Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в сто карат
– И что же? – поинтересовалась я живо. – Он рассказал вам, как ведется следствие?
– О, что вы, Юля, конечно нет. До таких откровенностей с женщиной, не закончившей юридический вуз, он никогда не снизойдет. Но информацией все же поделился, правда, весьма неохотно.
– Ну?!
– Как вы понимаете, по факту убийства вашего Одноглазого, конечно, заведено уголовное дело. Тело отправлено в морг… другой морг, судебный, – уточнила она, опережая мой вопрос. – Результатов судебно-медицинской экспертизы еще нет, но и без того ясно, что он умер сразу: удар заточкой пришелся прямо в сердце. «Очень точный, профессиональный, я бы сказал, удар», – заявил Алексей Бугаец. Кроме того, на шее неизвестного виднелись следы кровоподтеков странной опоясывающей формы – как будто его душили… При убитом не было найдено никаких, абсолютно никаких документов. Только ваша, Юля, фотография, статья и записка – тут Бугаец вас не обманул. И все. Но вот что интересно, – Ада вдруг живо блеснула глазами из-под приспущенной на лоб челки, – убитый был очень странно одет.
– Тоже мне, открытие! – я разочарованно откинулась на спинку кресла. – Я еще когда уж заметила на нем это потрепанное пальто и шляпу, я и Бугайцу вашему сказала, что все это было ему словно не по размеру и слишком бросалось в глаза.
– Да, но дело не только в этом. Обнаружилось, что на убитом – дорогое шелковое белье, тонкие шерстяные носки, «саламандровские» добротные ботинки. На руке – швейцарские часы, и не подделка, а настоящий фирменный хронометр. А кроме того, ваш убитый, если судить по ухоженной внешности, был большим сибаритом: он стригся у хорошего парикмахера и регулярно делал маникюр.
– Ого! – уважительно произнес Антон.
– Погодите, какой парикмахер? – удивилась я. – Я точно помню: длинные седые пряди, причем неровно остриженные. Или что, мода изменилась?
– Нет, моя дорогая. Это парик.
– Парик?!
– Да. И под ним – густые черные волосы, вполне аккуратная стрижка. И еще одно. Сколько, вы говорили, было лет убитому?
– Если по виду судить, то – за пятьдесят…
– Не больше тридцати пяти. Молодой еще, в сущности, человек.
– Молодой?!
– Да. Я понимаю, можно было легко подумать, что он старше: седой парик сильно старит, и потом, изуродованное лицо тоже никого не молодит. Но эксперт-специалист в возрасте ошибиться не мог.
– Так вот почему он так резво бегал, – пробормотала я. – То-то я удивлялась: совсем почти не отставал…
– А что его одноглазость? – оживился Антошка. – Что сказал эксперт?
– Очень немного: очень старая, десяти-пятнадцатилетней давности рваная рана глаза с выпадением внутриглазной ткани. Механическое повреждение. Могло случиться от чего угодно…
– А мы-то думали, что это он в такси глаз свой оставил, – съязвила я, раздражаясь все больше и больше оттого, что Антон буквально пожирал Аду глазами. – Тоже мне, эксперт! Такой диагноз и я могу поставить!
– Перестань, Юлька! – отмахнулся Антон. – Итак, дело ясное, подводим итоги: во-первых, совершенно очевидно, что завтра с утра нам надо рвануть к этой самой санитарке, причем допрос ей учинить наиподробнейший: почему она выдала тело? Как это произошло? Кому? Пусть опишет похитителей как следует! Прижать ее к стенке. Пригрозить, если понадобится… Дальше, если успеем, надо бы к детям похищенной бабули смотаться. К настоящим детям, я имею в виду. Во-первых, узнать, что нового; во-вторых, спросить, не появлялся ли Одноглазый и у них – в сущности, нам с его внешностью повезло, такого типа любой запомнит…
– Самое главное, необходимо узнать подробности жизни этой Руфины Нехорошевой. Когда тайна формируется около восьмидесятилетней женщины, тут и сомнений нет, что на девяносто процентов – дело в ее прошлом, – заметила Ада, очень аристократично оттопырив мизинец и поднося к губам чашку. – Если вы позволите дать вам один совет – ведь вы же позвали меня дать совет? – то я бы порекомендовала сделать так. К детям Руфины нужно пойти вам, Юлия. Оба ее сына – люди уже пожилые, это значит, что они уже несколько лет находятся под сильным влиянием Сатурна, планеты тихой и действующей на низкой энергетике. Вы же, Юля, – Овен. Обычно Овен не слишком прислушивается к голосу Сатурна, но за одним исключением: в период опасности или сложной жизненной ситуации Овен начинает слышать Сатурна, может быть, даже лучше, чем Козерог; другой вопрос, как он отнесется к услышанному. О Близнеце же этого не скажешь, – добавила она, обращаясь к Антону.
