Андрей Анисимов - Невеста Христова
Аэропорт Шереметьево 29 октября
– Наш самолет идет на посадку. Просьба всем пассажирам занять свои места и пристегнуть ремни безопасности. – Приятный женский голос повторил то же самое по-английски и по-немецки. Себастьян Кох понял бы обращение стюардессы на всех трех языках. Русский он знал почти так же, как родной немецкий, поскольку читал лекции о русской литературе, а английский выучил в Оксфорде. Но немец, поглощенный мечтами о будущей жизни, объявления о посадке не услышал. Стюардесса прошлась с проверкой между кресел, на мгновенье остановилась возле него и жестом попросила пристегнуться.
Себастьян улыбнулся и послушно соединил пряжки ремня на своем животе. Живот у него имелся, но для сорокапятилетнего гуманитария, он был вполне прилично сложен. Ежедневные пробежки по парку, теннис и горные лыжи помогали держать форму. Кох часто ездил в Альпы. И не всегда говорил об этом коллегам. В Германии профессорам не так много платят, чтобы позволять себе подобный образ жизни. И он стеснялся демонстрировать свои финансовые возможности. Себастьян Кох в деньгах не нуждался. Родители оставили ему солидную ренту, и работал он скорее для души.
Путешественник посмотрел в окно и увидел под крылом самолета большое голубое озеро. «Как тут красиво! – Подумал он: – Обязательно съездим с Людмилой на это озеро».
Прекрасное настроение явилось к нему еще вчера, когда служащий «Люфт Ганзе» отыскал Коха на кафедре и вручил билет на московский рейс. На следующий день у него начинался отпуск, и он летел в Россию. И не просто в Россию, а к своей удивительной Людмиле. И не в какой-нибудь отель, а в свой дом, в их дом. Где они будут только вдвоем и никого больше. Себастьян и заснул с трудом. Последнюю ночь перед полетом он мечтал о будущем. Женоненавистник, всю жизнь проповедовавший идеалы холостяцкой свободы, он накануне брака впервые ощутил полное безграничное счастье. Такое счастье, что ему хотелось обнимать и целовать незнакомых людей. Конечно, работа, университет, гигантские пласты, открывшиеся ему в великой русской литературе, плюс общение через Интернет со всем миром, делали жизнь полной и насыщенной. Но так ему казалось до знакомства с Людмилой. Теперь он не мог понять как жил раньше без нее… Прелестные картины семейной жизни зримо вставали перед глазами немца. Вот Людмила в переднике хлопочет на кухне. Он наяву почувствовал запах кофе и горячих копченых колбасок. Вот они бредут по парку, и молодая жена ведет за ручки двоих очаровательных белобрысых немчиков. А в Рождество они вместе с детьми украшают новогоднюю елку.
Мечтания прервал толчок. Самолет коснулся колесами бетона, задрожал и понесся по полю. От резкого торможения Себастьяна вмяло в кресло. Но перегрузки длились недолго. Сняв скорость, Боинг мягко и торжественно покатил к зданию аэровокзала. Когда лайнер остановился, Кох почувствовал необычайное волнение. Неужели сейчас, через несколько минут он увидит Людмилу!? Увидит живую, из плоти и крови! И не только увидит, но обнимет ее, прижмет к своему сердцу и назовет своей. От предчувствия всего этого казалось, что время тянется ужасно долго. Ужасно долго его томят в самолете, потом возле будки паспортного контроля. Какая огромная там очередь, и как медленно она движется. Потом еще и эта таможня. Разве не видно, что в чемодане Коха, кроме подарков для возлюбленной, ничего нет. Зачем его проверять, тратя драгоценные минуты, отделяющие его от счастья. Но немцы народ дисциплинированный, и он ничем не выдал своего нетерпения. И вот наступил этот момент. Он прошел последний турникет перед блаженством. Он в России!
Себастьян вышел в зал и, пристально вглядываясь в лица встречающих, стал искать то единственное лицо, ради которого он решился поменять всю свою жизнь.
Но родного лица он не увидел. В голубых нордических глазах восторженное ожидание сменилось недоумением. Он поставил свой чемодан на пол и растерянно заморгал. Его белесые ресницы уже готовились увлажниться слезой. Но в этот момент к нему подошли два молодых человека.
– Вы господин Кох? – Спросил один из них.
– Да, Кох, это я. А в чем дело?
– Нас послала Людмила. Она немного приболела, и ждет Вас дома. Мы с машиной. – Сообщил молодой человек, что был повыше ростом.
– Мой Бог, что с ней?! – Заволновался Себастьян.
– Ничего серьезного. Она вчера долго возилась в саду, готовя его к вашему приезду, и простудилась. – Успокоил Коха тот, кто был пониже. Хотите с ней поговорить?
– Конечно, а как это возможно? – Восторженно воскликнул Себастьян.
– Высокий достал из кармана телефон и пробежался по кнопкам: – Очень просто.
Кох выхватил у него из рук трубку и сжал ее так, словно это был не кусочек пластмассы, а грудь возлюбленной.
– Милый, ты уже в Москве? – Услышал он нежный голос невесты.
– Да, моя царица, я в России! Что с тобой, любимая?
– Ничего страшного, небольшая температура. Тебя мои друзья встретили?
– Да, мой ангел. Все в порядке.
– Тогда жду и варю нам кофе.
