Владимир Шитов - Собор без крестов

— Я с тобой согласен и, не желая упускать драгоценное время, раскрою свои первые наметки, как найти

миссис Лоренцию Зульфит. Троице необходимо установить наблюдение за Золтаном Кройнером, через которого, если он вздумает ее посетить, можно будет узнать, куда он запрятал своего свидетеля.

— Он же сразу обнаружит за собой слежку и начнет выбрыкивать, — недовольно заметил адвокат.

— Конечно! — согласился с ним Лесник. — Но меня их заботы не интересуют.

— Нелегкую задачу вы им преподнесли, — задумчиво констатировал адвокат.

— Кроме этого, необходимо любым способом и немедленно заставить служащих телефонной станции, обслуживающих телефонную линию супругов Зульфит, прослушивать их телефонные разговоры и сообщать

нашему дежурному адрес, откуда позвонит миссис Зульфит, если она, конечно, вздумает поговорить со своими

близкими. Она обязательно, я так считаю, будет звонить, так как ей небезразлична судьба ее детей и мужа.

Последнему надо сделать небольшую трепку, чтобы уважаемая миссис поняла, что ее беспокойство не напрасно.

Если все наши приготовления окажутся напрасными, то придется захватить в заложники ее мужа с детьми, тогда ей ничего другого не останется, как дать в суде ложные показания, чтобы спасти жизнь членов своей семьи.

Пока первый вариант у нас находится в стадии разработки, то пусть присмотрят внешне солидного

господина, который умеет делать уколы и подготовит сильнодействующий наркотик, от которого человек умрет не

сразу, а через пару часов. Ну как, хватит моих указаний на первый раз? — улыбнувшись, спросил адвоката

Лесник.

— Вполне! Некоторые запланированные вами действия я понимаю, но при чем тут врач, наркотики, до меня

не доходит.

— Не забивай дурным голову, — посоветовал ему Лесник.

— И то верно! — махнув рукой, согласился с ним адвокат.

— Как я узнаю, приняли мои условия или нет?

— Завтра позвоните Молоху. Он ответит на ваш вопрос.

— Понятно! — произнес Лесник. — Остальная связь между мной и троицей будет через того друга. — Лесник

пальцем показал на потолок.

— Устраивает? — улыбнувшись, поинтересовался адвокат.

— Вполне! — заверил его Лесник. — Как там Лапа чувствует себя в тюряге?

— Благодарит вас за помощь, сожалеет, что связался с лопухами, не обеспечившими его безопасность, —

поведал ему адвокат.

— Передай ему привет от меня и все то, что считаешь нужным, чтобы поднять настроение. Если сможешь, то

сваргань ему передачу от моего имени.

После того как Альфред Скот покинул номер, Лесник, обняв Ларису, спросил ее:

— Как ты считаешь, я миллионер или нет?

— Кажется, правдашний миллионер, — небрежно подтвердила она, сгорая от любопытства и надеясь

услышать от него последние новости.

— Тогда давай немедленно собирайся, мы поедем отдыхать в самый престижный ресторан, — предложил он

ей.

— Ты мне ничего не хочешь сообщить о своем разговоре с адвокатом? — не выдержав и не сумев

справиться со своим любопытством, спросила она.

— Лариса, только не сейчас, потом постепенно я тебе все расскажу. Мои новости могут подождать.

Не долго думая Лесник облачился в темно-серый костюм, тогда как Лариса долго соображала, во что одеться

из появившегося у нее солидного гардероба, остановившись на костюме вечернего романтического стиля.

Как обычно, они поймали у отеля такси, таксистом оказался добродушный толстяк лет пятидесяти, Лариса

попросила его отвезти их в высококлассный ресторан.

Когда толстяк доставил их к высотному зданию, в котором находилось требуемое заведение. Лариса, обращаясь к таксисту, попросила:

— Ждите нашего возвращения, не выключайте счетчик, плата будет двойная.

— Я с удовольствием подожду вас, миссис, и заранее благодарю за щедрость, — довольно улыбнувшись, согласился толстяк.

Таксист прождал своих клиентов часа четыре, но он не сожалел, что пришлось так долго скучать и был готов

ждать еще столько же, так как его безделье хорошо должно было быть оплачено пассажирами. Увидев

вышедших из ресторана своих клиентов, он не по возрасту и своей комплекции быстро выскочил из машины и

услужливо приоткрыл заднюю боковую дверь «мерседеса».

Приехав к себе в отель и поднявшись в номер, Лариса, найдя нужную ей кассету с записью песен

композитора Вячеслава Добрынина, записанных в его исполнении, усадив Лесника в кресло, попросила:

— Посиди и послушай эту песню внимательно до конца. По-моему, она посвящена нам.

