Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия

Внутри склепа было темно. Только огоньки трех голубых обрядовых свечей подрагивали от сквозняка.

Мы посмотрели направо — на саркофаг в самом низу.

На нем было написано — Холли. Крышка отсутствовала, а внутри было пусто — если не считать толстого слоя пыли.

Мы перевели взгляды на одну полку выше.

Снаружи, в шуме дождя, сверкнула молния — и ей ворчливо ответил гром.

В ее голубом свете мы увидели, что на второй полке высечено в мраморе имя Молли. И снова нет крышки, а саркофаг пуст.

В открытую дверь захлестывал дождь.

Оставалось еще две полки с мраморными ящиками — предпоследняя и последняя, на самом верху. На них значились имена Эмили и Полли. Один саркофаг точно был пуст. Пытаясь побороть дрожь, я залез повыше и протянул руку, чтобы проверить верхний. Пальцы провалились в пустоту.

Ни Холли, ни Полли, ни Молли, ни Эмили. Ни тел, ни останков.

Молнии продолжали вспыхивать одна за другой.

Не отрывая взгляда от верхнего ящика, я приподнялся на цыпочки, как вдруг явственно услышал тихий вздох и сдавленный плач.

Я инстинктивно отдернул руку и оглянулся на Крамли. Некоторое время он не отрываясь смотрел на верхний саркофаг, а потом произнес:

— Дальше давай сам, стажер.

Наверху, в темноте, кто-то порывисто вздохнул.

— Хорошо, хорошо, — сказал Крамли, — уходим.

Они вышли наружу, где по-прежнему не смолкал шелест дождя. В дверях Крамли остановился — посмотрел на меня, как на умалишенное дитя, протянул мне фонарик, кивнул на прощание и ушел.

Я остался один.

Зашел внутрь. Выронил фонарик. Чуть не упал в обморок. Долго искал, нашел. И обнаружил, что луч прыгает по стенам в ритме ударов моего сердца.

— Это ты… — прошептал я. — Ты — там…

Господи, неужели все это действительно происходит?

— Это я… — прошептал я чуть громче. — Я все-таки нашел тебя…

— А? — отозвалось невидимое.

В проеме двери по-прежнему стояла стена дождя. Молнии вспыхивали, гром не отвечал.

— Констанция, — сказал я, обращаясь к темному силуэту на верхней полке, который тоже, казалось, был спрятан за пеленой дождя. — Ты слышишь… Это я…

Я назвал свое имя.

Молчание.

Я повторил его.

Господи… Нет, ну не мертвая же она! Только не это!

Хватит! Давай уже, выходи! Тень пошевелилась, будто пожимая плечами. Тень, у которой нет лица на том месте, где должно быть лицо… Я слышал ее дыхание.

А может, и не слышал. Только чувствовал.

— Что? — почти беззвучно прошептала она.

Я был рад любой жизни, любому ее биению…

— Меня зовут… — Я еще раз назвал свое имя.

— О… — отозвался сумрак.

Меня как будто вбросило в реальность. Из дождя в гробовой холод.

— Я пришел тебя спасти, — прошептал я.

— Да?

Или это просто облако мошкары вьется в темноте? Его не слышно, его нет… Нет. Ведь мертвые женщины не умеют говорить?

— Я уже сплю… — прошептал шепот. — Спокойной ночи…

— Не засыпай! — крикнул я. — А то не вернешься! Не умирай.

— Почему?

— Потому. Потому что я так говорю.

— Говори…

Вздох.

Господи, ну, придумай же что-нибудь, кретин!

— Говори! — сказала тень.

— Спускайся! — прошептал я. — Это место не для тебя!

— Для меня… — почти беззвучно прошелестел шепот.

— Нет!

— Да… — выдохнула тень.

— Я помогу тебе выбраться.

— Откуда? — спросила тень.

Внезапно ее охватил ужас.

— Их нет! Они ушли! — воскликнула она.

— Кто — они?

— Эти! Они должны были уйти! Скажи, они ушли?

Огромная молния пронизала землю, прямо в гробницу ударил гром. Я увидел, как сверкающий сад надгробных камней тонет в дожде… Как холодные потоки смывают имена и даты, написанные помадой на зеркале, фотографии со стен, в рамках и без, чернила с писем и рукописей, серебристые лица с кинопленок, экраны, на которых они беззвучно смеются… И все стекает в землю, в бездну, на тысячи километров вниз — фотографии, зеркала, кинопленки и еще кинопленки, еще зеркала, еще фотографии, имена, даты, имена, имена…

— Они еще там? — спросила тень с верхней полки склепа. — Там, под дождем?

Я окинул взглядом кладбищенский холм, где десятки, сотни, тысячи могильных камней лежали в траве под одним общим дождем.

