Светлана Алешина - Грех на душу
— Говорил я тебе! — укоризненно пробасил Благолепов.
Петяйкин замолчал, беспомощно глядя на меня. Кассовый чек был у меня под рукой. И хоть я наизусть помнила, что на нем написано, я строго всмотрелась в квадратик бумаги и спросила:
— Можете назвать дату, время и стоимость покупки?
Петяйкин на секунду опешил, надул щеки от напряжения, а потом выпалил:
— Шестнадцатого февраля, восемнадцать-пятнадцать, одиннадцать тысяч восемьсот рублей шестьдесят четыре копейки!
Я выдержала секундную паузу, а потом снисходительно заметила:
— Вроде сходится. Похоже, вы не соврали. Ну, а если что — мы знаем, где вас искать.
— Да ты что?!. Да я… Да как ты могла?.. — задергался Петяйкин.
Я махнула рукой.
— Забирайте телевизор, и чтобы духу вашего здесь не было!
Не могу поручиться за Федора Ильича, но Благолепов от моего предложения просто пришел в восторг. Его квадратное добродушное лицо засияло, и он тут же меня заверил:
— В минуту управимся!
После чего попытался подойти к телевизору в своих сапожищах на цыпочках, что, разумеется, ему не удалось, но выглядело исключительно забавно и трогательно. Подняв тяжелый аппарат как пушинку, он тем же манером, но уже пятясь, выбрался из комнаты, а Федор Ильич, чтобы скрыть смущение, хлопотливо раскрывал перед ним двери и зычно инструктировал его на ходу, как правильно нести груз.
Когда они наконец ушли и все стихло, мы с Маринкой переглянулись и, не выдержав, расхохотались.
— Ну, что — получила? — спросила Маринка. — Благодари меня! А то пришлось бы тебе сейчас писать докладную по поводу пропавшей коробки! В следующий раз прежде, чем творить добро, хорошенько подумай! Или тебе неизвестно, что инициатива наказуема?
— А что, собственно, случилось? — ответила я. — Справедливость восторжествовала. А Петяйкин уже сказал спасибо. Правда, на фоне других слов это прозвучало не так ярко, но что поделаешь? Человек был немного взволнован.
— Противный все-таки тип! — вздохнула Маринка. — Он мне в тот раз еще не понравился. Зато этот, который с ним был… Благолепов! Какая прелесть!
— Ну вот видишь! — многозначительно заметила я. — А ты страдала, что нет настоящих мужчин! А тут такой экземпляр, да еще совсем рядом! До Заречного какой-нибудь час езды — ну, делая скидку на распутицу, полтора… Что бы тебе туда не съездить?
Маринка наморщила лоб, серьезно задумалась, а потом обреченно махнула рукой.
— Ничего не выйдет! — сказала она. — Этот организм в условиях большого города не выживет. Не его ареал. А у меня, как подумаю про деревню, просто мороз по коже идет! Ты только представь себе — печь топить, корову доить, картошку копать, и вдобавок во дворе! Я не выдержу…
— Но ты же и не пробовала! — подзадорила я ее.
Маринка решительно мотнула головой.
— Даже и пробовать не хочу! — отрезала она. — Видела его сапоги? В деревне все носят такие! Ты можешь представить меня в таких сапогах? Я лично не могу!
Меня это заявление озадачило.
— Ну, это звучит как-то уж слишком неправдоподобно! — заметила я. — Почему же непременно все в одинаковых сапогах?
— Потому что в деревне так положено! — категорически ответила Маринка.
Такое парадоксальное видение сельской жизни требовало более подробного обсуждения. Но углубиться в него нам не дали. Вернулся Сергей Иванович Кряжимский.
Разматывая с шеи черный, в красную полоску шарф, он шутливо сказал:
— Кажется, у вас были гости? Догадываюсь, это двое крупных мужчин, похожие на сельских жителей, причем у одного волосы соломенного цвета…
— И склочный характер! — не удержалась Маринка. — Знаете, какую истерику он нам тут устроил?
— Истерику? — удивился Кряжимский. — По какому поводу? Телевизор стал хуже показывать?
— Почти угадали, — сказала я. — Господина Петяйкина смутило отсутствие некоторых комплектующих…
— Гм, на человека трудно угодить, — глубокомысленно заметил Сергей Иванович. — Об этом еще у Пушкина говорится… Только там в качестве примера взята почему-то особа женского пола.
