Эд Макбейн - Златовласка
– Ничего не имею против, – отозвался Юренберг. – Пока с ним разговаривает его отец, я хотел бы кое-что обсудить с вами. Во-первых, я поговорил с некоторыми участниками той игры в покер прошлой ночью и выяснил, что доктор, когда уходил, был не в проигрыше, а, наоборот, выигрывал порядка шестидесяти – семидесяти долларов. При этом сказал партнерам, что устал, хочет добраться домой и отоспаться. Не очень-то похоже на человека, который после этого в течение полутора часов прохлаждался в баре. Я не знаю, куда он отправился после игры в покер, но знаю теперь, что он лгал, когда утверждал, будто был в проигрыше. Полагаю, про бар «Наизнанку» – тоже выдумки.
– Мне пока не удалось связаться с барменом, который дежурил прошлой ночью, – продолжал Юренберг, вздохнув, – но зато сегодня утром я поговорил с владельцами бара. Это славная супружеская пара, они сказали, что вчера в то время в баре находилось всего пять-шесть человек. Так вот, если я предъявлю фотографию доктора или даже просто обрисую его бармену или посетителям, кто-нибудь опознает его, если он там действительно был. А пока что мне просто интересно, зачем он солгал. Полагаю, вы его уже спрашивали, не имеет ли он отношения к убийствам?
– Да, спрашивал.
– И вероятно, он ответил вам то же самое, что и мне – что он не совершал этого?
– Именно.
– То же самое ответила и его жена – бывшая жена, я хочу сказать. Сегодня утром я был у нее, и она клянется, что всю ночь была дома. Плохо только, что никто из ее соседей не может сказать, была она дома или нет. Конечно, она может отбарабанить содержание всех телешоу, которые посмотрела, но ведь и любой смог бы, обратившись к «ТВ Гайд». Мистер Хоуп, я вам все это говорю, потому что не понимаю, что творится с парнем: зачем ему открыто говорить, что это его рук дело? Я сейчас буду его допрашивать. Кроме него, на подозрении у меня мужчина, который, возможно, лжет, отвечая на вопрос, где он действительно находился, когда совершались убийства, и женщина, которая утверждает, что была дома, хотя, возможно…
– Ты сукин сын! – Яростный голос принадлежал Джейми, он доносился из-за закрытой двери кабинета.
Юренберг тяжело шагнул по направлению к двери, и на его лице появилось тревожное выражение, как будто эмоциональный взрыв Джейми был дополнительной проблемой, с которой приходилось считаться. В тот момент, когда он хотел открыть дверь, Джейми завопил:
– Я убью тебя!
Юренберг тут же отреагировал на угрозу. Он готов был высадить дверь, как это делают полицейские в кино, когда врываются в квартиру подозреваемого. Ухватившись за ручку двери, он действительно использовал свое плечо, но только как дополнительное усилие, чтобы распахнуть дверь настежь, и метнулся туда, где Джейми боролся с Майклом.
Руки Джейми сжимали горло сына. Лицо того было пепельно-серого цвета, рот оскален, глаза – кровавые от ярости. Майкл извивался под отцом и топтал фотографии негритянки, сброшенные со стола капитана. Лицо у него побагровело, сам он задыхался под судорожно сжатыми пальцами отца. Юренберг вцепился левой рукой в плечо Джейми. Это было бы логично – развернуть человека левой рукой и нанести удар правой. Но вместо того чтобы ударить, Юренберг выбросил вперед правую руку и без видимого усилия оттолкнул Джейми к стене, а потом очень спокойно произнес:
– Давайте успокоимся, доктор.
– Я убью его, – задыхался Джейми.
– Никого вы не убьете, – возразил Юренберг.
– Убью подонка! – повторил Джейми.
Майкл тоже еще никак не мог восстановить дыхание.
– С вами все в порядке? – спросил Юренберг, и Майкл утвердительно кивнул. – Тогда я бы хотел прямо сейчас поговорить с вами, если разрешите.
– Да, – сказал Майкл, – хорошо.
– Ты – выродок, – снова задохнулся от гнева отец.
