Рэй Брэдбери - Давайте все убьем Констанцию
Крамли переключил канал обратно.
«…Собор Святой Вибианы».
Статический разряд, «снег».
Крамли стукнул проклятый ящик кулаком.
«…Естественным причинам. Ему сулили должность кардинала…»
Снова пурга. И телевизор дал дуба.
– Я собирался вызвать мастера, – сказал Крамли.
Мы оба уставились на телефон, призывая его зазвонить.
Оба мы подпрыгнули.
Потому что он зазвонил!
Глава 26
Звонила женщина, ассистентка отца Раттигана, в третий уже раз, говорила невнятно, отчаянно просила помочь.
Я предложил малость, которая была в моих силах: приехать.
– Только быстрее, а то я тоже умру, – плакала она.
Когда мы с Крамли приехали, Бетти Келли ждала нас у фасада Святой Вибианы. Она не сразу нас заметила, машинально махнула рукой и опустила взгляд. Мы подошли. Я представил Крамли.
– Мне жаль, – сказал я. Она подняла голову.
– Так значит, вы тот самый человек, который говорил с отцом Раттиганом! О господи, пойдемте внутрь.
Большие двери были закрыты на ночь. Мы вошли через боковую. Внутри Бетти Келли пошатнулась и чуть не упала. Я подхватил ее и отвел к скамье; она села, переводя дыхание.
– Мы спешили изо всех сил, – проговорил я.
– Вы были с ним знакомы? – Она тяжело дышала. – Все так запутано. У вас были общие знакомые, друзья?
– Родственница, – пояснил Крамли. – Под той же фамилией.
– Раттиган! Она его убила. Погодите! – Она схватила меня за рукав.
Потому что я поднялся на ноги.
– Сядьте, – выдавила она из себя. – Я не убийство имела в виду. Но она его убила.
Похолодев, я снова опустился на скамью. Крамли отступил. Она сжала мой локоть и понизила голос.
– Она бывала здесь, иногда по три раза на дню, в исповедальне, шептала, потом бесновалась. Когда она уходила, бедный отец Раттиган выглядел совсем измотанным (но она норовила не уйти первой, а остаться, пока он не вывалится, чуть живой), есть не мог, хватался за спиртное. Она бушевала в одиночестве. Позднее я заходила проверить: в исповедальне бывало пусто. Но в воздухе стоял запах, как после удара молнии. Она все кричала одно и то же.
– Что?
– «Я их убиваю, убиваю! – орала. – И буду убивать, пока всех не перебью. Помоги мне их убить, благослови их души! Тогда я убью остальных. Всех! Долой их, прочь из моей жизни! Тогда, отче, – вопила она, – я избавлюсь, очищу себя! Но помоги мне их похоронить, так чтобы они не вернулись! Помоги!»
«Прочь! Убирайся! – кричал отец Раттиган. – Боже, чего ты от меня требуешь?»
«Помоги мне от них избавиться, помолись, чтобы они не возвращались, лежали в могиле! Скажи да».
«Вон!» – крикнул отец, и у нее изо рта полились ругательства.
– Какие?
– Она сказала: «Тогда будь ты проклят, проклят, провались ты в ад!» Орала так громко, что народ побежал из церкви. Я слышала ее плач. Отец Раттиган, наверное, был потрясен до глубины души. Потом в темноте прозвучали частые шаги. Я ждала, что отец Раттиган заговорит, что-нибудь скажет. Потом осмелилась открыть дверь. Он был там. И молчал, потому что… потому что умер.
По щекам секретарши полились слезы.
– Несчастный, – проговорила она. – Его сердце остановилось от этих ужасных слов – мое тоже чуть не остановилось. Мы должны найти эту жуткую женщину. Заставить ее взять свои слова обратно, чтобы он мог жить. Господи, что я говорю? Он лежал простертый, словно она выпустила из него кровь. Вы ее знаете? Расскажите ей, что она натворила. Ну вот, все сказано. Я сбросила с души камень, а вы думайте, куда пойти, как себя очистить. Это теперь не мое, а ваше дело, уж простите.
Я опустил глаза на свой костюм, словно ожидая увидеть на нем следы помоев.
Крамли пошел к исповедальне, открыл обе дверцы и всмотрелся во тьму. Присоединившись к нему, я втянул носом воздух.
– Чувствуете запах? – спросила Бетти Келли. – Все им пропитано. Я сказала кардиналу, чтобы снес исповедальню и сжег.
Я еще раз принюхался. Запах отдавал углем и огнями святого Эльма.
Крамли закрыл дверцы.
– Это не поможет, – сказала Бетти Келли. – Она все еще там. И он тоже, бедняга, смертельно усталый и мертвый. Два гроба, рядышком. Помоги нам Господь. Я вас совсем вымотала. Вид у вас как у бедного отца Раттигана.
– Не говорите так, – попросил я слабым голосом.
– Не буду.
На неверных ногах, опираясь на руку Крамли, я поплелся к выходу.
