Владимир Шитов - Собор без крестов

Молоху его просьбу: вызвать из России ему на выручку, помочь выкарабкаться из этой ямы своего ученика.

— Зачем без толку вызывать вам своего друга? Что он тут может сделать один, когда помочь вам взялась

могучая мафиозная организация? Если окажется ей не по силам помочь вам освободиться, то один ваш друг в

поле — не воин.

— Ты передай ему то, что я прошу. Я в твоих рассуждениях не нуждаюсь, остальное тебя не касается, —

прервал адвоката Лапа жестко и требовательно. Так грубо разговаривать с адвокатом Лапа позволил себе

потому, что за свою услугу Скот брал огромные суммы денег, а поэтому на тон своих подзащитных он не

обижался.

— Конечно, я передам Молоху вашу просьбу. Только подумайте, а не будет ли он мешаться под ногами у

здешних ваших друзей?

— Не волнуйся, не будет, — заверил его Лапа.

Потом его мысли перескочили к инспектору Золтану Кройнеру, допрашивавшему его. Правда, допрос был

короткий, для Кройнера непродуктивный. На допросе Лапа заявил дословно следующее:

— Я до глубины души возмущен необоснованным обвинением меня в ограблении банка. Оправдываться и

доказывать, что я его не совершал, считаю ниже своего достоинства, а поэтому я не желаю давать каких-либо

показаний по делу.

Все попытки Золтана Кройнера убедить Лапу отказаться от избранной им тактики поведения оказались

безуспешными. Он знал, что в США каждое сказанное подследственным следователю слово служит

доказательством как в пользу следствия, так и в пользу самого подследственного. Однако не каждый

допрашиваемый знает, какие моменты могут сослужить службу ему, а какие против него. Не желая испытывать

судьбу, Лапа решил не рисковать и уйти в глухую защиту, тем более что от своих показаний пользы для себя он в

будущем не видел.

Так потекли дни содержания его в тюрьме. Они были однообразны и проходили по установленному годами

ритму, нарушаемому вызовами то к следователю, то к защитнику. С помощью последнего Лапа знал, какими

доказательствами следствие располагает против него и какие меры принимаются его сторонниками на воле по

освобождению.

Все они были пока неутешительными и не могли его радовать. Он воспрянул духом и получил моральное

удовлетворение, лишь узнав от Альфреда Скота о том, что прилетел Лесник, который тоже подключился к

оказанию ему необходимой помощи.

Находясь в тюрьме, в изоляции, Лапа никак не мог повлиять на ход предпринимаемых сподвижниками мер, а

поэтому ему ничего не оставалось делать, как ждать и надеяться на них и на Бога. Только они могли повлиять на

благоприятный исход следствия для него.

На второй день его нахождения в тюрьме, пользуясь правом на прогулку во внутреннем дворике тюрьмы, сокамерники Лапы поделились новостью со своими «друзьями» по несчастью из других камер, с кем они сидят в

камере, не упустив рассказать, как их старичок расправился со здоровенным негром, поведали о его наколках на

теле. Короче, Лапа стал для обитателей тюрьмы своего рода достопримечательностью, загадкой и темой для

разговора.

На третий день во время прогулки к Лапе подошел высокий парень, который на чисто русском языке сказал

ему:

— Слушай, пахан, у меня есть к тебе разговор.

— Давай валяй, только не в штаны, — с безразличием в голосе пошутил Лапа.

— Давай отойдем в сторонку и поговорим, — настороженно посматривая по сторонам и не принимая шутки, попросил незнакомец.

— Я знаю, что ты Лапа, а меня можешь называть Связником, — представился он.

— О чем ты хочешь со мной трескать?

— Вон видишь, напротив нас стоят двое с сигаретами в руках, один толстый и низкий, а другой высокий и

плотный?

Метрах в шести от себя Лапа действительно увидел тех, кого ему показывал Связник.

— Ну вижу, что из того? — небрежно бросил Лапа.

— Если ты им поможешь выбраться из этой «академии», то они позолотят твою ручку двумя «лимонами», —

понизив голос, сообщил Связник.

— Ты меня, паря, не за того принимаешь и канай от меня, пока я тебе твои фары на задницу не натянул, —

сердито прошипел на него Лапа, не желая идти на провокацию.

— Я от тебя другого ответа не ожидал, и ты мне можешь не верить, но твои дружки Ричард Простон, Клод

Уильямс и Брюс Харнер просили через наш канал передать тебе, что если у тебя есть такая возможность, то не

отказывай нам в своей услуге.

