Барбара Навроцкая - Останови часы в одиннадцать
Габлер упал в кресло.
– Действительно, это уже кое-что, – признался капитан.
– В пятидесятых годах монастырь был закрыт. Вот копия из архива епископской курии. Там сестры вели собственную документацию. Одна из монахинь, врач, по специальности фтизиатр, перешла к открытой практике. Работала в районной лаборатории рентгенологом. Сохранила за собой только право ношения монашеского платья. Она поместила девочку на станции в Люблине у своих родственников. Девочка жила там до получения аттестата зрелости. Она была исключительно способной, и поэтому монахиня не хотела потерять ее из виду. Эта монахиня помогала ей до окончания средней школы. А дальше Йоля помогла себе сама. Однажды, после выпускного вечера, она собрала свои манатки и покинула станцию. Не предупредив опекунов и не оставив никаких сведений о том, куда идет. Хорошо, да?
– Хм. Скорее странно. Неблагодарность у военных детей – редкость, – заметил капитан.
– Погоди, погоди, она попрощалась. Своеобразно и только с монашкой. В день побега она пришла в амбулаторию к сестре Марии. Но ни словом не обмолвилась, что уезжает. Поблагодарила ее за крышу над головой, одежду, книги, за то, что никогда не была голодной. Сестра Мария очень удивилась такой словоохотливости. Ребенком Йоля была молчаливым и замкнутым. Эта черта характера у нее осталась. Мария решила, что у каждого наступает такой момент, когда хочется открыться. Выговориться. Не важно, в какой момент это наступает и где. Кроме того, обстоятельства объясняли внезапную сердечность девочки. Она только что сдала экзамены на аттестат зрелости. С тех пор Йоля у монахини больше не появилась. Со станции дали знать, что вещи свои она забрала. Мария все поняла: неожиданная исповедь была прощанием.
– Тогда мне непонятна реакция монахини, – рассердился капитан. – Не попытаться найти ребенка? Ведь она столько в нее вложила!
– Разве ты не понимаешь, что у них совершенно другой взгляд на мир, – заметил Габлер, – они по-иному оценивают человеческие поступки, их мотивы, чем ты и я. Им нельзя привязываться к одному человеку, иметь отца, детей, мать, братьев и родственников в нашем понимании слова.
– Не трещи у меня над ухом, – скривился Корда. Он сосредоточенно думал.
«Должно быть, что-то случилось, что-то произошло, и это что-то послужило причиной ее ухода. В Люблине есть хороший университет, ей не надо было искать лучшего учебного заведения, если она собиралась учиться. Черт побери, ничего не понимаю», – он рассердился не на шутку.
– Люди без прошлого, которые не знают, кто они, откуда взялись, реагируют иначе на многие вещи, чем ты и я, – проговорил обиженный Габлер. Наконец-то он принес шефу новый, что-то обещающий след, а тот только злится. – У таких детей нарушено психическое равновесие, – вырвалось у поручника. – Чего здесь еще искать? Сколько времени и сил мы потратили на поиски убежавших из детских домов? Ты ведешь себя так, как будто сам десятки раз не задавал этим детям вопрос, почему они все время удирают, странствуют, бродят, хотя у них есть теплые постели и печь.
– Ну-ну, не учи меня! – крикнул капитан. – Не будем вспоминать, что я делал в других случаях, хорошо? Впрочем, все они разные. И этот тоже имеет свои особенности, пока мне не известные. Сделай одолжение, посиди минуту тихо.
Поручник повернулся к капитану спиной, демонстрируя этим полное безразличие и обиду.
«Чего-то испугалась? Кого-то встретила? – размышлял капитан. – Кого? Кто ее напугал? Кто? В чем тут дело?»
– Был ли кто-нибудь из наших людей на станции? – наконец спросил он, словно превозмогая забытую боль.
– А как ты думаешь? – искренне возмутился поручник. – Комиссариант в Люблине проверял данные. Опрашивали монахиню и соучеников Йоли по гимназии. Ты думаешь, что имеешь дело с новичками? Просто мы споткнулись на прописке, но это только вопрос времени. Человек не иголка. В бюро учета населения не указано, куда она выехала. Через несколько дней тебе на тарелочке принесут историю ее путешествия. А еще через несколько дней доставят и девчонку.
«Я не очень в это верю», – думал капитан с нарастающим раздражением.
– Если ты так все хорошо знаешь, – ответил он вызывающе, – то, может, скажешь, в тот день или незадолго до того, как девочка исчезла из Люблина, не посещал ли ее кто-нибудь чужой? Тот, чей адрес и фамилию ты не знаешь и не скоро будешь знать? – говоря это, он внимательно смотрел на поручника.
На самодовольном лице Габлера, пышущем здоровьем, появилось разочарование.
