Светлана Алешина - Ночь кровавой луны
– Постойте, – попросила я, боясь поверить своим ушам. – Вы хотите сказать, что она что-то сделала плохое?
– Очень плохое, – кивнула в знак согласия Аня. – Она фактически предала нас всех. И в первую очередь саму себя…
– Что же она сделала?
– Хорошо, я расскажу вам и это. Ради Игоря! Ему ведь это может помочь, правда?
– Я не знаю, что вы мне расскажете, но будем надеяться…
– Она изменила ему, – хрипло сказала Аня. – Вот видите, вы удивлены. Вы расстроены! Я молчала, прекрасно понимая, что это может стать причиной для еще более глубоких подозрений! Как же – Игорь, выступающий отныне в роли обманутого мужа, просто первый кандидат в убийцы! Но он не стал бы ее убивать. Он скорее убил бы…
Она опять замолчала.
– Кто был ее любовник?
– Не знаю, – покачала она головой. – Честное слово, я не знаю этого.
– Как же вы поняли, что у Маши кто-то есть?
– Маленькие детали, – махнула она рукой. – Загадочная улыбка. Просьба соврать мужу, что она будет у подруги, то есть у меня. Или у Баси. В общем, лабиринты лжи и счастливо-виноватое лицо. Она была счастлива и несчастна – именно так ощущает себя женщина в тот момент, когда она изменяет. Но дело даже не в этом. Конечно, мы были ошарашены. Ведь тут все очень любят Игоря. Дело в том, что однажды Бася видела Машу в тот момент, когда она переодевалась. Ее тело… Она была вся в синяках, понимаете? И не просто в синяках, а в таких, которые чаще бывают от извращенного секса.
– Как это? – честно не поняла я.
– Господи, я и забыла, что вы еще совсем юная! Есть такая вещь, называется «садомазохизм», понимаете?
Я кивнула.
– Тот, кто заменил в ее сердце Игоря, явно был садистом, – тихо сказала Аня. – И Маша нам ничего не говорила. Это она-то – женщина, защищающая других от насилия! Тем самым она как бы становилась его проповедницей, проводницей в жизнь… И это было страшно.
Видите ли, – продолжала она после некоторой паузы. – У нас тут свой мир. Своя философия. Насилие для нас неприемлемо. И то, что произошло с Машей, было как гром среди ясного неба. Хуже всего стало после того, когда я решила с ней поговорить… Если до этого у меня еще сохранялись какие-то глупые иллюзии насчет Маши, то после разговора они растаяли. Как дым. Фьюить – и нету моей умной и храброй подруги!
Она горько рассмеялась.
– Вообще ужасно весело, не правда ли? Ты до хрипа уверяешь какую-нибудь совсем темную тетку с окраины, что, если ее бьют, это совсем не означает любовь, а наоборот, что она непременно должна справиться с этим, потому что наше рабство лежит в глубине души, наша кретинская покорность взращена этим обществом, где мужчине позволено все, а женщине… О, женщине тоже, но только в одном случае – если эта женщина куртизанка для богатых!
И вот в это время моя умненькая Маша, оказывается, живет в точно таком же «темном лесу» и вполне этим довольна! Более того, ради «неизвестного садиста» она решает оставить своего нормального мужа! У вас это в голове укладывается? Меня всю трясло. И я не выдержала. Я пошла ва-банк. То есть попыталась откровенно поговорить с ней. Только ничего у меня хорошего не вышло… Ни-че-го.
* * *– Наша беседа напоминала странную игру в какие-то попытки забраться в тайные уголки ее сознания, с моей стороны, а с Машиной стороны – попытки убежать. Сначала мы обе с этим успешно справлялись. Я вела свою партию, пытаясь раскрутить ее на откровенность, она пряталась за милой, ни к чему не обязывающей улыбкой. Наконец я не выдержала первая. «Маша, что с тобой происходит? Тебе плохо?» Она вытаращилась на меня, а потом вдруг начала смеяться. Честно говоря, мне даже на одну минуту стало страшно от этакого смеха. Я испугалась, что у нее сейчас случится истерика. Но она успокоилась и сказала: «А тебе не кажется, что ты пытаешься применить ко мне свои филистерские понятия о жизни? У меня своя дорога, своя индивидуальность… Я все равно не имею возможности жить так, как мне того хочется, вынужденная подчиниться обывательским законам. Поэтому, если можно, оставьте меня все в покое. Скоро я стану прежней, но сейчас мне хочется испытать кое-что на себе. Потому что, ты же знаешь, я люблю ставить опыты!»
После этого она вышла из комнаты. Какое-то время мы не разговаривали – ничего, кроме вежливых улыбок и приветствий, как будто не было десяти лет нашей дружбы… Я встречалась и с Игорем, потому что однажды мне пришла в голову мысль – а не он ли это делает? Но одного взгляда на него было достаточно, чтобы все понять. Он выглядел бесконечно уставшим и грустным. Мне даже стало стыдно, что я так про него подумала. А потом произошло вот что.
Она снова достала сигарету из пачки, по-моему, уже шестую подряд. Ее пальцы нервно вздрагивали.
