Алексей Комов - Ушла из дома и не вернулась…
Я боюсь, что наступит настоящее одиночество. Игорь станет совсем далеким. Любовников заводить? Но любовник – для развлечений. Может, попробовать еще одного ребенка родить? Слава богу, не старая, сил много. Будет рядом со мной трогательный теплый комочек, топотун-говорун. Потом важный первоклашка, который старательно выводит большие неуклюжие буквы в своей тетрадке… И для Светки отдушина. Уж чего-чего, а эгоизма в ней хватает. Игорь, наверное, будет рад…
Правильно, только так и надо. Обед подождет. Необходимо сейчас же дозвониться до Игоря. Пусть приедет сегодня пораньше. Пошлет к черту все дела и приедет. Нам о многом надо поговорить. Он должен узнать, что теперь все будет по-другому. Теперь я стану ему настоящей женой…
20. Отец
От всех бед для мужика единственное лекарство – работа. Я за эти дни столько «перепахал», сколько за несколько месяцев не сделаешь. А впрочем – надо бросить лицемерить. Даже перед самим собой. Вернее, «не даже», а в первую очередь.
Все равно от своих мыслей никуда не сбежишь. Между телефонными звонками, словно дождавшись очереди, нет-нет, да накатит удушливая тоска. Та, из-за которой я боюсь спать. Боюсь, что опять начнут сниться все те же кошмары, липкие, безобразные. Да, кто-то мучается от бессонницы, я же сам стараюсь ее вызвать.
Если со Светланкой случилось непоправимое, никогда себе не прошу. Именно себе! Это здесь, на работе, я человек уважаемый.
Вон, Витька Раскин, когда-то вместе в институте учились, а все равно на «вы» называет.
Но стоит только прийти домой, как я становлюсь никем. Встань, принеси, сядь, говори, молчи, улыбнись гостям, дай понять, и прочая, прочая, прочая. И я вставал, приносил, улыбался и давал понять. С дочкой тоже занимался по команде. Чего лукавить, так и было. Видел, что «моя» делает с девчонкой, и молчал. Себя успокаивал: молчание – своеобразная форма протеста. Ерунда! Банальная покорность.
Ну почему же я все это так долго терпел? Неужто испугался своей жены? Ну, нет, оказывается, мне так было удобно. Думать не надо. Так, время от времени пожалеешь себя, и опять – в ракушку, сотворенную собственными руками.
Надо было раньше порвать и с ней, и с этим домом. Еще в то давнее время, когда первый раз почувствовал отчужденность. Так нет, все на что-то надеялся, дуралей. Образуется, дескать, само собой. Жди, образовалось! Когда Светка родилась, думал, мол, ребенок нас свяжет. Как же! Для нее дочь – ребенок, только ей принадлежащий. Во всех отношениях. А я – фактор наполовину случайный.
Зачем же я за эту семью, которая и семьей-то никогда не была, так держусь? Даже скандалы и те привычно скучны. Разве тому же Раскину плохо? Развелся несколько лет назад. Сейчас модный, ухоженный, без тени забот на узком лобике. Я, наверное, более одинок, чем он. Дома вокруг меня вертятся всякие Лялечки, Мусечки, их важные тупые мужья и ни одного приличного человека – только нужные. А у Витьки нужных нет – просто хорошая компания, приятные женщины, молоденькие девушки. Причем не он их ищет, этого я знаю, он часто от меня звонит, они сами настаивают на встрече.
Ничего удивительного. У мужчины после сорока – самый лучший возраст для личной жизни, если, конечно, на себя рукой не махнул. В себе уверен, знаешь, как с женщиной общаться и о завтрашнем дне и хлебе насущном не очень заботишься – зарплата позволяет. «Свой дом – свое гнездышко»! Тошнит меня от нашего гнездышка. И Светку тоже тошнило, уверен. В меня пошла.
Надо ставить точку. Встречу хорошего человека – женюсь. Подумаешь, дело какое. Кораблин в сорок пять лет сына родил – сейчас счастливей его человека не найдешь… Парню уже третий год пошел. А пока не встречу – буду жить в свое удовольствие. Светку к себе заберу, хватит ей в этом гадюшнике задыхаться. Квартиру сделаю – у меня тоже друзья есть. И нечего меня попрекать заботой тестя. «Заграница, заграница!» Шут с ней, с заграницей! И без нее люди живут, не тужат. А то застило все глаза тряпками, человека не видно – потерялся. Нет, пора, пора становиться человеком. Не когда-нибудь в отдаленном будущем, а сегодня, сейчас! Витька вечером предлагал в ресторан сходить, у его девицы свободная подруга появилась. Не буду отказываться. Вот так! Не буду и все.
Надо позвонить «своей» и сказать, что я приеду позже или вовсе не приеду. Просто сказать и никаких объяснений! Пусть думает, что ей захочется. Я начинаю новую жизнь…
Господи, но где же Светка-то?!
