Марчелло Фоис - Кровь с небес

– Вы не сообщили теткам Танкиса о том, что причина смерти не в самоубийстве?

– Нет, я этого не сделал.

– Хм, вероятно, у вас на то свои причины.

Конечно же, у меня имелись свои причины, однако они были таковы, что я вряд ли решился бы изложить их старшему инспектору. Для того чтобы попытаться объясниться с Поли, потребовались бы изобретательность, ясный ум, но в тот момент мне их явно не хватало. То есть, к примеру, как объяснить, что сначала я – похоже, совершенно бессознательно – хотел наказать Клоринду, но когда приступил к делу, то уже ясно понимал, что происходит. Я хотел, чтобы она испытывала отчаяние при мысли, что она стала, пусть и невольно, одной из причин смерти своего племянника. Я был оскорблен тем, как она меня провела – ухитрилась передать в тюрьму нож прямо у меня под носом.

И к тому же мое самолюбие было уязвлено подозрениями: что, если моя мать права и сестры Паттузи на самом деле легкомысленные особы и в их доме бывает слишком много мужчин. А ведь Клоринда, именно Клоринда, была раньше помолвлена с кем-то из Ирголи. Помолвка длилась много лет, а потом, бог весть по какой причине, свадьба не состоялась. В общем, раз уж известие о самоубийстве повергло ее в такую скорбь, я не хотел, чтобы она утешилась, узнав, что на самом деле самоубийства не было.

– Как бы то ни было, доктор Орру ничего не знает, кроме того, что он уже рассказал. Он прибыл, когда все уже закончилось… – Инспектор Поли попытался оживить нашу беседу.

– Знаю, я видел его.

– А что Каррус, тюремный надзиратель?

– Я… поговорил и с ним тоже. Я попросил его показать, как именно он нашел Филиппо Танкиса.

– А он?

– А он мне взял и показал, как это было.

– Как, вы и ему велели усесться на пол?

Я согласно кивнул головой в ответ, едва сдерживая смех.

– Вы самый настырный человек из всех, кого я знаю!

Я счел этот отзыв за комплимент, но мне все равно было плохо. Эта история с Клориндой и ножом никак не шла у меня из головы, возможно, мне следовало бы поговорить о ней с Поли.

– Тем не менее мне все равно нужно повидаться с Каррусом, он должен дать мне объяснения по поводу ножа, который оказался в распоряжении Танкиса. Скажу больше: я к нему отправляюсь немедленно, хотите пойти со мной? – спросил меня Поли, словно читая мои мысли.

– Одну минутку, – сказал я, втянув в себя побольше воздуха, – только одну минутку, и я иду с вами.

– Хорошо здесь наверху, – тихо вздохнул Поли.

– Нет, что вы, гспадин-авокат! Ежели бы я что-то такое заметил, я бы ему ножа не оставил. Да уж, сударь мой, у нас тоже есть свои правила. – В форме надзирателя Каррус выглядел как статист из любительского театра.

В этот момент в разговор вмешался инспектор Поли:

– Сколько человек было на посту в ту ночь?

Каррус покосился на него.

– Аккурат в тот час?… – начал тянуть он. – Как сказать-то… Да и потом, еще неизвестно, может, кто в другом крыле был… Ты вот, может, хочешь удружить коллеге своему, обход за него пройдешь, а он тебе потом стаканчик поднесет. Ну, что уж там, мы-то с вами знаем, как оно есть на самом деле, не будем зря разговоры говорить о том, чего не бывает.

– То есть на самом деле нет точного списка, кто в какую смену дежурит, – подытожил Поли.

Каррус поскреб затылок под шапкой.

– Тут еще надо подумать. Я пришел в пять, а в крыле, где был Танкис, тогда были только Руйу и Фоис.

Я занес эти имена в блокнот и спросил, пока писал:

– Посетители были?

Каррус просиял:

– Ну, это совсем просто проверить! Там же есть журналы. Никто не проскочит, на входе дежурит Лиори, а он – злой, как собака цепная, никого не пропустит. Мы можем прямо сейчас и пойти посмотреть.

Поли бросил на меня многозначительный взгляд.

– Мы бы предпочли вначале взглянуть на камеру.

– Как вам будет угодно, – отозвался Каррус и повел нас за собой.

Войдя в камеру, мы бросились в разные углы, как два спущенных с поводка легавых пса в погоне за добычей. Пол камеры – ровный слой тускло-серого цемента – уже дочиста отмыли дезинфицирующим раствором.

– Хорошо поработали, стало совсем чисто, – похвалил Поли.

Стоящий в дверях Каррус довольно ухмыльнулся.

– Еще бы, тут кровищи-то было… Они ж, может, и преступники, что здесь сидят, но ведь тоже люди! – высказался он по поводу будущих обитателей камеры.

– Почти совсем чисто! – заорал я, налегая на это «почти» и поднимая вверх указательный палец.

