Грант Аллен - Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив
Больше спрашивать было не о чем. Я осознал все, кроме собственной тупости. Он сделал мне массу намеков, и я не понял ни единого. И вот я стою в этой пустой комнате, вытаращив на него глаза, а он стоит напротив со своей лампой и смеется надо мною.
— Взломщик! — задохнулся я. — И кто! Ты!
— Я же говорил, что мне приходится изворачиваться.
— Но почему, почему ты мне не сказал, что именно собираешься сделать? Почему не доверился мне? Зачем обязательно лгать? — вопросил я, задетый за живое, несмотря на охвативший меня ужас.
— Я хотел рассказать, — ответил он, — и несколько раз чуть было не рассказал. Помнишь, я выяснял у тебя насчет преступления? Хотя ты, вероятно, успел позабыть свой собственный ответ. Я не думал, что это говорилось совершенно всерьез, но решил тебя испытать. Теперь я вижу, что был прав, и нисколько тебя не виню. Во всем виноват я сам. Уходи, мой дорогой, сию же минуту; я справлюсь один. Что бы там ни случилось, меня ты в любом случае не станешь выдавать.
О его проницательность! Его дьявольская проницательность! Если б он стал мне угрожать, принуждать меня или высмеивать, все могло бы — даже тогда — пойти по-другому. Но он предоставил мне свободу бросить его в трудную минуту. Он не стал меня обвинять. Он даже не подумал связывать меня обязательством хранить тайну: он просто на меня положился. Он знал мои слабые и сильные стороны и, как истинный мастер, сыграл на тех и других.
— Погоди, — сказал я. — Это я натолкнул тебя на мысль о грабеже или ты в любом случае намеревался его совершить?
— Не в любом, — ответил Раффлз. — Ключ у меня уже давно, это верно, но, выиграв нынче в карты, я решил отказаться от этого дела, потому что, по правде говоря, тут не справиться одному.
— Тогда решено — я с тобой.
— Ты серьезно?
— На этот раз да.
— Старина Банни, — прошептал он, поднеся на миг лампу к моему лицу, и тут же принялся объяснять мне план действий, а я кивал, будто мы всю жизнь вместе занимались грабежами.
— Магазин я знаю, — говорил он шепотом, — я там кое-что покупал. Второй этаж мне тоже знаком: вот уже месяц, как он сдается, я ходил его посмотреть и, прежде чем вернуть ключ, сделал слепок. Чего я не знаю, так это как проникнуть со второго этажа на первый; в настоящее время такого хода нет. Можно проделать его отсюда, но я бы предпочел подвал. Погоди, я сейчас объясню.
Он опустил лампу на пол, пробрался к заднему окну, отворил его без единого звука и, сразу же закрыв обратно, вернулся, качая головой.
— Вся надежда была на то, что под этим окном на первом этаже есть такое же, но в темноте ничего не видно, а светить снаружи слишком опасно. Спускайся за мной в подвал и помни: хотя в доме ни души, нельзя производить и малейшего шума. Вот, вот — послушай!
Раздался звук все тех же размеренных шагов по плитам тротуара, что мы слышали раньше. Раффлз притушил лампу, и мы снова застыли в молчании, пока шаги не удалились.
— Либо полисмен, — пробормотал он, — либо сторож, которого в складчину нанимают владельцы местных ювелирных магазинов. Именно сторожа нам и нужно остерегаться: ему платят именно за то, чтобы он замечал, что не так.
Мы очень аккуратно спустились по лестнице, пару раз все же скрипнувшей, несмотря на все предосторожности, забрали в прихожей обувь и спустились еще ниже по узким каменным ступеням. Здесь Раффлз приподнял щиток лампы, надел туфли и предложил мне надеть мои; говорил он несколько громче, чем позволял себе наверху. Теперь мы находились значительно ниже уровня улицы, в тесном помещении с дверью в каждой стене. Три двери стояли распахнутыми, являя взгляду пустые подвалы; четвертая была закрыта на засов, а в замке торчал ключ. Через эту дверь мы выбрались на дно заполненного туманом глубокого квадратного колодца и прямо перед собой увидели такую же. Раффлз поднес к ней лампу, загородив спиной свет. Внезапно раздался треск, от которого у меня зашлось сердце. Я увидел, что в проеме широко распахнутой двери стоит Раффлз и манит меня фомкой.
— Дверь номер один, — прошептал он. — Сколько их всего, один черт знает, мне известно по меньшей мере о двух. Впрочем, с ними особой сложности не предвидится: здесь, внизу, мы меньше рискуем.