Глава 7
Комната для интервью, куда пригласил нас Юренберг, имела вид прямоугольника, размером пять на восемь футов.[13] В ней находились маленький стол и три стула без подлокотников. На стене, лицом к которой сидел Майкл, висело зеркало. Я заподозрил, что это двустороннее зеркало, и спросил Юренберга, так ли это. Он с готовностью признал этот факт и тут же заверил меня, что там никто не фотографирует и не имеет права этого делать, пока Майклу не будет предъявлено официальное обвинение. Все это он сообщил, пока возился с магнитофоном, который перенес из комнаты для инструктажа сюда. Я понимал, что слово «интервью» – вежливая замена слова «допрос», но не стал этого обсуждать. Я полностью осознавал тот факт, что Майкл Парчейз был тверд в намерении сделать заявление полиции, и если сказать или сделать что-нибудь, что ему не понравится, он попросту попросит меня удалиться. Более того, я был полностью уверен в том, что Юренберг до сих пор не совершил ничего такого, что затронуло бы права Майкла, и что этого не будет и во время допроса, или интервью, как он предпочитает это называть. Я чувствовал, что не все в работе полиции ему нравится. Ему бы больше подошла роль антиквара в старинном городке Новой Англии или владельца питомника, продающего глоксинии и гиацинты в горшках. Хотя комната была с кондиционером, Юренберг взмок. Наконец он произнес несколько слов в микрофон, воспроизвел их и снова переключил на запись.
Он произнес следующее:
– Это запись вопросов, заданных Майклу Парчейзу, и его ответов на них, сделанная первого марта в… – тут он взглянул на часы, – …двенадцать двадцать семь в здании Службы общественной безопасности полицейского управления города Калуза, штат Флорида. Допрос мистера Парчейза вел детектив Джордж Юренберг из полицейского управления города Калуза. Присутствовали также мистер Мэттью Хоуп из юридической фирмы «Саммервилл и Хоуп», Карей-авеню, Калуза, адвокат мистера Парчейза.
Он заколебался, бросил взгляд на нас с Майклом, как бы желая удостовериться, что упомянул всех присутствующих, а затем проговорил:
– Я знаю, что вас уже информировали о ваших правах, мистер Парчейз, но для записи я хотел бы повторить еще раз. В соответствии с решением Верховного суда по делу «Миранда против штата Аризона» мы не имеем права вас допрашивать, если вы не предупреждены о своем праве на присутствие адвоката и привилегии не давать порочащих вас показаний. То есть вы имеете право не отвечать на вопросы. Понимаете?
– Да, – ответил Майкл.
Затем он прошел через обязательную процедуру предварительных вопросов и ответов, подтвердил, что Майкл осведомлен о своих правах и согласен, чтобы я присутствовал в качестве его адвоката, потом спросил у Майкла его полное имя, выудил информацию о том, что тот в настоящее время проживает на катере, который называется «Широкий рог» и стоит в Бухте Пирата, а девушка по имени Лиза Шеллман…
– По буквам, пожалуйста, – попросил Юренберг.
– Ш-Е-Л-Л-М-А-Н.
…живет вместе с ним в течение последних двух месяцев. Он спросил у Майкла, сколько тому лет, действительно ли доктор Джеймс Парчейз является его отцом, Морин – мачехой, а Эмили и Ева – его сводными сестрами, потом глубоко вздохнул и произнес:
– Расскажите мне, пожалуйста, как можно точнее, что произошло ночью двадцать девятого февраля, а именно – прошлой ночью, в воскресенье.
– С какого момента? – спросил Майкл.
– Находились ли вы в окрестностях Джакаранда-Драйв на пляже Сабал прошлой ночью?
– Я был там, сэр.
– Где именно на Джакаранда-Драйв?
– В доме моего отца.
– В доме доктора Джеймса Парчейза?
– Да, сэр, моего отца.
– С какой целью вы туда пришли?
– Повидаться с ним.
– Повидаться со своим отцом? Будьте добры, говорите громче. И в микрофон, пожалуйста.
– Да, сэр, извините.
– Зачем вы хотели повидаться со своим отцом?
– Мне нужны были деньги. Для ремонта катера.
– Что за ремонт?
– Из двигателя течет масло.
– И вы отправились обсудить это со своим отцом?
– Да, попросить у него денег для ремонта. Это обойдется в шестьсот долларов.
– Сойдя с катера, вы прямиком направились к его дому?
– Да, сэр.
– Вы ехали на машине от Бухты Пирата до Сабал?
– У меня нет машины. Подбросили какие-то люди, выходившие из ресторана, и высадили на углу Джакаранда-Драйв.
– В какое время?
– Время? Когда я добрался до места?
– Да.
– Думаю, примерно без четверти двенадцать. У меня нет часов.
– Вы направились вверх по Джакаранда-Драйв прямо к дому?
– Да, прямо.
– Когда вы там появились, было ли включено освещение?
– Да.
– Наружное? Внутреннее?
– И то и другое.
– Что вы сделали, когда подошли к дому?
– Позвонил.
– Дверь открыл ваш отец?
– Нет, Морин.
– Что она сказала?
– Казалось, она… она удивилась при виде меня. Время приближалось к полуночи и, наверное, делать визиты было уже поздно.
– Она не бросила никакой реплики насчет позднего времени?
– Нет-нет.
