Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески - Джозефина Тэй
Попив кофе с теми из приятелей, на кого он наткнулся в это неурочное время, Грант вернулся к Картрайту.
– Сделали копию или я слишком рано?
– Не только сделал копию, но и проверил ее по вашей просьбе. Ответ – нет.
– Да нет, я и не думал, что найдется что-нибудь. Просто для очистки совести. Но все равно спасибо. Я возьму снимок с собой. Кажется, у спектакля Халлард ужасная пресса.
– Да? Я никогда не читаю критику. И Берил тоже. Просто ей нравится Марта Халлард. И мне, если уж на то пошло. Красивые длинные ноги. До свидания.
– До свидания, и еще раз большое спасибо.
Глава двенадцатая
– Нельзя сказать, чтобы вам ужасно понравился этот тип, – заметил Тед Каллен, когда Грант по телефону закончил свой рассказ.
– Разве? Ну может, он мне и не очень по вкусу. Слушайте, Тед, вы уверены, что не имеете никакого представления, даже если покопаться в самых дальних закоулках вашего мозга, где Билл мог остановиться?
– У меня нет закоулков в мозгу. У меня есть лишь узенькое пространство во лбу, где я храню только самое нужное. Несколько номеров телефонов, одна-две молитвы.
– Ладно, я бы хотел, чтобы завтра вы прошлись по наиболее вероятным местам, если вы не против.
– Конечно, конечно. Я все сделаю. Все, что вы скажете.
– Хорошо. У вас есть ручка? Вот список.
Грант продиктовал Теду названия двадцати с небольшим отелей, исходя из предположения, что молодой человек, приехавший из пустыни или крошечного провинциального городка, будет искать для себя караван-сарай, который был бы достаточно большим, веселым и не слишком дорогим. И просто для ровного счета Грант добавил пару самых известных дорогих; молодые люди, в кармане у которых деньги, полученные за несколько месяцев работы, бывают иногда экстравагантны.
– Думаю, обойдемся этими, – сказал Грант.
– А что, есть еще?
– Если он не остановился ни в одном из этих, тогда мы потонули, потому что нам придется обследовать все отели в Лондоне, чтобы найти его, не говоря уж о пансионах.
– О’кей. Я начинаю завтра с утра. Мистер Грант, мне хочется сказать, как я благодарен вам за все, что вы для меня делаете. Тратите свое время на то, что никто другой сделать бы не смог; я хочу сказать, к чему полиция и не притронулась бы. Если бы не вы…
– Послушайте, Тед. Я не склонен к благотворительности, я делаю то, что доставляет мне удовольствие, возбуждает мое любопытство, и я наслаждаюсь всем этим от души. Если бы это было не так, поверьте, меня не было бы в Лондоне. Сегодня я спал бы в Клюне. Так что доброй ночи, спите спокойно. Мы с вами расколем этот орешек.
Грант повесил трубку и пошел посмотреть, что миссис Тинкер оставила на плите. Это оказалась картофельная запеканка с мясом. Грант отнес ее в комнату и рассеянно съел; мысли его были по-прежнему прикованы к Ллойду.
Что было знакомого в Ллойде?
Грант прокрутил в уме те несколько минут, прежде чем впервые ощутил чувство узнавания. Что делал Ллойд? Отодвигал панель книжного стеллажа. Отодвигал ее элегантным жестом, сознавая его изящество, слегка любуясь самим собой. Что было здесь такого, что вызвало ощущение, будто это очень хорошо знакомо?
Было кое-что даже еще более странное.
Почему Ллойд спросил «на чем?», когда он упомянул строчки, нацарапанные Кенриком?
Такая реакция, конечно же, совершенно неестественна.
Что в точности он сказал Ллойду? Он сказал, что его интерес к Кенрику был вызван несколькими нацарапанными им стихотворными строчками. Нормальный отклик на это должен был бы звучать: «Стихотворными строчками?» Ключевым словом во фразе было слово «строчки». То, что они были нацарапаны, имело второстепенное значение. И то, что человек отреагировал на эту информацию вопросом «на чем?», было необъяснимо.
Если не считать того, что человеческая реакция вообще необъяснима.
По опыту Грант знал, что иногда во фразе важными оказываются несущественные, не относящиеся непосредственно к делу слова. Весьма удивительные и полезные открытия лежали в области между утверждением и non sequitur[75].
Почему Ллойд спросил: «На чем?»
Грант отправился спать, так и не решив эту проблему; с тем и заснул.
Утром он начал обзванивать всех специалистов по Аравии и к концу этой «охоты» вовсе не был удивлен, что она не дала никакого результата. У тех, для кого изучение Аравии было просто хобби, очень редко имелись деньги, чтобы поддерживать чужие идеи. Они сами искали кого-нибудь, кто субсидировал бы их работу. Единственный шанс заключался в том, что кто-то из них настолько заинтересовался сделанным предложением, что согласился поделиться полученными деньгами. Но ни один из этих людей никогда не слышал ни о Шарле Мартине, ни о Билле Кенрике.
К ланчу Грант закончил свой опрос и теперь стоял, глядя в окно, и ждал звонка Теда Каллена, раздумывая, выйти ли поесть где-нибудь или попросить миссис Тинкер сделать ему омлет. День опять был серым, но дул легкий ветерок, и в воздухе стоял запах влажной земли, напоминавший о деревне. Хороший день для рыбалки, отметил про себя Грант. На какой-то момент он пожалел, что не шагает сейчас по пустоши к реке, вместо того чтобы воевать с лондонской телефонной сетью. И даже не обязательно это была бы река. Он уселся бы после полудня в дырявую лодчонку на Лохан-Ду, имея Пэта в качестве компаньона.
Грант повернулся к письменному столу и стал приводить в порядок вскрытую и уже прочитанную утреннюю почту. Он наклонился, чтобы бросить разорванные листы и пустые конверты в корзину для бумаг, и на полпути застыл.
Вот оно.
Грант понял наконец, кого напомнил ему Херон Ллойд.
Крошку Арчи.
Это было так неожиданно и так смешно, что он плюхнулся на стул и расхохотался.
Что общего у Арчи с элегантным, утонченным человеком, каким был Херон Ллойд?
Крушение надежд? Конечно же нет. То, что они оба были иностранцами в странах, которым посвятили себя? Нет, слишком натянуто. Должно быть что-то гораздо более близкое.
Потому что Ллойд напомнил ему именно Крошку Арчи. Теперь он в этом не сомневался. Грант ощутил ни с чем не сравнимое облегчение, которое наступает, когда вспоминаешь чье-то имя, дотоле ускользавшее из памяти.
Да, Крошку Арчи.
Но чем?
Что общего у этой столь не похожей друг на друга пары?
Жесты? Нет. Фигуры? Нет. Голоса? Так, что ли?
«Тщеславие, болван!» – сказал Гранту его