– Как вы узнали, что я – Близнец? – поразился он. – Интуиция?
– Не только, – она снова улыбнулась, и опять это была какая-то новая улыбка! – Я просто некоторое время понаблюдала за вами обоими. Вы смотритесь восхитительной парой, хотя на первый взгляд и может показаться, что вы часто спорите и пикируетесь. Но на самом деле споры эти происходят только по одной причине – оба вы неутомимы, активны, склонны к познанию. Такой тандем у Овна складывается только с Близнецами. Ну и еще. Знакомя нас, Юля сказала, что вы – ее добровольный помощник, причем очень инициативный. А Близнецы испокон веков предпочитают вести деятельность, связанную с беспрерывной сменой впечатлений… Итак, – сказала Ада, немного помолчав и поднимаясь, чтобы покинуть мой дом, – на сегодня, я думаю, хватит. Если никто из вас не возражает, то давайте встретимся завтра в это же время.
– Погодите, а как же версия об отправке тела в Германию, Хагенсу этому? – вспомнила я.
– Эта версия пока отменяется. Вы же сами убедились, какой шум поднялся вокруг истории с пропажей бабулиного тела. Стоит ли этот скандал выделки? Я лично, если бы возглавляла банду похитителей трупов, – на этих словах Ада мечтательно прищурилась, – ни за что не пошла бы на такой риск ради одного-единственного, к тому же немолодого тела. Нет, преступникам нужна была именно Руфина – иначе зачем же они звонили в больницу? Интересовались ее здоровьем?
– Я тоже считаю, что Хагенс из-за одного тела светиться не стал бы. Его интересуют оптовые поставки, – согласился Антон.
* * *Сказать, что на другое утро после первого совещания Антон был настроен по-боевому, – значит не сказать ничего. Подозреваю, что он ужасно стыдился передо мной вчерашнего конфуза с его невольным заточением в помещении морга и стремился во что бы то ни стало реабилитироваться любым способом. Это намерение вылилось у него в бешеную активность, которая срикошетила по мне особенно больно: меня, привыкшую вставать как можно позже, а ложиться под утро, подняли сегодня практически глубокой ночью – в семь утра.
Если в один суровый день я настолько провинюсь перед обществом, что оно захочет придумать для меня какое-нибудь особое, невыносимое наказание – то моим палачам не понадобится ни испанского сапожка, ни дыбы, ни тисков, в которых грешнице зажимают ее белоснежные пальчики. Для того чтобы обречь Юлию Воробейчикову на вечную пытку, достаточно только принять закон, согласно которому меня ежедневно надо будить в семь утра! Каждый день – в семь утра! Ежедневно – в семь!
Страшнее этой необходимости для меня нет ничего на свете.
По натуре я «сова», и довольно свободный рабочий график (а я работаю, напомню, ведущей криминальной рубрики в молодежной газете «С тобой») позволяет, слава те господи, не вставать с петухами.
Но сегодня…
Почти ничего не соображая, с трудом раздирая слипшийся в мозговых извилинах туман, я, как сомнамбула, натыкаясь на двери и косяки, искала дорогу в ванную, потом (минуя кухню!) обратно в свою комнату; Антон, отказавшись разуться и пройти, живым укором стоял на пороге нашей квартиры и отбивал безвозвратно убегавшее время носком кроссовки.
– А-аа-ззззз-ааа, – я хотела спросить «а зачем так рано?», но выдавился только сладкий зевок.
– А затем, что Надежду Чернобай надо застать дома. Вдруг она уже на другую работу устроилась?
– Пхх-х…
Потерявший терпение приятель дернул меня за руку и поволок вниз по лестнице – я почти не делала усилий в спуске, только заваливалась на бок, к перилам, – и очень неуважительным образом забросил мое тело на заднее сиденье «Фольксвагена». С наслаждением откинувшись на диванный валик, я втянула в салон уже подмоченные невысохшими лужами ноги, хлопнула дверцами и завалилась дрыхнуть; а что, мелькнула ускользающая мысль, если упереть конечности в потолок, то можно отлично выспаться…
Серое утро медленно светлело. Дом санитарки Чернобай (вернее, полдома, ибо наша подследственная являлась хозяйкой только одной его половины) оказался стоящим на самой окраине, там, где городская черта сливается с холмами и редколесьем. Крепкое деревянное строение затесалось в череде частных домов, которую еще не подъели ширящиеся новостройки; но стандартные многоэтажки на этих туземцев уже поглядывали с аппетитом, и совсем скоро, как можно было прочитать в главной газете нашей мэрии, цивилизация раскатает непрезентабельные домишки по бревнышку.
