Наталья Борохова - Адвокат – невидимка
Лещинский хотел что-то сказать, возразить, но не успел, потому что дверь скрипнула, и на пороге появился Лежнев Александр.
– Откуда вы знакомы друг с другом? – спрашивал следователь попеременно Лежнева и Лещинского, а ответы записывал в протокол.
– Он был адвокатом по делу об убийстве моей сестры, – отвечал Лежнев, стараясь не смотреть на человека в белоснежном спортивном костюме.
– Давайте уточним, – въедливо парировал адвокат. – Кренина присяжные оправдали, стало быть, я защищал невиновного человека, незаконно обвиненного в убийстве его сестры.
– Есть ли между вами неприязненные отношения?
– Мне этот человек неприятен. Я ему не доверяю, – отвечал Лежнев. – Он оболгал мою сестру в суде и, таким образом, перетянул мнение присяжных на свою сторону.
– Неприятен? Да он ненавидит меня! – воскликнул Лещинский, показывая на своего оппонента. – Вы только посмотрите на него!
Действительно, в глазах Лежнева плескалась такая злоба, что Дубровской на мгновение стало не по себе. Бесспорно, у Лещинского были все основания подозревать бывшего процессуального противника в своих злоключениях. Правда, на Карасева «игра в гляделки» особого впечатления не произвела.
– Вот что, Владимир Иванович, – сказал он, отмечая конец предложения жирной точкой. – Вам, как бывшему компетентному защитнику, не надо объяснять…
– Компетентность не бывает бывшей , мой юный друг, – презрительно заметил Лещинский. – Она или есть, или ее нет!
– Ну, хорошо, – благосклонно кивнул следователь, проглотив обидное обращение « мой юный друг» . – Тогда вам не надо объяснять, что указание в протоколе следственного действия на недружелюбный взгляд гражданина Лежнева не будет иметь для суда какого-либо значения. Это оценочное понятие. Вы видите в его глазах злобу. Я же вижу боль и отчаяние. Кто из нас прав? К тому же очную ставку мы не фиксируем на видео, а записываем на бумагу. К чему нам эти эмоции? Продолжим?.. Скажите, Лежнев, подходили ли вы после процесса к гражданину Лещинскому с угрозами?
Похоже, Лежнев сделал из этой небольшой словесной потасовки для себя определенные выводы. Когда он отвечал, его голос уже не вибрировал от злобы, а звучал вполне нормально, даже равнодушно.
– К Лещинскому я не подходил, угроз в его адрес не высказывал. Конечно, я был зол на него, но понимал, что он – только адвокат и таким образом зарабатывает деньги.
– Быстро учится, зараза! – хмыкнул себе под нос Лещинский. – Значит, это я все напридумывал, так, что ли?
– Вот именно, – согласился оппонент. – Напридумывал, как всегда.
– Хорошо, Лежнев. Тогда поясните в хронологическом порядке, что вы делали в тот день, когда был оглашен вердикт присяжных? – попросил следователь.
– Пожалуйста, – пожал плечами мужчина. – После вердикта я отправился на кладбище. Купил цветы в торговой палатке и пошел к могиле сестры. Там я пробыл около двух часов. Мне было больно и тошно. После этого я приобрел продукты в магазине и уехал на озеро в дачный домик, где и пробыл всю ночь и половину следующего дня.
– Свидетелей, конечно, нет? – поднял бровь Лещинский.
– Свидетель есть. Правда, единственный, – ответил Лежнев, холодно глядя на него. – Это мой сосед. Мы пили с ним всю ночь. Я оплакивал Лару, а он утешал меня. Часа в четыре ночи мы свалились, как убитые. Пришли в себя только ближе к полудню следующего дня.
– Он говорит правду, – вмешался следователь. – Мы допросили друга. Тот повторил его показания слово в слово. Так что будем считать этот вопрос закрытым. У Лежнева есть алиби, и оно подтверждено. Его не было в городе. Как это для вас ни прискорбно, гражданин Лещинский, но вы должны принять этот факт как данность.
– Факт?! Данность?! Да о чем вы говорите! Это липовое алиби, состряпанное наспех. Вы должны лучше проверить его, – взорвался адвокат. – Я обещаю, вы найдете там немало интересного.
– Мы сделали все, что могли, – ответил Карасев.
– Вернее, то, что сочли нужным! Был бы я на свободе, – с горечью вздохнул Лещинский, – я бы вывел на чистую воду этого субчика. Интуиция меня еще никогда не подводила.
– Да, но вы в тюрьме! – насмешливо напомнил Карасев. – Как воистину трагично. Но не огорчайтесь, ведь у вас есть адвокат.