Теперь мы стояли у основания узкой каменной лестницы — родной сестры той, по которой только что спускались. Дворик, или скорее колодец, был единственным местом, куда можно было попасть как из пустующей квартиры, так и из магазина. Однако, поднявшись по этой лесенке, мы уперлись в невероятно массивную дверь красного дерева: проход был закрыт.
— Так я и думал, — прошептал Раффлз. Провозившись с замком несколько минут, он передал мне лампу и засунул в карман связку отмычек. — Тут работы где-то на час.
— Открыть просто так невозможно?
— Нет. Я знаю эти замки, не стоит и пробовать. Нам придется его вырезать, и это займет у нас час.
Это заняло у нас сорок семь минут, согласно моим часам, и не у нас, а у Раффлза, и мне не доводилось раньше видеть более точной и методичной работы. От меня потребовалось немного: в одной руке держать притемненную лампу, а в другой — пузырек с лигроином.[122]
Раффлз извлек красиво расшитый футляр, явно предназначенный для бритв; в нем, однако, были не бритвы, а орудия его тайного промысла, включая лигроин. Он выбрал сверло-перку, способное проделать отверстие в дюйм диаметром, и вставил его в маленький, но мощный стальной коловорот. Затем снял пальто и блейзер, аккуратно разложил на верхней ступеньке, стал на них коленями, закатал рукава и принялся сверлить вокруг замочной скважины. Но для начала он смазал перку лигроином, чтобы шума было как можно меньше, и всякий раз повторял эту операцию, приступая к новому отверстию, а часто и досверлив до половины. Чтобы высверлить замок, понадобилось тридцать два захода.
Я заметил, что в первое круглое отверстие Раффлз просунул указательный палец; когда же кружок начал перерастать в удлиняющийся овал, он засунул в него руку вплоть до большого пальца. Я услышал, как он выругался про себя.
— Этого я и боялся!
— Что такое?
— Железная решетка с другой стороны!
— Как нам сквозь нее пробраться? — спросил я тревожно.
— Вырежем замок. Но их может оказаться два. В этом случае один будет наверху, другой — внизу, так что придется сверлить две новые дырки, потому что дверь открывается внутрь. Без этого ее не открыть и на два дюйма.
Признаюсь, что мысль о двух замках меня отнюдь не порадовала, тем более что и один замок уже стоил немалых усилий. Мое разочарование и нетерпение могли бы стать для меня откровением, задумайся я об этом тогда. Но дело в том, что я пустился в наше нечестивое предприятие с невольным пылом, о котором сам тогда и не подозревал. Я был очарован и увлечен романтикой и опасностью происходящего. Нравственное мое чувство, как и чувство страха, были изрядно скованы параличом. И я стоял там с лампой и флакончиком в руках, отдаваясь происходящему с таким самозабвением, с каким ни разу не отдавался ни одному честному занятию. А. Дж. Раффлз стоял на коленях рядом, с взъерошенными темными волосами и с той же настороженной, спокойной и решительной полуулыбкой на губах, с какой я видел его снова и снова отбивающим броски в матче на первенство графства.
Наконец он замкнул цепочку отверстий, выдернул замок со всеми потрохами и по самое плечо просунул мускулистую обнаженную руку сначала в дыру, а потом дальше — между прутьями железной решетки по ту сторону двери.
— Если, — прошептал Раффлз, — там только один замок, он должен быть посредине. Ура! Вот он! Дай мне только его открыть — и путь наконец свободен.
Он вытащил руку, выбрал из связки отмычку и снова запустил ее в отверстие. У меня перехватило дыхание. Я слышал биение своего сердца, тиканье карманных часов и время от времени позвякивание отмычки. И вот наконец раздался тот самый, единственный и безошибочный, щелчок. Через минуту мы оставили за собой распахнутыми дверь красного дерева вместе с решеткой. Раффлз сидел на письменном столе, утирая лицо, а стоящая рядом лампа испускала ровный луч света.
Мы находились в скудно обставленном просторном служебном помещении за магазином, которое, однако, было отделено от него металлической шторой; один только вид последней привел меня в отчаяние. Но Раффлза это, судя по всему, совсем не расстроило, он повесил на вешалку пальто и шляпу и стал осматривать штору, подсвечивая себе лампой.
— Ерунда, — изрек он через минуту, — с этим мы мигом сладим, но по ту сторону — дверь, и вот с ней придется повозиться.
— Еще одна дверь! — тяжело вздохнул я. — Как ты ее одолеешь?
— Взломаю складной фомкой. Металлические шторы можно поднять снизу — в этом их слабое место. Но шума не избежать — и тут-то, Банни, ты мне и понадобишься: без тебя мне не справиться. Будешь следить сверху и стуком давать мне знать, когда поблизости никого не будет. Я тебя провожу и посвечу тебе.