— Потому что мужики теперь не те пошли, — вернулась к своей теме Маринка. — Если бы Пушкин дожил до наших дней…
— Ему повезло — он не дожил, — коротко сказал Сергей Иванович. — Но однако вернемся к нашим баранам! Я все выяснил, Ольга Юрьевна. «Жигули» за номером 39–68 ТАР принадлежат некоему господину Уфимцеву Борису Александровичу, проживающему по адресу: Астраханский тупик, дом 12, квартира 25. За ним, кстати, числятся мелкие правонарушения — дважды оштрафовывался за вождение автомобиля в нетрезвом виде. Последнее место работы — авиационный завод, инженер. Но это данные от девяносто шестого года. За это время, конечно, многое могло измениться.
— Например, бывший инженер занялся кражами электроники, — предположила я. — А что? В этом есть что-то изящное. Если он был инженером-электронщиком, то это почти по профилю… Кстати, словесный портрет Толяна удивительно подходит к биографическим данным — Блох сразу предположил, что этот человек — пьющий…
— Воздержитесь от поспешных выводов, Ольга Юрьевна! — предостерег меня Кряжимский. — То, что Уфимцев ездил под хмельком, еще ни о чем не говорит. Может быть, он просто отчаянный человек, сорви-голова? Надо убедиться своими глазами. Вдруг этот инженер — красавец под два метра ростом, с черными как смоль кудрями и с цыганскими глазами?
— Какой портрет вы нарисовали, — мечтательно сказала Маринка. — Даже завидно!..
— Но в реальности Блох не видел никакого красавца, — возразила я. — Этот портрет имеет право на существование только в том случае, если машину у инженера Уфимцева угнали.
— Об угоне в милицию никто не обращался, — сказал Кряжимский.
— Тогда о чем речь? Скорее всего, сам Уфимцев и торговал телевизором, — сказала я.
— Совсем не факт. Машину он мог кому-нибудь дать, — заметил Кряжимский. — И потом, он Борис, а не Толян.
— Ну, а имя он мог позаимствовать! — объявила я. — Да что тут гадать. Нужно просто посмотреть на господина инженера вблизи. К сожалению, Ромка заболел — я предпочла бы его послать на разведку — он мог бы зайти к инженеру домой, не вызывая подозрений, сказать, например, что ищет своего друга и ему дали номер именно этой квартиры… Нам с Виктором это сделать труднее — вдруг инженер будет в компании Тимура? Это вполне вероятно, но тогда все ужасно осложнится…
— Послушай, в конце концов, это могу сделать я! — неожиданно сказала Маринка. — Так и быть, пожертвую собой ради общего дела! Я тоже могу разыскивать своего друга — или лучше подругу — и мне тоже могут дать неправильный номер квартиры…
— С каких это пор в тебе проснулся такой энтузиазм? — подозрительно осведомилась я.
Маринка притворно вздохнула.
— Просто ты меня не ценишь! — ответила она. — Ну и потом, я собственными глазами хочу взглянуть на отчаянного парня с цыганскими глазами. Может, он прокатит меня по городу с шампанским и песнями?
— Смотри, как бы он тебя не укатил куда-нибудь! — охладила я Маринкин пыл. — Пожалуй, одну тебя отпускать не стоит. Поедешь с Виктором. Он подождет тебя в машине. Только очень прошу — не увлекайся, даже если инженер тебе понравится. Не забывай, что он как-то замешан в эти дела с телевизорами.
— Вот еще выдумала! — фыркнула Маринка. — Я же шучу! Мне действительно хочется помочь. Неужели это так противоестественно?
Но я видела, что основным движущим мотивом для нее является любопытство, вызванное слишком бурным воображением.
Наверное, Маринке очень не хотелось отмечать праздник в одиночестве. Она использовала любой шанс.
Впрочем, все это не могло помешать воспользоваться ее предложением. Для меня важен был результат, а не мотивации.
А если инженер при этом еще окажется и хорошим человеком, так флаг ему в руки.
Теперь оставалось дождаться одного Виктора. Задание у него было не таким простым, как могло показаться на первый взгляд. Кроме того, возможно, возникли какие-то сопутствующие обстоятельства, задержавшие его. Поэтому я не слишком волновалась. Куда больше меня мучило предчувствие, что Тимуру здорово досталось и он попал в больницу. Хотя он и был форменной скотиной, но такого исхода я ему не желала.
Виктор появился примерно через полчаса. Он был спокоен и даже как будто весел. Помахав фотоаппаратом, он сказал одно слово:
— Жив!
Из этого я поняла, что Тимур не только жив, но и находится в приличном состоянии, и Виктор умудрился даже заснять его личность на фотопленку.
Однако мне хотелось знать подробности, и я попыталась их у Виктора вытянуть. Он улыбнулся и жестом дал понять, что ничего интересного в отношении Тимура не узнал. Но, прежде чем отправиться в лабораторию, он вдруг сообщил:
— Чудно! Ночью Блоху витрину кокнули!