Лапа задумался, дружески положив руку на колено своего собеседника, как бы прося извинения за свою

грубость и мирясь с ним.

— Что я должен сделать, чтобы помочь им?

— Ты из своей камеры сможешь ночью выйти?

— Если будет спица, то выйду в любое время.

— Надо будет в одно конкретное время выпустить их из камер, и на этом твоя миссия будет выполнена.

— Ты знаешь, за что я сижу?

— Знаю! — заверил его Связник.

— Так вот, у меня есть шанс выкарабкаться из этого дерьма, а вы мне предлагаете, наоборот, погрязнуть

еще глубже в нем.

— Но два «лимона» — две тысячи кусков, — решил подзадорить его Связник.

— У меня, паря, этих «лимонов» хоть задницей ешь, — пренебрежительно сообщил ему Лапа, — и из-за них

я его есть не собираюсь.

— Ну, а как же наше братство, взаимовыручка, помощь? Тебе же в помощи друзья не отказывают.

— Вот ваши друзья пускай вам и помогают, как мои мне. А пользы от их помощи, как от козла молока, —

сокрушенно заметил Лапа.

— А может быть, подумаешь над нашим предложением?

— Вы мне должны помочь, чтобы я подумал над вашим предложением, чтобы я убедился, что вы те, за кого

себя выдаете, а не шушера, — покидая Связника, считая, что разговор окончен, произнес Лапа.

Он направился к своим сокамерникам, которые познакомили его с несколькими американцами, выходцами из

бывшего СССР, с которыми он мог беседовать на отвлеченную тему, не боясь осложнения от сказанного лишнего

слова.

Так, без особых осложнений Лапа вписался в тюремную жизнь. Ему пришлось сменить еще несколько камер, где были арестанты, говорящие по-русски. Их чрезмерное любопытство его персоной, интерес к тому, как было

совершено ограбление банка, показали ему, что он имеет дело с секретными сотрудниками (сексотами) фараонов. Лапа мог отшить их от себя, а во внутреннем дворе тюрьмы натравить на них зеков, учинить над ними

расправу, но он поступал с ними иначе. Он говорил то, что было изложено в его показаниях следователю, возмущался дурными американскими законами, произволом, творимым в тюрьме.

Золтан Кройнер, поняв, что Лапа его дурачит через агентов, оставил его в покое. Читатель, безусловно, понимает, что такого человека, как Лапа, с его послужным списком пребывания в тюрьме, жизненным опытом, ни

один, даже самый выдающийся агент не смог бы расколоть и выведать для себя интересную информацию.

Однако Кройнеру надо было испробовать все имеющиеся у него возможности по сбору доказательств вины

Лапы в содеянном, и, только применив их на практике и убедившись в их бесплодности, он мог позволить

отказаться от того или иного своего метода.

Лапа, как медведь, привыкший на зиму впадать в спячку, попав в тюрьму, смирился с данным фактом и

пытался наладить свою тюремную жизнь с меньшим ущербом для себя.

Друзья с воли регулярно делали ему передачи в тюрьму, да и со стороны других зеков он получал

постоянную пищевую подпитку. Такое отношение к нему со стороны сокамерников вызывалось многими

причинами. Одни поступали так, чтобы таким способом познакомиться поближе с ним, другие из уважения, как к

авторитетному вору, третьи из уважения к его возрасту. В тюрьме находилось много профессиональных воров, которые только в совершении преступлений видели свой источник существования. Они понимали, что если не

изменят свой образ жизни, то, как и Лапа, на старости лет будут вынуждены доживать свой век в тюрьме, то есть

в лице Лапы, как в зеркале, они видели свое будущее.

В силу изложенного у Лапы не было оснований высказывать недовольство условиями содержания в тюрьме, в которой у него было практически все для жизни, только не было свободы, а именно в ней сейчас он больше

всего нуждался.

Глава 23

Появлению Золтана Кройнера в своем номере Гончаров-Шмаков не был ни удивлен, ни обрадован. Он

встретил его как неизбежное, как утро или наступление вечера.

Поздоровавшись с Лесником, Кройнер через переводчика объяснил ему цель своего визита.

— Скажи этому мудаку, что он мне чертовски надоел, а поэтому без своего адвоката Альфреда Скота я с ним

не желаю беседовать, — сердито обронил Лесник переводчику.

— Вы, мистер, будьте осторожней с ним. Он официальное лицо, нанесение оскорблений которому карается