Глава 27
Я не мог ни спать, ни бодрствовать, не мог писать, не мог думать. Наконец, запутавшись и дойдя до ручки, я снова позвонил в собор Святой Вибианы.
Бетти Келли откликнулась страдальческим голосом, словно под пыткой.
– Я не могу говорить!
– Одну секунду! – взмолился я. – Вы помните все, что она кричала в исповедальне? Не было ли чего-то важного, существенного, особого?
– Боже. Слова, слова, слова. Но погодите. Она все время повторяла – ты должен простить нас всех! Всех нас без исключения! Но в исповедальне никого, кроме нее, не было. Всех нас, сказала она. Вы слушаете?
– Слушаю, – откликнулся я наконец.
– Вам еще что-нибудь нужно?
– Пока нет.
Я повесил трубку.
– Всех нас, – прошептал я. – Простить всех нас!
Я позвонил Крамли.
– Ничего не говори. – Он высказал свои догадки: – Не спится? Хочешь встретиться через час у Раттиган? Собираешься обыскать дом?
– Просто дружественный досмотр.
– Досмотр! Что это, догадки или наитие?
– Чистое умозрение.
– Махнись им вслепую на мешок дерьма! – Крамли повесил трубку.
– Он не стал с тобой разговаривать? – спросил я зеркало.
– Не стал, – ответило оно.
Глава 28
Зазвонил телефон. Я схватил трубку осторожно, как раскаленный предмет.
– Это марсианин? – послышалось в трубке.
– Генри! – обрадовался я.
– Это я. Бред, но мне тебя не хватает, сынок. Чуток глуповат, как сказал один цветной пилоту летающей тарелки, тоже не белому.
– В жизни не слышал ничего приятней, – сказал я прерывающимся голосом.
– Черт, если ты собрался рыдать, я прощаюсь.
– Не надо, – захлюпал носом я. – Боже, Генри, как здорово слышать твой голос!
– Это значит, ты подоил корову и у тебя полное ведро не скажу чего. Мне как, быть вежливым или нет?
– И то и другое, Генри. У меня все наперекосяк. Мэгги опять на Востоке. У меня здесь, правда, Крамли, но…
– Это значит, тебе требуется слепец, чтобы вывел тебя из самого что ни на есть дальнего угла хлева? Проклятье, погоди, достану носовой платок. – Он высморкался. – Черт, и когда же тебе нужен мой всевидящий нос?
– Вчера.
– А я уже здесь! В Голливуде, навещаю кое-какое черное отребье.
– Знаешь Китайский театр Граумана?
– Черт, да!
– Как скоро сможешь приехать туда?
– Как желаешь, сынок. Буду стоять в чечеточных туфлях Билла Робинсона[78]. Отправляемся на другое кладбище?
– Почти что.
Я позвонил Крамли, сообщить, куда собрался: к Раттиган, наверное, доберусь позже, но зато привезу с собой Генри.
– Слепец ведет слепца, – прокомментировал он.
Глава 29
Он находился ровно там, где обещал: на отпечатках «балдежных» танцевальных туфель Билла Робинсона; не задвинутый на прежнюю галерею для ниггеров, а выдвинутый вперед, на виду у проходящих белых.
Корпус его был прям и недвижен, однако ногам в отпечатках Билла Робинсона явно не стоялось на месте. Глаза, как и рот, были закрыты; судя по всему, он созерцал приятные воображаемые картины.
Я встал перед ним и выдохнул.
Генри разразился потоком слов.
– Радость дарит двукратную резинка «Риглиз» дважды мятная! Чур меня, чур! – Он засмеялся и схватил меня за локти. – Господи, малыш, ты отлично выглядишь! Не вижу, но знаю. Голос у тебя всегда был как у тех, на экране.
– Часто просачивался на сеансы, оттого.
– Подойди-ка поближе, малыш. Э, да ты пивом налился.
– Вид у тебя великолепный, Генри.
– Мне всегда хотелось знать, какой у меня вид.
– Как Билл Робинсон на слух, так ты на вид, Генри.
– Тут в самом деле его следы? Скажи, что да.
– Попадание полное. Спасибо, что пришел, Генри.
– А как же. Давненько мы не прочесывали кладбища! Мне уж могилы по ночам снятся. А здесь что за кладбище, какого разряда?
Я оглядел ориентальный фасад Граумана.
– Здесь духи. Так я сказал в шесть лет, когда прокрался за экран и увидел черно-белые тени, которые злобно оттуда таращились. Призрак за органом, лишившись маски, прыжком вырастает до тридцати футов, чтобы убить тебя одним-единственным взглядом[79]. Картины высокие, широкие и бледные, актеры по большей части умершие. Духи.
– С родными ты этими соображениями поделился?
– С родными? Словом не обмолвился.
– Послушный сын. Чую благовония. Не иначе мы рядом с Грауманом. Настоящий класс. Не какое-нибудь китайское рагу.
– Вход тут, Генри. Я подержу дверь.
– Э, да тут темнотища. Карманный фонарик прихватил? Мне всегда нравилось помахивать фонариком и изображать, будто мы знаем, что делаем.
