Сергей Костин - РАМ-РАМ

Лежащая рядом Маша громко вздохнула.

— Не можешь заснуть? Снотворного нет у тебя? Я-то не принимаю, — сказал я.

— Да нет, я не поэтому, — помолчав, вполголоса отозвалась моя напарница.

То есть я не потому вздыхаю, что не могу заснуть! Как я всегда делаю это в случае конфликта, я постарался взглянуть на ситуацию ее глазами. Ее посылают на операцию с человеком, которого она видит впервые в жизни. И что она знает о нем через сутки? Первое: это законченный алкоголик! На самом деле, нет — я вхожу в легкий штопор только после встреч с Кудиновым. Второе — бабник! Здесь она тоже не права. Ее выходка в самолете не только никак не была мною спровоцирована, но и до сих пор мне полностью непонятна. А с Деби мы просто болтали. Третье: плохой товарищ! Да, я игнорировал ее с того самого инцидента в самолете, но, согласитесь, это была ответная реакция. А поскольку времени нос к носу мы с Машей провели не так много, она пока не может оценить мои достоинства: обаяние моей уникальной личности, обычно располагающее ко мне множество незнакомых людей, мои незаурядные аналитические способности, мою безоглядную храбрость и решительность в критических ситуациях, мою смиренную покладистость перед лицом бытовых неурядиц, мою неизменную готовность пожертвовать собственной безопасностью, удобством, просто последним куском хлеба ради ближнего. Нет, мне на Машу обижаться не стоило.

— Не расстраивайся, — успокоил я свою напарницу. — Мы с тобой еще сработаемся! Я, на самом деле, совсем не злобный.

Маша в ответ только скрипнула пружинами. Похоже, успокоил я только себя.

3

Постояльцы гостевого дома «Аджай» просыпались вместе с первым проснувшимся. А поскольку засыпали они с последним заснувшим, время, отводимое на ночной отдых, тягостно долгим не было ни для кого. В нашем случае это было часа три с небольшим.

Лешкины Касио, которые я переставил на местное время еще в самолете, показывали около восьми. Маша, как ни странно, спала. Я знал это вполне определенно не только по ровному ритму ее дыхания, но и по ее позе. Она лежала лицом ко мне, откинув простыню до пояса. На ней была совсем легкая комбинация на тонких бретельках, очень открытая. И сейчас, поскольку одна из бретелек с плеча спала, в прорези виднелась ее грудь: маленькая, белая на фоне загоревшего тела, с аккуратной розовой пуговкой соска. Никаких греховных мыслей ни, тем более, физиологических реакций картина эта во мне не вызвала. Я повернулся на другой бок и, несмотря на гомон во внутреннем дворе нашей Вавилонской башни и голодное мычание коровы, доносящееся с улицы, снова заснул.

Когда я открыл глаза. Маша уже была одета. Пристроив на коленях пудреницу с зеркальцем на внутренней крышке, она щеточкой наносила тушь на ресницы.

— Доброе утро! — церемонно поздоровался я.

— Доброе утро! — с холодной вежливостью ответила моя напарница и повернулась ко мне спиной.

Я не сразу сообразил, что это не было жестом презрения. Маша просто давала мне возможность встать.

Я посмотрел на часы: мне удалось доспать еще два часа. Я вытащил ноги из-под простыни и, поразмыслив, все же натянул джинсы. Однако пристроить их в крошечном туалете, он же душевая кабина, было негде, и я, приоткрыв дверь, положил их на пол у порога. Стулья — я это отметил еще вчера ночью — в гостевом доме «Аджай» считались столь же ненужным роскошеством, что и, например, бюро, трюмо или консоль под китайскую вазу.

Когда я, проделав процедуру с джинсами в обратном порядке, вышел из нашей комбинированной ванной, Маша стояла у окна в позе ожидания, постукивая кончиками ногтей по стеклу. Мы молча спустились в холл, где завтракала разношерстная европейская публика. Девушки и парни, многие странного вида: с пирсингом по всему лицу, включая язык, с бритыми черепами и разноцветными татуировками по видимым частям тела. Молодая американская пара с целым выводком детей, младшему из которых, болтающему ногами в плоской сумке, едва ли был год. Вчерашние две пожилые тетушки, по-прежнему уткнувшиеся носом в свои путеводители. А вот и еще одно знакомое лицо: тот средних лет усатый мужик, который летел с нами в самолете — я запомнил его из-за оливкового цвета лица. Если бы он был персонажем дурацких американских мультфильмов, его, наверное, окрестили бы Гороховый Стручок. Моих новых друзей видно не было. Счастливые! В этом возрасте ничто не мешает спать.