– Наша последняя встреча с Машей. Она сидела на окне и курила. Я уже хотела пройти мимо – последнее время я избегала ее. Но она вдруг вытянула руку – вот так, преграждая мне путь. Я остановилась. Она продолжала курить и смотреть в окно. Я ждала. Наконец она сказала, не поворачиваясь: «Что бы со мной ни случилось, не спеши меня обвинять. Просто у меня такая карма, понимаешь?» Я подумала по своей наивности, что она хочет поговорить со мной наконец-то откровенно и села напротив нее. «Машка, – сказала я. – Что с тобой происходит? Ну, расскажи ты мне, может быть, мы что-то придумаем». – «Да ничего, – пожала она плечами. – В том-то и дело, что и в этом нет смысла. Все бессмысленно»… У нее было в тот момент такое печальное лицо, что как раз тогда я и вспомнила про Нарцисса. Как будто она устала жить. И плакала, потому что утратила невинность и свет…
Аня набрала в легкие побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и выпалила:
– Я думаю вот что. У Маши были какие-то тайны, и эти тайны ее убили. Понимаете?
– Да, я понимаю, – согласилась я. – Но почему вы не рассказали всего этого Ванцову?
– Из-за Игоря, – просто ответила она. – Подумайте сами, что подумал бы этот Ванцов, расскажи я ему про синяки, про странные Машины слова… Он обязательно связал бы все с Игорем. А я хочу, чтобы он оказался на свободе. Он не виновен.
Несмотря на то, что Аня обогатила меня целой кучей новых сведений, я все еще чувствовала себя «ежиком в тумане». Полученные сведения, еще не усвоенные моим сознанием, образовывали в голове такой винегрет, что моя бедная головушка разболелась.
– Можно ли мне поговорить с вашей Басей? – спросила я.
– Конечно, – кивнула она. – Я сейчас выясню, на месте ли она, и мы к ней подойдем. Хотя, кажется, она знает ничуть не больше меня…
Аня встала и вышла из кабинета, оставив меня одну.
Я достала сигарету, и мои мысли начали приходить в порядок – хотя до идеального было еще очень далеко, но все-таки…
Сейчас мне казалось, что я уже ближе к разгадке. Если откинуть месть, как мотив, и вычеркнуть из списка имевших алиби, в истинность которого я не верила, Саввина и Багдасарова, то остается неведомый садист любовник.
Наличие последнего в Машиной жизни меня просто ошарашило. Нет, конечно же, я прекрасно знала, что существуют извращенцы, и даже очень интеллигентные люди иногда подвержены самым неожиданным страстям! Но Маша?!
Было отчего прийти в полное недоумение. Или я чего-то не успела понять в этой идиотской жизни? Или, как любит говорить Пенс: «Сексуальная революция в нашей стране дошла до абсурда»?
Но Маша…
Я привыкла уже к созданному образу чистой и смелой женщины, «далекой звезды» Игоря Воронцова, и принять новый образ – женщины с несколько извращенными наклонностями – мне было очень тяжело.
Дверь стукнула, вошла Аня.
– Саша, – позвала она меня. – Бася нас ждет. Пойдем?
Глава 9
Мы шли по длинному и узкому коридору, когда Аня вдруг повернулась ко мне и спросила:
– Хотите посмотреть на наших детей?
– Да, конечно, – согласилась я.
Она открыла одну из дверей, и мы оказались в небольшой, но достаточно уютной комнате.
На кровати лежала девочка с журналом в руках. На звук открываемой двери она сразу же отреагировала, сев и вытаращившись на нас.
– Здрасьте, Анна Андреевна! – широко улыбнулась она.
Что-то в ее чертах было отвратительно порочное, вызывающее – губы, которые она складывала трубочкой, или подмалеванная родинка на щеке? Причем она оставалась ребенком, и от этого становилось еще гаже.
– И почему же ты не в школе? – поинтересовалась Аня.
– А у меня горло очень болит, – немедленно захрипела девица.
– На твоем месте я бы все-таки туда пошла, Поля! Опять потом неприятностей не оберешься…
Поля вздохнула.
– Я пойду, честное слово!
– А мне кажется, что ты просто ленишься.
Мы вышли, и Аня сказала мне:
– Видите, Саша? Вот эта девочка – жертва педофилов. Работала на улице, и теперь с ней очень трудно. Вы не заметили, какой журнал она читала?
– «Пентхауз».
– Наши средства скудны, мы не можем давать им такие деньги… Порнушные журналы дорогие, значит, Полина опять зарабатывает «древним ремеслом». Как их от этого отучить – ума не приложу! Но я вам показала это не затем, чтобы поделиться с вами нашими сложностями. Просто то поле, в котором они существовали и привыкли существовать, они принесли сюда с собой. И мы тоже вынуждены в нем существовать, понимаете? Нет ничего удивительного в том, что кто-то оказывается слабее и не может этому противостоять, заражаясь пороком. Я, пока не пришла сюда работать, свято верила, что чистота сильнее. Но не зря же медики говорят, что куда заразительнее микробы, то есть грязь! Видимо, у Маши был слабый иммунитет… Вот она и потеряла невинность!
