Марина Серова - Испанский сапожок на шпильке
Валентин, похоже, и правда жил в морге. Когда мы зашли в подсобку, он спокойно заправлялся колбасой и свежими помидорами. Меня от этого зрелища чуть не стошнило.
— Привет работникам морга, — мрачно пошутила я, присаживаясь без приглашения на круглый металлический стул и предлагая Эдику взглядом последовать моему примеру. — Это зять той женщины… Ты не проводишь нас к ней?
— Да вы хоть перекусите, а потом уж жмуриков пойдете смотреть. — В голосе Валентина прозвучала искренняя забота о ближнем.
— Да мы вроде как перекусили. Правда, Эдик?
Валентин, не выпуская из рук шматок колбасы, повел нас в холодильную, выдвинул тело Сони и, что-то сказав — я не разобрала, — ушел к себе.
Я смотрела попеременно то на Соню, то на Эдика. Он моментально протрезвел. Это и понятно, ведь Сонино тело уже вскрывали, оно было грубо распорото, а затем зашито как мешок.
— Какой ужас, — сказал Эдик, боясь пошевелиться. — Что они с ней сделали?
— Смотрите, — я приподняла тело и показала ему отверстие от пули, — видели?
И вдруг он упал. Неожиданно, со страшным грохотом, наверняка сильно ударившись о край железной доски, на которой лежал труп его свояченицы. На шум прибежал Валентин.
— Вот черт! Пощупай ему пульс. Если твой приятель помер, его надо будет везти в другой морг. У нас тут не общежитие. Мест свободных нет.
— Да вы принесите нашатырный спирт, тогда не понадобится и место.
Он хотел уже броситься за спиртом, как я остановила его:
— Послушайте, вам удалось что-нибудь узнать о ней?
— Да. Она была беременна на третьем месяце. А что касается пуль, то мне сказали, что они совершенно одинаковые — что у Болотникова, что у нее…
Первое известие меня застало врасплох. Этого я никак не ожидала. Но, с другой стороны, мне многое стало ясно. Наверно, поэтому, как только Эдик пришел в себя, я задала ему вопрос. Прямо в лоб, не дав ему опомниться от обморока:
— Вы хотели, чтобы она родила от вас? Саша — бесплодна? Я разгадала вашу семейную тайну?
Он подошел к телу и дотронулся рукой до того места на ее животе, где могла зародиться новая жизнь.
— Да. Она сначала отказывалась. Она вообще была шокирована моим предложением. Сказала, что скорее отдастся первому встречному, но только не мне. А я… мне было неприятно это слышать, как и любому другому мужчине. Я не знал, что она девственница.
— Так вы все-таки уговорили ее?
Он вздохнул и сжал кулаки.
— Понимаешь, я, то есть мы, я и Сашка, напоили ее как-то. Здорово напоили. Придумали какой-то праздник. У всех было отличное настроение, казалось, все должно было получиться… И когда я уже приступил… Короче, Сашка взбунтовалась, заревновала… А Соня лежала без чувств.
— Зачем, зачем вам был нужен ребенок от такой некрасивой женщины? Все это выглядит полной бессмыслицей.
— Но Сашка только на этих условиях была готова на такой эксперимент. Только с Соней она позволила бы мне переспать, потому что была бы уверена, что в этом ничего другого, кроме основной цели — ребенка! — нет.
— И что же было дальше?
— Я не мог остановиться. Меня разобрало, я же нормальный мужик… А Соня показалась мне даже сексуальной. Было в ней что-то такое, чего не было, скажем, в Сашке. Говорить сейчас здесь об этом ужасно, я понимаю. Но ведь я ее больше никогда не увижу.
— Она что-нибудь узнала?
— Да. Я сам ей сказал на следующее утро. Просил прощения. Она набросилась на меня, ударила…
— Да вас вообще надо было убить! Вы же изнасиловали ее! Лишили девственности.
— Да, — с вызовом ответил он. — Пусть уж лучше это сделаю я, чем кто-нибудь другой, какой-нибудь извращенец.
— Да вы и есть самый настоящий извращенец. Она же была самостоятельной личностью. У нее были чувства. Кто вам дал право решать за нее ее судьбу?
— Да какая у нее была бы судьба, если бы я ее не спас?
— И что было дальше?