Все столики оказались занятыми. Заметив наше замешательство, мальчик-буфетчик выбежал в зал и махнул нам рукой, чтобы мы шли за ним. Он зашел за стойку портье, вытащил оттуда складной столик и два брезентовых садовых стула и быстро расставил их в коридоре. Мы едва успели сесть, как он уже вернулся с меню. Нет, остаться незамеченным в этой гостинице было сложно! Что же такое придумали убийцы Ромки?

На завтрак я выбрал себе китайский кисло-острый овощной суп. Капустного рассола не заменит, но прописывается доктором при тех же симптомах. Дело в том, что я решил усилием воли остановить гонку, начатую позавчера с Лешкой. Больше ни капли алкоголя! Включая пиво — ни глотка! Но снимать интоксикацию чем-то надо. Поскольку целительных жидкостей на этот случай в Индии не готовят, сойдет и кисло-острый суп. Маша, говоря с официантом по-английски, набрала себе каких-то лепешечек, чечевицы, йогурта и еще пару блюдечек, определить содержимое которых я не сумел.

— Вы уже бывали в Индии? — доброжелательно полюбопытствовал обслуживающий нас паренек.

— Да.

— Нравится здесь?

— Да, — так же односложно отвечала Маша.

Но это было верхом словоохотливости по сравнению с нашим общением. Говоря точнее, мы с ней не обменялись ни единым словом. Маша ловко захватывала своими лепешечками разные блюда и отправляла их в рот, запивая зеленым чаем. А я с наслаждением хлебал свой суп: действительно очень острый и очень вкусный. Один из бесов, которые роем слетаются к нам, как только у нас появляются благие намерения, напомнил мне на ушко марку отличного индийского пива. Отлично пилось в мои прошлые приезды — Кинг Фишер (переводите, как хотите: король-рыбак, так король-рыбак, зимородок, так зимородок). Никогда за эти несколько лет я о нем не думал, а тут на тебе: даже название вспомнилось! Я мысленно отогнал советчика энергичным русским выражением.

— Что теперь? — спросил я, когда мы закончили есть и расплатились.

— Поднимемся к нам!

В номере Маша села на свободную сдвоенную постель и сделала мне знак сесть напротив, на мою кровать.

— Ты заметил, пока мы завтракали, с портье разговаривали двое мужчин? — тихо, почти шепотом спросила она.

— Заметил.

Я и вправду заметил. Один был поджарый, в светлой рубашке. Второй, видимо, чином повыше, был в теле и носил, несмотря на жару, мятый черный пиджак. Я обратил на них внимание, во-первых, потому что это были индийцы, а здесь других, кроме персонала, не было. Во-вторых, они разговаривали с портье тоном достаточно начальственным. Кроме того, у меня нюх на людей этой профессии.

— Это были полицейские, — подтвердила мои подозрения Маша. — Они спрашивали, не интересовался ли кто-нибудь вещами убитого.

— Так! — оживился я.

Нет — кто любит критиковать, должен и признавать чужую правоту — не зря отцы-командиры навязали мне напарницу с хинди!

— Портье ответил, что никто за вещами не обращался. Тогда полицейские сказали, что их сегодня вечером приедут забрать. В конце дня отправляют тело, и, как я поняла, вещи тоже. Только, не понимаю, почему же их не забрали сразу? Разве что…

— Оставили как приманку?

— Какой в этом смысл?

Действительно, какой? Вещи с тем же успехом можно было давно отнести в полицейский участок. Если кто-то про них спросит, это не значит, что их тут же должны ему предъявить.

— Тогда что?

— Вот и я думаю! Пока ничего не надумалось.

Последнее замечание было, если еще не дружеским, то, по крайней мере, уже не формальным. Я тоже подумал из солидарности, но ничего толкового и мне в голову не пришло.

— А где тогда эти вещи могут быть? — предложил я другой угол зрения. — В камере хранения, где же еще!

— Или в кабинете директора?

— Ну, может быть. Но, скорее всего, в камере хранения. Таких комнат на первом этаже не может быть сто.

Мы с Машей внимательно посмотрели друг на друга. Похоже, мысли наши шли в одном направлении.

— Собираемся? — спросила Маша.

Я кивнул. Мы быстро покидали свои вещи в сумки и спустились в холл.

— Вы что, собираетесь уезжать? — спросил портье, худой, очень смуглый индиец, который, вероятно, был отцом или дядей всего выводка работавших в гостинице мальчишек. По-английски он говорил очень быстро, но так, что я понимал в лучшем случае половину.

— Да, мы вечером собираемся на поезде в Агру. А пока хотели бы поездить по городу. У вас же можно оставить вещи?

— Конечно! Сейчас их отнесут.

Портье что-то громко крикнул на хинди, и тут же перед нами материализовался один из его сыновей-племянников. Мальчик с готовностью нагнулся за нашим багажом.