– Этого я не знаю, – согласился он почти покорно.
– Тогда поезжай в Люблин и узнай! – прикрикнул капитан. – И поживее. А то другого случая для разговора с этим несчастным ребенком, а тем самым и со мной, может не представиться.
«Этому ребенку, – подумал Габлер, не теряя самообладания, – тридцать четыре года».
Глава IX
Он выдвинул большой ящик секретера и поставил его на пол, когда услышал скрежет ключа в замке. Задвинуть ящики обратно времени не было. От старости секретер весь растрескался, планки ящика цеплялись о заусенцы облупливающейся фанеровки. Он уже много раз давал себе слово, что пригласит реставратора.
«Черт возьми, этого я не предвидел. Как это так получилось? Что ей сказать?»
У Ирэны были вторые ключи. И прежде чем он успел подумать, что совершил глупость, так как с определенного времени уже ничего нельзя было делать как раньше, она стояла на пороге.
– Ежи, – на ее лице было написано удивление. – Господи, как я испугалась. Представь себе, я открываю дверь и слышу, что кто-то скребется в пустой квартире. Подожди, я должна сесть.
С миной мальчика, только что выбившего у соседей стекло, он быстро подставил ей стул.
– А… что ты тут делаешь? Ты же должен был сидеть в Яшовце. Вернуться на третий день! С ума сойти!
– Слышишь, как дует? Мне надоело. Посмотри, что делается на дворе. Оттуда надо было смываться.
Она поглядывала на него с удивлением, хотя старательно это скрывала.
– Ломаешь мебель? – спросила Ирэна. Он последовал за ее взглядом.
– Ах, это, – она сама давала ему возможность задвинуть ящик. Он не спеша взял его и приставил к отверстию. Ирэна сидела напротив секретера, свет из окна освещал его внутренность. – Как сильно повело ящик, – сказал он, лихорадочно воюя с неровностями старого дерева. Ирэна подошла к нему, он чувствовал ее плечо.
– Не нажимай, силой ничего не сделаешь, – заметила она недовольным тоном. – Смотри, ты сдираешь фанеровку вокруг ящика. Шпон очень хрупкий, легко крошится. Теперь найти хороший материал под цвет трудно.
Руки у него дрожали от напряжения и от страха быть разоблаченным.
«Ко всему еще и это. Теперь я буду бояться. До конца жизни буду чего-нибудь бояться, хотя для страха нет никаких причин».
Наконец ящик поддался и скользнул на место. Ирэна наклонилась, рассматривая новые повреждения на фанеровке.
– Эх, можно было бы поделикатней. Кстати, у меня есть столяр, – сообщила она радостно, – я завтра же оттащу к нему секретер.
Противиться он не мог. «Придется искать другое место, – решил он. – Ничего не поделаешь».
Он стал обдумывать, как услать Ирэну домой. Не то она сейчас будет варить кофе, готовить завтрак и тому подобное. Как бы читая его мысли, она сказала:
– Ну ладно, раз ты уже здесь, я пойду за покупками. В холодильнике ничего нет. Почему не позвонил?
– Я как раз собирался. Ты меня опередила. Я хотел тебе сказать, что договорился поужинать с Михалом, – врал он с таким видом, словно Михал тащил его на канате. – Я не мог отказаться. На работе на меня и так косо смотрят. Знаешь… ничего не говорят, но это чувствуется. У меня никогда нет времени встретиться с коллегами.
– Ты сегодня был на работе? – искренне удивилась она.
– Забегал на два часа. У Михала ко мне какое-то дело. Он не настаивал, но я заметил, что ему это очень важно.
– Ежи, только не влезай ни в какие интриги, – предостерегла она.
– Знаю.
– А почему это так срочно? Ты не догадываешься, что ему от тебя надо?
– Понятия не имею.
Ирэна забеспокоилась. Ему стало неприятно, что он должен ее обманывать.
– Пойду за продуктами.
– Посиди. Я все равно должен идти в город. Куплю себе что-нибудь по дороге. Выйдем вместе.
Он знал, что ей, как всегда, хотелось побыть с ним. Они могли разговаривать часами. С этого и началась их дружба. Впервые он выкручивался, придумывал уловки, сознательно обманывая ее, чтобы взять назад ключи, и одновременно чувствовал к себе отвращение.
– Подожди, я переоденусь, – сказал он, чтобы не стоять истуканом и не погрязать во вранье, которое в таких случаях растет как лавина.
«Если уж мистифицировать, так до конца, – думал он, снимая рубашку. – Ужинать будем в закусочной. Я всегда в таких случаях надеваю галстук».
Он взял пиджак, с трудом просунув руки в рукава, пиджак был очень обужен, но ему шли только такие. Быстро переложил мелочь из куртки во внутренние карманы.