Влюбленный профессор вернул молодому человеку трубку и покачал головой:
– Бедная девочка. Почему она себя не бережет?!
– Она вас так ждала! Чуть не плакала, рвалась сама ехать в аэропорт. Но мы ее уговорили остаться.
Тот, что был повыше, взял чемодан иностранца, второй, придерживая Себастьяна за локоть, повел его к выходу. Но до выхода они не дошли.
– В деревне, где Людмила приобрела дом, нет банка. Советуем решить эту проблему здесь. В аэропорту имеется банкомат. Снимите столько, чтобы вам на первое время хватило. – С добродушной улыбкой посоветовал долговязый.
– Конечно. Спасибо большое. Я об этом не успел думать.
Коха подвели к банкомату. Он достал карточку, набрал пароль, и автомат выплюнул ему пачку долларов.
– Теперь можем ехать. – Улыбнулся молодой человек, что был пониже.
– Рано. – Возразил высокий: – Вы не хотите, господин Кох, дать на родину телеграмму о благополучном приземлении, или позвонить домой? В вашей деревне нет и почты.
– Я одинок. Сослуживцы знают, что я вернусь не скоро, вместо меня на моей кафедре будет читать лекции коллега из Москвы. А позвонить я смогу когда угодно. Мой телефон есть в кармане.
– А почему ваш коллега не приехал вас встречать? – Подозрительно косясь на немца, полюбопытствовал, тот, что был пониже.
– Я имел намерение первые два дня кроме Людмилы никого не видеть. С Арташесом Теровосяном мы договорились на среду. У меня для него пакет…
Молодые люди понимающе закивали и, придерживая иностранца, подвели его к большой серой машине. Немца усадили рядом с водителем на переднее сидение. Сами встречающие уселись сзади.
– Как далеко от аэропорта до дома Людмилы? – Спросил Себастьян.
– Не очень, но ваш дом в другой стороне Москвы. Придется ехать по кольцевой дороге…
Кох так и не понял, сколько продлится их путешествие, но переспрашивать постеснялся. И так эти парни любезно согласились его встретить. Он с интересом смотрел в окно. Навстречу бесконечным потоком катили машины, вокруг светились огни, а по бокам шоссе пестрели щиты с рекламой. «Все как у нас, – улыбнулся немец: – И медведи по улицам не бродят, и авто у них дорогие, и их много».
Они выехали на Ленинградское шоссе и помчались, обгоняя всех, кто двигался в том же направлении.
– Какая скорость разрешена на ваших трассах? – Поинтересовался приезжий.
– Это зависит от «бабулек», – ухмыльнулся водитель.
Кох опять не понял, почему скорость зависит от бабушек, и опять постеснялся переспрашивать. «Потом справлюсь у Людмилочки». Мысли о возлюбленной вновь подняли ему настроение. Сколько бы они ни ехали, все равно она уже близко.
Машина резко свернула с трассы. Себастьян подпрыгнул на сидении. Он все же решился спросить, почему шоссе стало таким разбитым, но не успел. Он даже боли не почувствовал. Из глаз полетели искры, и стало темно.
– Притормози, Гена, его надо засунуть в багажник. – Долетел до Коха голос одного из молодых людей. Это были последние слова, которые профессор из Дюссельдорфа слышал на этом свете.
* * *Москва. 30 октября 2004 года
Новохимкинское кладбище располагалось недалеко от московской кольцевой дороги. Ерожин подкатил к главному входу. В будний день наплыва посетителей не наблюдалось, и огромная площадка для парковки оставалась почти свободной. Ерожин закатил свой Сааб в угол, поближе к воротам, кнопкой запер электронный замок машины и огляделся. Три бабульки торговали цветами. Две предлагали искусственные розы, одна белые астрочки. Петр купил шесть астр и двинул на кладбище. Медленно бредя по главной аллее, он достал блокнот и отыскал запись с указанием нужной могилы.
Люба Крестова покоилась на первой линии третьей аллеи. Третью аллею Ерожин отыскал без труда. Аллея оказалась очень длинной. Одно из многих московских кладбищ уже не вмещало «клиентов». Ерожин вспомнил новгородское, где остались могилы его отца с матерью. Там все имело нормальные человеческие размеры. Тут же, рядом с мегаполисом, покойники лежали бесконечными рядами. Казалось, что крестам нет конца и края. Большинство могил родственники обнесли высокими заборами, окрашенными веселенькой голубой краской. Петру подумалось, что только в России мертвецов так заботливо огораживают. В Европе на кладбищах заборов нет. «Наверное, там не боятся, что мертвецы убегут», – невесело пошутил он про себя. До нужного места пришлось прошагать больше километра. Первой линией и начинались захоронения. Петр свернул в узкий проход и довольно быстро отыскал тысяча сто девяносто шестой номер. К его удивлению, могила девушки не выглядела запущенной. «Вряд ли отец-пьяница приезжает из Курска Ленинградской области ухаживать за могилой дочери», – подумал Петр. На скромной, но солидной плите из черного гранита гравер вывел надпись «Любовь Анатольевна Крестова» и даты рождения и смерти. Перед плитой, в замаскированном под корзину горшочке, еще держались, слегка побитые ночными заморозками, анютины глазки. Ерожин наклонился к плите, положил рядом свои астры и быстро пошел прочь. Вернувшись к главному входу, он заглянул в одноэтажное кирпичное здание администрации.
