандавошек подцепим ненароком.
– Хорошо, – Укушенный прячет диктофон и идет к двери.
– Борь, погоди, – останавливаю его я, – ты в истории наследить хочешь?
– Чего-чего? – у Борьки вытягивается лицо.
– Ну, кем ты хочешь остаться в истории человечества?
Укушенный пожимает плечами, так, наверно, и не поняв вопроса.
– Человеком. Раз человечество. Не козлом же…
Когда он скрывается за дверью, я возвращаюсь к прерванному делу.
– Алло… Маша? Это из милиции. С Рудольфом Аркадьевичем соедини… Что?!… Когда?!…Е-е-е… Мы сейчас, сейчас приедем…
– Что стряслось?! Замочили?! – кричит Жора, едва я кладу трубку. -
Нет… Сам отравился. Пару часов назад заперся в кабинете и наглотался таблеток.
– Жив?!
– Да… Увезли в реанимацию. Перспективы фифти-фифти. Будем надеяться, медицина победит.
– Гоним!
Гоним, мы, по обыкновению, на своих двоих. Аккумулятор Борькиного «Мерседеса – 412» сдох окончательно и восстановлению не подлежит. О служебном транспорте мы даже не заикаемся. Не дадут, даже под угрозой ядерного оружия.
– Нервишки не выдержали, – предполагает Жора, когда мы летящей походкой выходим из отдела, – прикинул, что сейчас его амуры выплывут, и траванулся. Крепко его приперло, раз самоликвидацией занялся.
– Чего ж он раньше не траванулся? Бочкаревскую вдову не вчера приземлили. Давай прибавим, вон автобус.
Мы отпускаем тормоза и успеваем втиснуться в последнюю дверь «Икаруса».
– Это и непонятно… А, может, это мент бывший из казино стуканул, что ты приходил?
– Ему то зачем?
– Деньжат срубить. Его из ментуры, случаем, не за взятки выперли?
– Да откуда я знаю?
– То-то… А здесь вариант денежный – убийство, все-таки. Позвонил Шилову и намекнул – гони бабки, кое-что расскажу. У того «очко на минус» [очко на минус (жарг) – испугаться], естественно, заплатил. Любой бы заплатил. Мокруха – это не карманы резать.
Я хочу занять положение поудобней и вдруг ловлю какой-то недоброкачественный взгляд, сверлящий нас с Жорой. Взгляд принадлежит милой старушке, сидящей в метре от нас. Поворачиваюсь и замечаю еще несколько лиц, сведенных немым вопросом. Все. Понял. «Очко на минус», «мокруха – не карманы резать», «вариант денежный»… Сказано было громко, чтоб я расслышал в шумном салоне. Я расслышал. Остальные тоже.
Я провожу ладонью по шее, что на нашем языке жестов означает «кончай базар». Жора пожимает плечами и замолкает до конца поездки. Зачем строить версии, если через полчаса все выясним? Может, Шилов записку оставил. В конце концов, он пока жив и сам все объяснит. В одном Жора несомненно прав, приперло Рудольфа Аркадьевича здорово. И уж во всяком случае, не из-за разбитого мной стекла. Признаться, с того момента меня гложет противный и занудный червячок, намекающий, что я мелкий хулиган.
Покинув автобус, мы знакомым маршрутом, продираясь сквозь вонь, добираемся до проходной фабрики. Милицейских машин нет, значит, либо коллеги еще не доехали, либо им просто не сообщили. Сообщат позже, из больницы. Конечно, если этого захочет Рудольф Аркадьевич. Знакомый «Фольксваген» на площадке заводоуправления. Стекло заклеено полосками скотча. Червячок превращается в червя. Успокаивает одно. Я не по злобе душевной, а в силу непредвиденных обстоятельств и токма ради истины.
В приемной несколько взволнованных господ, вероятно из числа заводских руководителей. Кабинет Шилова открыт, но туда никто не проходит. Жора представляется, просит покинуть приемную всех, кроме Маши. Маша, к слову, выглядит спокойно, будто каждый день на заводе кто-то травится. Меня посещают нехорошие мысли. Уж не она ли подсыпала отравки в чай Рудольфа Аркадьевича? И не она ли, часом, лишила жизни своего предыдущего начальника? А Жора с ней в разведчиков играет, в кино зовет сниматься, вместо того, чтобы посмотреть на секретаршу трезвым взглядом. Я, как вы понимаете, выражаюсь фигурально. Давно пора красотку на дыбу в Тайный приказ. Да плеточкой, плеточкой…
– Рассказывай, – без преамбулы начинает Георгий, сев напротив нее, когда посторонние покинули приемную
– Он с утра дерганый был, словно не в себе. Как с температурой, – Маша достает сигарету и прикуривает, – совещание отменил, просил ни с кем не соединять.