— Отношения испортились вконец. Она написала заявление в суд о том, что я ее изнасиловал, и показала его мне. Вот тогда я и пригрозил ей, что точно так же, через суд, потребую у нее свои деньги. У меня же сохранилась расписка и все такое… Но она к тому времени уже навела справки и заявила, что раз факт взятия у меня денег не был заверен нотариально, то и отвечать она не намерена. Короче, мы с ней, что называется, расквитались. Грязная история, согласен. И у Сони на этой почве начал развиваться психоз. Она не хотела жить с нами под одной крышей. Она говорила, что я ей противен. А куда она пойдет? У нее же ни копейки! Ни квартиру снять, ни тем более купить. Она стала лихорадочно искать работу. Но ее нигде не принимали. Потом якобы у нее что-то наметилось, буквально с неделю тому назад. Она пришла какая-то возбужденная и сказала, что скоро всем ее несчастьям придет конец. Сашка спросила ее, что, мол, она нашла работу? Но Соня ничего не ответила. Заперлась в своей комнате. А когда вышла оттуда, мы ее не узнали. Я первый раз видел ее накрашенную. Оказывается, у нее длинные густые ресницы…
Он во время разговора стоял и, не отрывая взгляда, смотрел на Соню. После того как сказал про ресницы, протянул руку и дотронулся до ее закрытых глаз.
— Как странно, мне совсем не страшно, хотя я очень боюсь покойников. Вы вот осуждаете меня за то, что я позволил себе сделать… Но меня тоже можно понять, мы же с ней не чужие люди, я почему-то был уверен, что она захочет быть моей… Сказать по-честному, мы с Сашкой предполагали жить втроем и тем самым как бы сгладить все Сонины комплексы. Она бы почувствовала себя полноценной женщиной. Я не вижу в этом ничего дурного…
— Это вы не видите, а она видела. Вы лучше скажите, когда у вас это произошло?
— Что произошло? — не понял он меня.
— Когда вы напоили ее?
— Накануне Восьмого марта. Я подарил ей цветы и свитер.
— Она была беременна от вас, — подвела я наконец черту под этим разговором. — Я только что разговаривала с патологоанатомом, который ее вскрывал, он мне и сказал.
Я сделала паузу и вдруг выпалила:
— А это случайно не вы ее убили?
— Она была беременна? Но этого не может быть!
— Почему же?
— Потому что я всегда знал, когда она болеет. Да и вообще, я же ее спрашивал, я ждал этого, ведь ради этой самой беременности все и делалось… Этого не может быть… Она сама сказала мне, что все обошлось, и рассмеялась при этом мне в лицо. Я же говорю, она ненавидела меня…
— А вам не приходило в голову, что у нее был другой мужчина?
— Она встречалась с каким-то парнем, но я уже, по-моему, говорил, что ничего ТАКОГО у них быть не могло.
— Много вы знаете о женщинах…
* * *Мы вышли из морга и пошли в разные стороны. Я наотрез отказалась ехать с ним в одной машине. Он с каждой минутой становился мне все противнее и противнее.
— Вы напрасно отказываетесь, уже глубокая ночь… Вы вызывающе одеты, на вас открытое платье…
— Да пошел ты!.. — в сердцах воскликнула я и быстрее зашагала по тротуару.
Глава 9 Внутренний мир Игоря В
Как назло, мне не встретилось ни одной машины. Даже угнать приличному человеку было нечего. Хоть бы кто велосипед оставил без присмотра — как же, держи карман шире! Так и пришлось мне тащиться целый квартал пешком. Кто бы знал, как я мечтала оказаться дома… Но это была несбыточная мечта. Когда я почувствовала, что у меня просто нет сил идти дальше, я вдруг поняла, что нахожусь в самом центре города, рядом с домом Волостнова. Неужели мои приключения на сегодняшний день еще не закончились?
Я позвонила в дверь и, едва держась на ногах, оперлась рукой на косяк. Конечно, он примет меня за какую-нибудь пьяницу или что-нибудь в этом роде. Разве приличные девушки шляются по ночам?
— Кто там?
— Это Таня. — Мне показалось, что я слышу голоса ангелов: неужели мне повезло и Игорь дома?
Он распахнул дверь, и я поняла, что он рад моему приходу. Это читалось в его взгляде.
— Я очень устала и хочу спать. Утром все объясню, хорошо?
Он проводил меня в комнату и усадил в кресло.
— Может, ты хочешь есть?
— Я ночью никогда не ем. Только зимой. Это у меня наследственное. В этом доме есть горячая вода?
— В этом доме есть все. Я постелю тебе в своей комнате, а ты можешь пойти в ванную… Боже мой, до чего тебе идет это платье! Это шикарно, это фантастично! Надеюсь, с тобой ничего страшного не произошло?
Я успокоила его, сказав, что со мной все в порядке, не считая двух покушений и угроз. Он, конечно, воспринял это как шутку. Ну да бог с ним…
И только в ванне, чувствуя, как горячая вода согревает мое почти безжизненное тело, я поняла, что значит в моей жизни цивилизация. Я всегда думаю об этом, когда лежу в ванне. Наверно, это даже хорошо, что я живу именно в двадцатом веке. Плохо только то, что жизнь моя протекает в тихом и болотистом, в смысле прогресса, городе Тарасове, а не в Париже. Но Париж был запланирован на осень.