– Адвокат?! Вы издеваетесь, да? Хотя… – Он повернулся к Елизавете, рассматривая ее каким-то новым, изучающим взглядом. – Вы знаете, госпожа Дубровская, пожалуй, я не прочь поболтать с вами часок. У нас, думаю, есть что обсудить.
– Только если это не займет много времени, – холодно ответила Лиза. – Через час у меня свидание с другим подзащитным.
Дубровская не была злопамятной. Во всяком случае, никогда себя не считала таковой. Но все же, оставшись наедине со своим подзащитным, она не стала выражать щенячий восторг и рассыпаться в учтивостях. Лещинский сменил гнев на милость и благосклонно разрешил ей выполнить профессиональный долг.
– Вам наверняка приходилась сталкиваться с ложным алиби, – говорил он, глядя ей в глаза. – Преступник еще на стадии подготовки к совершению своего злодеяния готовит себе оправдательный материал. Мол, в то время как кому-то перерезали горло, он был в компании приятелей, мило отмечал первый день лета, рождение троюродной бабушки или взятие Бастилии. В нашем деле мы имеем типичный образчик вранья. Лежнев сделал не самую хитрую заготовку, но следователя она удовлетворила. Карасев не намерен долго копаться в деле, поскольку убежден в моей виновности. «Преступление совершено в условиях полной очевидности», – вот фраза, которая за последнюю неделю звучала из его уст не менее десяти раз.
– Хотелось бы знать, почему вы считаете, что алиби Лежнева липовое? – спросила Дубровская. – На слух все звучало очень даже убедительно.
«Убедительно?! Да я сотни раз организовывал ложное алиби и знаю, о чем говорю», – едва не вырвалось у него, но он предпочел вовремя взять себя в руки.
Конечно, у него был большой опыт по этой части, и он мог рассказать Лизе много интересных вещей. Он во всем любил оригинальность, а подготовка алиби для очередного преступника не была исключением. Только примитивные люди привлекали к этому делу родных, организуя домашнюю вечеринку. Суд к показаниям родственников относился скептически и во внимание их не принимал. У Лещинского были более интересные варианты. Например, нахождение на борту самолета во время совершения преступления. Связи и деньги делали свое дело, и алиби казалось безупречным. «Вам нужно железное доказательство вашей невиновности ? – спрашивал он очередного клиента. – Что вы предпочтете? Прием в военкомате на нужный день и час или же хирургическую операцию? Выбирайте последний вариант: надежно, как в банке, правда, обойдется недешево! При желании вам наложат даже хирургический шов. Комар носа не подточит! А может, вы хотели поучаствовать в международном симпозиуме на Кипре или половить рыбу в Турции? Ах, вам нравится климат на Лазурном Берегу! Но Франция – визовая страна. Возможно, получится, но будет стоить дороже!» Последняя его придумка не потребовала от него больших усилий. По делу Кренина ему помог один знакомый журналист, пишущий под рубрикой гламурной хроники, и родственник кассирши, выдавшей пару билетов задним числом…
– Неужели вам не приходилось таким образом помогать вашим клиентам? – спросил он Елизавету.
Ответ можно было не озвучивать. Он читался в полных недоумения глазах адвокатессы так явно, словно перед ним была открытая книга.
– Мне?! Никогда, – медленно проговорила Дубровская. – Это несправедливо. Да к тому же и незаконно.
Он вздохнул. Все ясно! Эта дурочка собралась выигрывать дела по справедливости. Тяжелый случай. Впрочем, перевоспитание в его планы не входило. Достаточно будет, если только она в точности будет выполнять его инструкции.
– Вы спросили, почему я не доверяю алиби Лежнева? – спросил он, возвращаясь к теме разговора. – Все просто. Вам наверняка известно, что для доказывания виновности требуется наличие мотива и возможности совершить преступление. Так вот, мотив для вас, я думаю, очевиден. Лежнев ненавидит меня за то, что я способствовал оправданию Кренина.
– За что же ему вас ненавидеть, если Кренин на самом деле невиновен? Я думаю, что он, как никто другой, заинтересован в том, чтобы наказание понес настоящий убийца!
Лещинский подавил стон. Кто навязал ему в помощники этот образец чистоты и непорочности?
– Да, я тоже так думаю, – осторожно сказал он, стараясь не спугнуть Елизавету. – Но родственники пострадавших мыслят иначе. Их очень тяжело бывает убедить в том, что адвокат делает хорошее и нужное дело.
Вернее, Лещинскому самому никогда не удавалось убедить их в этом. Но до недавних событий ему везло. Ненависть родных выливалась для него только в тихие проклятия и пустые угрозы. Но спланировать и хладнокровно осуществить преступление, подставив его в качестве виновного, никак не вписывалось в практический опыт известного адвоката. Такой случай произошел с ним впервые.
