Андрей Белозеров - Роскошь нечеловеческого общения
— Ну было, — ответил Журковский, даже не удивившись совпадению своих мыслей с только что услышанным.
Он уже привык к таким совпадениям. Может быть, это признак его собственного простодушия? Неоригинальности? Отсутствия яркости и образности мышления? Как бы там ни было, Журковский спокойно относился к такого рода расшифровке собственных мыслей посторонними людьми.
— Вот! Вот в чем ваша ошибка, — сказал Суханов. — Вот он, вечный камень преткновения для русского человека. Вот на чем он, человек наш, ломается.
Дверь кабинета бесшумно открылась, и статный юноша в идеальном костюме вкатил высокий металлический столик на колесиках. Журковский обратил внимание, что столик, как и убранство кабинета, отличался скромностью — обычная магазинная тележка. Ни тебе инкрустации, ни прочих излишеств. Но то, что на этом столике стояло, вызвало у Анатолия Карловича мгновенный и неконтролируемый приступ слюноотделения.
— Давайте, Анатолий Карлович. Подкрепиться в конце дня никогда не мешает…
Молчаливый, вышколенный слуга подкатил свой бар на колесиках поближе к гостю и установил его вплотную к рабочему столу шефа.
— Спасибо, Костя, — бросил Суханов молодому человеку, который, отвесив легкий, грациозный полупоклон, исчез так же бесшумно, как и появился.
— Угощайтесь, угощайтесь, — хлопотал Суханов. — Коньячку для начала?
— Да, — кивнул Анатолий Карлович.
Хозяин налил в пузатую рюмку темного, густого коньяку. По кабинету бархатной волной пополз тяжелый, сладковатый, невероятно уютный запах.
Суханов плеснул себе водки в рюмку, которая по объему раза в два превосходила ту, что держал в руке Журковский.
— Ну, за начало совместной деятельности, так, что ли? — спросил хозяин кабинета.
— Видимо, так…
— Ладно. Поехали.
Суханов явно спешил, но вместе с тем пытался показать себя радушным хозяином, пекущемся о том, чтобы угодить посетителю, не обидеть его отсутствием внимания и излишней деловитостью.
Журковский взял маленькую вилочку, зацепил толстый кусок нежнейшей, серой с розовым буженины и, положив ее на кусок белого хлеба, отправил в рот. Буженина не просто таяла во рту, она была выше всех похвал, и перед глазами Журковского мгновенно всплыли иллюстрации из старой, сталинских еще времен, «Книги о вкусной и здоровой пище».
Тем более что набор закусок — ломтики селедки в янтарном соусе, тихонько потрескивающие, выпускающие жир жареные охотничьи колбаски, сваленные горкой в металлическом судке, тонко порезанный сыр, ломти которого в изнеможении от собственной мягкости перевешивались через край тарелки, вазочка с черной икрой, похожей на кучку крупного бисера, солнечно-желтое масло, покрытое, словно потом, капельками ледяной воды, ровные, толстые хвосты зеленого лука, укроп, огромные листья салата… — набор закусок одним своим видом заставлял забыть о сырой темноте за окнами, о сквозняках и липких перилах подъезда, вообще забыть о неопределенном, не персонифицированном неблагополучии, разлитом в воздухе северного Города, впитавшемся в стены зданий и каким-то неуловимо-серым налетом покрывшем одежду и лица его обитателей.
Прожевав, а точнее, размяв буженину во рту почти без помощи зубов и проглотив ее, Журковский пригубил из своей рюмки.
— Ого, — заметил он, помедлив мгновение, дабы прочувствовать вкус. — Это что же за коньяк?
Божественный напиток, впрочем, как и водка, был подан в хрустальном графинчике без каких бы то ни было опознавательных знаков.
— Французский? — попробовал угадать Анатолий Карлович.
— Зачем? У нас в Армении прекрасный коньяк есть. Мне друзья присылают. Настоящий. Тот, что в застойные годы в Политбюро поставляли. Так-то. Можем ведь, если захотим, не правда ли?
— Да, — кивнул Журковский и снова заметил, что Суханов посмотрел на часы.
— Может быть, к делу перейдем, Андрей Ильич? А то вы, кажется, торопитесь, а я вас задерживаю… Однако за закуску спасибо. Прелесть как вкусно!
— Да, да, конечно, конечно… Вы простите меня, я вам голову морочу… К делу так к делу. У вас, Анатолий Карлович, с английским языком, насколько я знаю, проблем нет?
— Ну как вам сказать? — Журковский пожал плечами. — Смотря что вы от меня хотите? Набокова переводить, скажем, не возьмусь.