Поли оставил свои поиски, Каррус влетел в камеру.

– Что у вас там? – спросил меня уполномоченный инспектор, щурясь и пытаясь рассмотреть мой палец.

– Это дерево! – объявил я, выдержав небольшую паузу, – я хотел произвести как можно более сильное впечатление. – Это – частички дерева.

– А что, это важно? – спросил меня Поли, пока мы шли по коридору, который должен был вывести нас ко входу, где находились журналы посещений.

– Эта находка имеет определенное значение, потому что семье погибшего вместе с личными вещами не было передано никакого… никакой… как бы это назвать… поделки!

– Иначе говоря, вы полагаете, что все результаты его резьбы по дереву были скрыты, чтобы никто не смог узнать, что нож был у парня уже давно? Тогда – конечно, с подобной точки зрения версия о самоубийстве показалась бы маловероятной. И это…

– И это заставило бы задуматься и встревожиться… Не сходится что-то в этом деле: кто же просит принести нож, чтобы свести счеты с жизнью, а потом принимается мастерить солдатиков? Вы меня понимаете?

Обернувшись к нам, Каррус прервал нашу беседу.

– Минуточку терпения, – сказал он, заходя в какую-то боковую комнатенку. Через несколько мгновений он вновь появился в коридоре и пригласил нас внутрь: – Прошу вас, вот этот самый журнал посещений.

Там стояла подпись Пулигедду! В журнале, против графы «Заключенный № 643789: Танкис, Филиппе Джузеппе».

– Да, я был у него. – Профессор Пулигедду, по-видимому, был не слишком расположен к беседе.

Я не отрываясь смотрел на него, в надежде, что он продолжит рассказ. Но он замолчал.

– Вы ничего мне не сказали при встрече… – попробовал разговорить его я.

– Я понял, что в нашей беседе – хотя об этом и не говорилось впрямую – речь шла именно об этом случае, но я не счел уместным оповестить вас о моем визите в тюрьму. Существует профессиональная этика…

Я молчал.

– Но в нынешней ситуации, мне кажется, говорить о врачебной тайне уже… неуместно, – попытался надавить на профессора инспектор Поли. – У нас есть веские основания предполагать, что молодой человек не совершал самоубийства.

Профессор Пулигедду уставился на свои руки.

– Это был тот самый случай? Он был таким больным, о котором мы с вами тогда говорили? – В моем голосе звучало нетерпение, и оно в первую очередь раздражало меня самого.

– Запрещенное оружие – кажется, у вас есть такой термин? – обратился Пулигедду к инспектору. – Этот мальчик и был им: смертельно опасным и беззащитным одновременно; могли пройти месяцы, даже годы в состоянии покоя, я бы назвал его даже летаргией, но потом, под действием определенного раздражителя, он превратился бы в настоящего зверя.

– Он был вашим пациентом? – спросил я у профессора.

– Это не совсем так. Старший брат привел его ко мне несколько месяцев назад. Мальчик провел несколько недель в деревне, после призывной медкомиссии. Он желал только одного: стать солдатом, больше его ничего не интересовало. Но медицинское заключение оказалось отрицательным, и мальчик замолчал. Замолчал на целый месяц, вот старший брат и решил показать его мне. Он хотел, чтобы я выписал свидетельство для призывной комиссии. Мы виделись еще два раза и… И мне сразу же стало ясно, что… мальчик подвергался… как сказать… домогательствам. Вы понимаете, о чем я?

– Вы переговорили об этом с его братом?

– Да, я сказал, что у меня возникли подозрения такого рода… Имелись явные признаки.

– А как отреагировал брат?

– Брат был просто вне себя от бешенства. Они не явились на следующий прием, так что это стало нашей последней встречей.

– Предпоследней, – уточнил я.

– Да, предпоследней, – согласился Пулигедду. – То посещение в тюрьме я предпринял по собственной инициативе, но именно вы, господин адвокат, подали мне эту мысль.

– И к каким выводам вы пришли?

– Что это было все равно что махать кулаками после драки. Простите за такое сравнение. Этот мальчишка стоял на краю пропасти… Вы в самом деле хотите знать, что я об этом думаю? Так вот, у него на лбу было написано: «Самоубийца»!

Разговор с сестрами Паттузи оказался нелегким. Я рассказал им все: о наших подозрениях, о мнимом самоубийстве. Это никак не укладывалось у них в голове. Они даже не догадывались о том, что Элиас, старший брат Филиппо, решил показать его доктору. Клоринда подтвердила то же самое, что говорила раньше: нож передала именно она за четыре-пять дней до смерти Филиппо. Я чувствовал удовлетворение, видя по ее глазам, что ей стало немного легче на душе. Она испытывала облегчение, как человек, внезапно увидевший свет в конце пути, – как говорится, гора с плеч, камень с души. Теперь щеки Клоринды уже не были такими бледными.