— Их больше нет, не должно быть… — продолжала она. — Я думала, они уйдут насовсем. Но они стали стучать в двери, будить меня. Я уплывала в море к своим друзьям — морским котикам… Заплывала очень далеко, но когда возвращалась — они все равно поджидали меня на берегу. Ведь сплетники всегда свято помнят то, что ты хочешь забыть…

Она помолчала.

— Я не смогла от них убежать. И тогда мне пришлось убить их — по очереди, одну за другой… Кто они были такие? Разве они были мной? Это я, я их преследовала — а не они меня. Я находила их по очереди — где они похоронены… И хоронила их снова. Двадцать пятый год, потом — двадцать восьмой, тридцатый, тридцать пятый… Чтобы они остались там навечно. Теперь и мне тоже пора — лечь и уснуть навсегда. Иначе они снова заявятся ко мне в три часа ночи… Где я?

Повисла пауза, которую сразу же заполнил шелест дождя. Потом я сказал:

— Ты здесь, Констанция. И я тоже здесь, я слушаю тебя.

Она снова замолчала.

— Так они ушли? На море теперь спокойно? Я опять могу плавать… и не бояться?

— Да, Констанция, теперь они все похоронены. Ты это сделала. И все простят тебя за то, что теперь ты будешь Констанцией. Выходи.

— Зачем? — спросил меня голос с верхней полки склепа.

— Потому что… может, я скажу глупость, но ты нужна. Так что, пожалуйста, соберись с силами, а потом протяни мне руку, и я помогу тебе спуститься. Ты слышишь меня, Констанция?

Небо потемнело, свет померк. И только дождь все лил, размывая камни, надгробья и имена… Эти страшные имена — высеченные для вечной памяти, чтобы потом зарасти травой…

— Они правда ушли? — просвистел шепот.

— Да… — Ледяной дождь добрался и до моих глаз.

— Да?

— Да. На кладбище никого. Фотографии сорваны. Зеркала отчищены. Остались только ты и я.

Дождь заливал камни, уже наполовину скрытые в траве.

— Выходи, — тихо позвал я.

Дождь, который растворяет все: дороги, надгробия, камни, плиты, имена…

— И еще, Констанция…

— Что?

Я выдержал длинную паузу.

— Фриц Вонг ждет, — сказал я. — Сценарий закончен. Декорации выстроены…

Я зажмурился, мучительно вспоминая.

Вспомнил.

— «Если бы не мои голоса, я бы впала в уныние… — Я запнулся и продолжил: — Там, на просторе, в тишине, звон колоколов слышится, как будто с небес… И от каждого удара тянется долгий отзвук… В этом отзвуке и живут мои голоса! Без них я бы точно впала в уныние…»

В склепе повисла тишина.

Тень зашевелилась. На свет появились сначала кончики пальцев, потом вся ладонь и за ней — тонкая рука.

Констанция долго молчала. Потом судорожно вздохнула и произнесла:

— Я спускаюсь.

Глава 47

Гроза прошла, как будто ее и не было вовсе. На небе не осталось ни облачка. Дул свежий ветерок — кажется, придуманный специально, чтобы вымести остатки воспоминаний и с могильных плит, и с зеркал, и из головы.

Крамли, Генри и я молча стояли на берегу перед арабской крепостью Раттиган. Фриц Вонг прощупывал взглядом мизансцену в поисках мелких и крупных планов.

Было видно, как по дому, точно призраки, ходят двое мужчин в белых комбинезонах. И в моем больном писательском воображении сразу же родилась мысль о том, что они похожи на служителей церкви. Не хватало только, уж простите за кощунство, отца Раттигана в белом — с курильницей, ладаном и дождем из святой воды. Стоило бы освятить этот дом заново — если он вообще когда-либо был освящен. Может быть, священник и смог бы очистить эту обитель порока от греха… Маляры старательно отскребали стены, перед тем как покрыть их свежей краской. Их счастье, что они не знали, кому принадлежал этот дом. И что здесь раньше обитало.

В патио, на столике у бассейна, стояло пиво, предназначенное для теплой компании, состоящей из Крамли, Фрица, Генри и меня. И водка — на случай резкой смены настроения.

Запах свежей краски вселял надежду. В нем было и избавление от безумия, и отпущение грехов. Молю тебя, Господи… Пусть с новой краской наступит новая жизнь.

— Как далеко она обычно заплывает? — Крамли вглядывался в барашки волн метрах в ста от берега.

— Вопрос не ко мне, — отозвался Генри.

— Думаю, она в открытом море — плавает с котиками, — сказал я, — или уже у берега. В море у нее гораздо больше друзей. Слышишь?

Где-то тявкали морские котики… Во всяком случае, я их слышал. И эти звуки радовали меня не меньше, чем свежая краска.