– Что-нибудь пояснил по этому поводу?
– Сказал, плохо себя чувствует. Я предложила вызвать неотложку, он отказался. Примерно через час попросил минералки. Я принесла. Мне сразу не понравилось, как он выглядит…
– В смысле?
– Обычно он снимает пиджак и работает в сорочке, а сегодня не снял его… Так и сидел за столом, как статуя. Да и вообще… Он последние дни мрачный какой-то. С работы пару раз днем уходил… Я оставила воду, спросила, не надо ли еще чего? Он сказал нет, я ушла. Минут через пятнадцать слышу, что-то упало в кабинете. Заглядываю – он на полу, скорчившись, лежит. Хрипит, пена изо рта… Кошмар, короче. Стакан на полу. Я сразу в «Скорую» позвонила, народ с этажа позвала. Сначала думала – с сердцем плохо, или давление. Он жаловался все время. Мужик впечатлительный, из-за любой мелочи убивается. Давление и скакало. А врач сказал – отравление. Коробочка от таблеток на столе лежала… Забыла, как называются. Целую упаковку проглотил.
Маша делает глубокую затяжку и вкручивает окурок в пепельницу.
– Вот и все.
– Милицию вызывала?
– Зачем? Он же сам. Жене позвонила только.
– Я так понял, ты осматривала стол?
– Нет, ничего не трогала. А врачам не до осмотра было. Сразу укол, на носилки и в больницу.
– Пойдем, глянем, – Жора вскакивает со стула и устремляется в кабинет. Мы следом.
Осматривать там, в общем-то, нечего. Никаких предсмертных записок не присутствует. Бросается в глаза аккуратность, с которой разложены вещи на столе, из чего можно сделать вывод, что Шилов сегодня к работе не приступал. Жора выдвигает по очереди ящики, бегло шарит в них и закрывает обратно. Он и сам не знает, что хочет найти. Закончив, бросает взгляд на стол. Берет визитницу в кожаном переплете. Она явно выпадает из строгой картины. Брошена небрежно, на край стола.
– Он обычно сам звонит или просит, чтоб ты соединила?
– По-разному. Когда занят, просит меня.
– Сегодня не просил?
– Нет, но сам звонил. Где-то за пол часа до… Я слышу, когда он набирает номер.
Напарник садится на место увезенного в больницу Шилова, снимает трубку и нажимает кнопку повтора.
– Меня всегда ужасно интересовало, куда в последний раз звонит человек, решивший свести счеты с жизнью? Может, прямо туда? – Жора указывает на потолок, – мол, встречайте, скоро буду.
Жорин незатейливый юморок понимают не все. Но, лично я давно привык. Коллега нажимает кнопку громкой связи. После третьего гудка раздается щелчок и металлический голос автоответчика. «Здравствуйте. Вы позвонили в кредитный отдел банка „Державный“. К сожалению, в настоящую минуту мы не можем ответить на ваш звонок. Оставьте свое сообщение после сигнала, либо перезвоните позже. Спасибо».
– Не за что, – Георгий кладет трубку и таращится на меня испытывающим взглядом, – скажи, друг. Вот лично ты, стал бы звонить в кредитный отдел банка за пол часа до собственноручной кончины?
– Знаешь что, друг? – отвечаю я, – во-первых, у меня нет дурной привычки накладывать на себя руки. Это пагубно влияет на здоровье. А во-вторых… Мне в кредитном отделе ничего не светит, кроме нервного расстройства.
Жора поворачивается к секретарше.
– Банк «Державный» вас обслуживает?
– Никогда о таком не слышала.
– Может, Шилов брал там кредит? Раз он звонил в кредитный отдел?
– Я не в курсе. Может, и брал. Он же мне не докладывает.
– Ладно, – Жора еще раз окидывает придирчивым взглядом кабинет и кивает мне, – пошли.
Оставив Машу в приемной, мы выходим в коридор и шепчемся.
– Надо ехать в банк. Здесь ничего не выцапаем. Если б Машка что-то знала, сказала бы.
– Точно ли?
– Отвечаю. Казаки вербуют на совесть. А банк – это интересно. Очень интересно! Да какой идиот будет звонить туда за пол часа до смерти?!