21. Начальник отдела управления уголовного розыска
– Чай будешь?
– Можно по чуть-чуть.
Вопрос излишний. Просто так – дань традиции. Сколько вместе работаем (точную цифру лучше и не называть, а то совсем грустно станет), столько пьем с Прокопычем крепкий чай.
Ослабляет узел галстука, снимает пиджак и вешает его на спинку стула. Устал наш следователь, устал. А ведь сегодня допрос мы вели вместе, вдвоем. Когда мои ребята этого Сашку вытащили из подвала, я сразу послал машину за нашим следователем. Как чувствовал, что задачка разговорить этого парня будет не такой простой.
Найти контакт с Радовым было сложно. Нет, он не молчал и не очень врал. Просто не хотел говорить основного. Только когда мои ребята принесли к нам в следственную комнату протоколы допросов его приятелей, тот понял, что дальше выкручиваться бесполезно. Однако полной уверенности в правдивости полученных показаний у меня так и не появилось.
Ставлю на поднос две пиалы – подарок из Ташкента. Густой темно-золотистый напиток ароматно дымится. Ну, как себя не похвалить? Удался сегодня чаек.
Прокопыч с наслаждением делает глоток.
– Поэзия… Ты, как на пенсию выйдешь, устраивайся в чайхану. Можешь в ту, что на Садовом. Нельзя такой талант от народа прятать.
– Ты мне в который раз уже одно и то же советуешь.
Опять о пенсии заговорил. Знает же, отчего не люблю я вспоминать о ней. Как мальчишка боюсь, что совсем скоро с утра не на работу буду торопиться, а в булочную, за хлебушком.
Сидит и блаженно прихлебывает чай из пиалы. А самому-то, кстати, тоже скоро на заслуженный…
– Ну, сыщик, о чем задумался? Полдела, считай, раскрутили, – у Прокопыча настроение благодушное. Мне бы его оптимизм.
– Лучше давай на ту, вторую, половину посмотрим. Что-то она пока яснее не становится. Смотри: кто ранил девушку, нам известно – Радов признался, и другие его вину подтверждают. Это хорошо. Взяли еще двух его сообщников – трое получается. Правильно? Плюс Слава, которого мои ребята в кафе выудили. Итого – четверо. Все, вроде, сходится? И у троллейбусов четверо было. Живи и радуйся. Мелочь только одна неизвестна, маленькая-маленькая. Если мы всю группу взяли, где девчонка? А? Где, я тебя спрашиваю?
– Ты, как бухгалтер в плохом магазине – дебет с кредитом никак не сведешь… – хрипло засмеялся Прокопыч. – Плесни-ка еще, в горле пересохло. Давление, что ли скачет, будь оно неладно. Не погода, а так, божье наказание… Я вот что думаю – не крутит ли нам мозги этот Радов?
– Есть такое впечатление. Смотри – о преступлении рассказывает подробнейшим образом, самые мелкие детали помнит: кто, где стоял и что делал. Готов выехать на место и все показать, как было. Но организатором преступления себя не признает. Утверждает, что его этакий «страшный дядя» заставил. Глупо?
Прокопыч отвечает не сразу. Помешивает чай в пиале, делает несколько глотков. Я терпеливо жду. Информация сама по себе – сырье, необработанная руда. Что она отдаст нам?
– Глупо… – соглашается он подумав. – Настолько глупо, что похоже на правду. С другой стороны – вполне объяснимо. Кому охота на себя все брать? Лучше выставить впереди себя паровозом некую мифическую фигуру – с него, с дяди этого, и весь спрос. А я так, мелкая, дескать, сошка. Тем более, Радову своих грехов вполне достаточно, чтобы получить солидный срок.
– Значит, вертит? Но если ему хочется себя максимально в этом деле выгородить, то есть все резоны сказать, где Света Горяева. А он не говорит. Почему?
– Допустим, что Радов нам «арапа заправляет», желая прикрыть более тяжкое преступление. Пока не исключена его заинтересованность в этом. Горяевой-то, действительно, нигде нет. Но, может, и игра…
Нет у меня уверенности в том, что он говорит правду. Понимаешь, нет! Вот представь: он и его дружки расправились с Горяевой, потом Радов наносит ранение Фоминой. Могло так быть?
– Не думаю. Ты же знаешь, мои ребята на месте происшествия все излазили, просчитали. Не хватило бы у него времени на все. Да и Слава утверждает, что Горяева еще и поговорить с незнакомцем успела. Крик был позднее. Значит, Светлана еще разговаривала, когда ранили ее подругу. Не сходится.
– М-да, – Прокопыч поставил пиалу на край стола. – Я и говорю – так глупо, что похоже на правду.
Он замолчал. Я тоже не спешу высказывать новые догадки. От правильности выдвинутой нами версии зависит, в каком направлении дальше пойдет поиск и преступников, и пропавшей девочки. Ошибемся, и кто знает, что случится дальше и с ней, и еще с кем-нибудь?