Я губную помаду сотру со щеки,

Застегну неподатливый ворот рубашки,

Утихнет душа, что стучалась в виски.

Это время пришло становиться домашним.

Это время пришло возврашаться опять

В безысходный уют опостылевших комнат,

Где привычную жизнь снова мне коротать

И тебя вспоминать, и стараться не вспомнить.

Мы любовники с тобой, и виновны мы,

Как ни больно о том говорить,

Но ведь горькое слово любовники

От медового слова любить.

От слова любить.

Ох, забыть бы мне свет сумасшедшей луны,

Чтобы стерся из памяти крик твой и шепот,

Но ни шепот, ни крик мне ничьи не нужны,

Лишь твои поднимают меня так высоко.

Сколько раз умолял я тебя: «Отпусти»,

Сколько раз повторял: «Нам не надо встречаться»,

Но живу во грехе и назад нет пути

Потому, что нет сил отказаться от счастья.

Мы любовники с тобой, и виновны мы...

Эту песню Лесник услышал впервые. Она потрясла его своей глубиной и смыслом. Как бы боясь спугнуть

навеваемый на него ею гипноз, он несколько раз попросил Ларису сделать ему новое воспроизведение, слушая в

глубокой задумчивости.

Посмотрев на Ларису и увидев у нее на лице слезы, он наконец-то понял, что этой песней разрывает ей

сердце. Выключив магнитофон, он, подойдя к Ларисе и обняв ее за плечи, проникновенно сказал:

— Чтобы не мучить себя, давай больше не будем проигрывать эту песню.

— Давай! Я ее уже наслушалась вдоволь, — призналась она.

Сев на диван и тесно прижавшись друг к другу, они застыли в глубокой задумчивости. Перед каждым из них

на пути к другому жизнь поставила непреодолимую преграду, которую в бальзаковском возрасте ни ему, ни ей

уже не по силам преодолеть. А если так, то и нечего будоражить эту тему.

Раздевшись, они с облегчением легли в постель, наконец-то после насыщенного событиями дня получив

долгожданный отдых. Однако они никак не могли уснуть. После долгого молчания Лариса первая заговорила:

— Витя, ты так богато живешь, что я не могу тебя сравнить ни с одним из моих знакомых, а среди них есть и

министры, и бизнесмены. Вот сейчас мы с тобой подписались и испачкались в грязном деле. Скажи, зачем нам

все это? Зачем мы идем на такой риск? Я не говорю о себе. Мне терять-то больно нечего, но неужели ты не

понимаешь, чем рискуешь и чего можешь лишиться?..

Ее слова текли неспешно, убаюкивающе, но они били колоколами тревогу, а поэтому к их звону он не мог не

прислушаться, и о возможности уснуть под них не могло быть и речи.

Успокоенность, наличие свободного времени, безделие толкнули Лесника на откровение:

— Лариса, я знаю, что ты у меня умница. Знаю, какое место занимаю в твоем сердце. Ты мне тоже дорога не

грешными действиями и помыслами, а тем, что ты есть мой самый дорогой и заветный талисман и амулет. Ты

сейчас отлично поняла, какое место я занимаю в своем кругу, кругу уголовников. Это место обязывает меня

иногда поступать не так, как в обычных условиях поступаете вы.

— А как поступаем мы?

— Оглядываетесь назад, на свое благополучие, безопасность свою, своей семьи и близких. Когда дело

доходит до наших пацанов, то я обязан ради них плюнуть на все, что мне лично дорого, и точно исполнить свой

долг перед друзьями.

— Я смотрю на тебя и удивляюсь. Ты похож со своими принципами на ту тещу, которая дразнила своего зятя

крючком. Зять ее бил, мучил и требовал, чтобы она не дразнила его, но так своего и не добился. Тогда он утопил

ее в реке, а она, находясь в воде с головой и не имея возможности дразниться, подняла над водой руку с

согнутым пальцем, показав тем самым, что она не изменила к нему своего отношения, продолжая дразнить его

крючком.

Выслушав ее, Лесник, подумав, сказал:

— Возможно, в некоторой части я похож на ту настырную тещу. Для меня нарушить свои принципы — задача

более трудная, чем сама смерть.

— Тяжелый ты человек, трудный путь себе выбрал, но, может быть, потому-то ты мне дорог, и я тебя люблю,

— уронив несколько скупых слез ему на грудь, нежно выдохнула она.

— Тебе страшно со мной? — полюбопытствовал он.