— Набокова нам не требуется. Я вам вчера в общих чертах рассказал суть вашей будущей работы. Если, конечно, вас устроят наши условия. Учебные пособия. Компьютерные. Помимо России, мы будем работать на экспорт. Есть у нас заказы, есть интерес с той стороны. Теперь вы, наверное, понимаете, что я имел в виду под вашим уровнем знания английского.
— Писать учебник для иностранцев?
— Ну почти. Писать — вряд ли. Скорее — компилировать из готовых статей. Впрочем, если сами решите что-то написать, я буду это только приветствовать. Я ведь знаком с некоторыми вашими работами.
— Интересно. С какими же?
Суханов сегодняшний настолько отличался от Суханова вчерашнего, что Журковскому вдруг стало необычайно интересно, что он сейчас скажет. Такие разительные перемены в человеческой личности он прежде видел только в театре или кино. Это и была та условность, которая в самом реалистическом произведении не дает прорваться грубому натурализму, делает описание серых и обычно кажущихся унылыми будней захватывающим, динамичным и непредсказуемым.
— Я внимательно прочел две ваши последние книги, — спокойно ответил Суханов. — Ваша точка зрения на события, имевшие место в России девятнадцатого века, кажется мне несколько парадоксальной… Хотя меня, признаться, больше интересует новейшая история. Самая новейшая. Здесь, Анатолий Карлович, такие интриги плетутся, что и не снилось прежде ни историкам, ни романистам. Так-то… Ну ладно, вернемся к нашим баранам. Вы, в принципе, согласны?
— В принципе — да, иначе я бы и не пришел…
— Чудно. Значит, мы действуем так. Завтра утром вам привезут материалы…
Журковский сделал рукой предупредительный жест, но Суханов не дал ему вставить замечание:
— Нет, нет, там очень много, привезут мои ребята. Все равно им компьютер еще тащить, не сами же вы повезете… Вы, кстати, умеете?..
— Умею, умею, — успокоил Суханова Анатолий Карлович. — Не настолько я отстал от жизни. Правда, только на уровне пишущей машинки…
— Нормально. Если будут проблемы, вам оставят номер телефона, позвоните. Приедет мой человек, все объяснит, исправит, если что, поможет… Короче говоря, дома не спеша займетесь ознакомлением с материалами, там же будут образцы формы, в которой нужно будет подавать готовую работу. Да, чуть не забыл. Я говорил в вашем издательстве…
— В моем?
— Ну в том, где печатались ваши книги. Они мне передали право на электронные версии. Разумеется, необходимо ваше согласие, но я полагаю, вы не будете возражать. Так что получите пока аванс. Договор потом подпишем, секретарь оформит, вам его привезут вместе со всеми бумагами. Вот, получите, Анатолий Карлович. И учтите — это не благотворительность, это за ваши книги.
Суханов поднялся со стула, подошел к столу и, выдвинув ящик, вынул из него тонкую пачку зеленых купюр.
— Держите.
Он положил деньги на стол.
— Спасибо… Я очень вам за это признателен, — сказал Журковский, пересчитывая деньги. — Очень кстати.
— Это всегда кстати. Хотел бы я посмотреть на человека, которому дают деньги, а он говорит — ах, мол, как это некстати!
На столе Суханова зазвонил телефон внутренней связи.
— Извините, — улыбнулся он Журковскому. — Минуту… Да?
Лицо его вдруг окаменело, Суханов побледнел, прикрыл глаза и тихо произнес в трубку:
— Проси.
Журковский привстал. Что-то случилось. Что-то очень неприятное для респектабельного и еще секунду назад очень уверенного в себе бизнесмена Суханова.
— Анатолий Карлович… Вы…
— Мне пора? — прямо спросил Журковский.
Суханов посмотрел на него каким-то странным, оценивающим взглядом. В голове его, насколько понимал Журковский, сейчас шла лихорадочная работа.
— Нет… Знаете… Я попрошу вас о небольшом одолжении.
— Да?
— Вы не могли бы посидеть здесь, в кабинете, пока я беседую. Просто поприсутствовать. А?
— Можно, почему нет? Можно…
— Очень хорошо. Очень…
Суханов заметно повеселел. В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел молодой человек в джинсах, белоснежных кроссовках и опрятном, тонкой шерсти, свитерке.
— Проходите, — сказал Суханов строгим, незнакомым Журковскому тоном. — Чем обязан?
— Меня зовут Михаил… Иванов, — произнес гость.
Журковский отметил, что выправка у Михаила Иванова вполне военная. Он сразу произвел впечатление уверенного в себе, сильного парня, привыкшего больше к физической работе, нежели чем к работе интеллектуальной. Спортсмен не спортсмен, солдат не солдат…
