Поединок. Выпуск 15 - Анатолий Алексеевич Азольский

Леннарт Колльберг получил праздничный подарок, который довел его жену до слез.

Оба они решили не думать ни об Оке Стенстрёме, ни о Тересе Камарайо, и обоим это не удалось.

Мартин Бек проснулся рано, однако остался лежать в кровати, читая книжку до тех пор, пока в своих комнатах зашевелились другие члены семьи. Затем он встал, надел защитного цвета брюки и шерстяную рубашку. Жена, которая считала, что на сочельник надо одеться по-праздничному, увидев его, изумленно свела брови, но ничего не сказала.

Пока она по традиции ездила на кладбище на могилу своих родителей, они вместе с Рольфом и Ингрид убрали елочку. Дети были радостны и шумливы. И Мартин Бек старался не испортить им настроения.

Праздничный ужин был грандиозным, сели учесть, что за столом сидело только четыре персоны, из которых одна редко съедала обычный обед, одна худела, а одна слишком устала, приготавливая все это. Остался только Рольф, который, правду сказать, ел за них всех. Сыну было двенадцать лет, и Мартин Бек всегда удивлялся как в таком худом теле ежедневно вмещается столько еды, сколько он сам насилу съедает за неделю.

Все помогали мыть посуду, что также бывало только в сочельник.

Потом Мартин Бек зажег свечки на елке, вспомнив братьев Ассарссонов, которые продавали искусственные елки, прикрывая этим торговлю наркотиками. Потом все выпили подогретого вина, и Ингрид сказала:

— Теперь наступил момент привести коня.

Как всегда, они договорились, что каждый получит только один подарок, и, как всегда, их оказалось больше.

Мартин Бек не купил Ингрид коня, зато подарил ей жокейские брюки и абонемент на полугодовые курсы верховой езды.

Сам он получил двухметровый шарф, связанный Ингрид, а также плоский пакет, и дочь выжидательно смотрела на него, пока он разворачивал бумагу. Там оказалась пластинка на 45 оборотов. На пластиковом конверте была фотография толстого мужчины в хорошо известном мундире лондонского бобби. У него были огромные топорщившиеся усы, а растопыренными пальцами в перчатках он держался за живот Он стоял перед старинным микрофоном и, судя по выражению лица, смеялся во все горло. Надпись на обертке гласила, что сам он зовется Чарлз Пенроуз, а песня — «Приключения смеющегося полицейского».

Ингрид принесла проигрыватель и поставила его на полу. Она вынула пластинку и посмотрела на надпись:

— Первая песня называется «Смеющийся полицейский». Правда, здорово! А?

Мартин Бек был небольшим знатоком музыки, но сразу узнал, что ее наиграли в двадцатых или тридцатых годах, а может, и еще раньше. Он вспомнил, что слыхал эту песню еще мальчиком, и в памяти его вдруг всплыли строчки из нее:

Увидишь, как смеется полицейский,

— что крупно повезло тебе, считай.

Пошарь в кармане, выуди монету

и как медаль в награду ему дай

Каждая строфа кончалась взрывом хохота, наверное заразительного, ибо Инга, Ингрид и Рольф стонали от смеха.

Мартин Бек не смог принять веселый вид, не принуждал себя улыбаться. Чтобы не разочаровать совсем детей и жену, он поднялся и сделал вид, что поправляет свечи на елке.

Когда пластинка перестала крутиться, он повернулся к столу. Ингрид вытерла слезы, посмотрела на него и укоризненно сказала:

— Но, папа, ты же совсем не смеялся!

— Почему же, было ужасно смешно, — неубедительно ответил он.

— Вот, послушайте еще эту, — молвила Ингрид, переворачивая пластинку. — Она называется «Парад веселых полицейских».

Наверное, Ингрид раньше не раз проигрывала пластинку, так как теперь запела дуэтом со смеющимся полицейским:

Грохот, будто с неба гром.

Пыль по улицам столбом.

Фараоны вышли на парад.

Блеск в глазах и бодрый вид,

На мундирах медь горит.

В мире не найдешь славней ребят.

Издавала аромат елка, горели свечи, дети пели, и Инга щеголяла в новом халате. Мартин Бек, поставив локти на колени, а подбородком опершись на руки, смотрел на обертку пластинки с полицейским, который хохотал во все горло.

Он думал о Стенстрёме.

Зазвонил телефон.

Леннарт Колльберг старательно смешивал разные вина, раз за разом пробуя смесь, пока не удовлетворился ее вкусом, затем сел к столу и оглядел комнату, производившую полное впечатление идиллии. Бодиль лежала на животе и заглядывала под елку. Оса Турелль сидела на полу, поджав ноги, и играла с ребенком. Гюн сновала по квартире с кроткой, ленивой небрежностью, босая, одетая во что-то среднее между пижамой и спортивным костюмом.

Он положил себе на тарелку кусочек вяленой рыбы, удовлетворенно вздохнул, ожидая заслуженного сытного ужина, который вот-вот должен начаться, затем заложил за воротник рубашки конец салфетки, расправил ее на груди и поднял рюмку, глядя против света на прозрачный напиток. И как раз в этот момент зазвонил телефон.

Колльберг мгновение колебался, одним духом выпил вино, пошел в спальню и снял трубку.

— Добрый вечер. Вам звонит Фрейд.

— Очень приятно.

Колльберг был уверен, что не попал в список дежурных на случай тревоги и никакое новое массовое убийство не вытянет его из дома. Для таких вещей выделены специальные люди, например Гюнвальд Ларссон, который не избежал этого списка, и Мартин Бек, который отвечает за все в силу своего высокого служебного положения.

— Я дежурю в психиатрическом отделении тюрьмы на Лонгхольмене, — сказал Фрейд. — Один наш пациент хочет немедленно поговорить с вами. Зовут его Биргерссон. Он говорит, что обещал вам, что это очень важно, и…

Колльберг свел брови.

— Он не может подойти к телефону?

— Нет, правила этого не позволяют.

Колльберг помрачнел.

— О'кэй, я еду, — сказал он и положил трубку. Жена, услыхав последние слова, вытаращила на него глаза.

— Я должен поехать на Лонгхольмен, — виноватым голосом заявил Колльберг. — И как, черт возьми, найду я кого-то в сочельник, чтобы меня подвезли?

— Я тебя повезу, — сказала Оса. — Я еще ничего не пила.

Дорогой они не разговаривали. Вахтер в тюрьме подозрительно посмотрел на Осу Турелль.

— Это моя секретарша, — сказал Колльберг. Биргерссон не изменился. Может, только казался еще более робким и худым, чем две недели назад.

— Что вы хотите мне сказать? — недовольно спросил Колльберг.

Биргерссон улыбнулся.

— Это, должно быть, глупо, — сказал он, — но как раз сегодня вечером я вспомнил одну вещь. Вы же спрашивали меня о машине, о моем «моррисе». И…

— Да. И?..

— Как-то, когда мы с младшим следователем Стенстрёмом сделали перерыв и просто болтали, я рассказал одну историю. Помню, что тогда мы ели свиной окорок с пюре. Это моя любимая пища, и теперь, когда нам дали праздничный ужин…

Колльберг смотрел на собеседника злым взглядом.

— Что