Фридрих Незнанский - Журналист для Брежнева или смертельные игры
Корнешов взял блокнот и рукопись Белкина и стал читать профессионально быстро, словно глазами снимая текст со страниц, и одну за другой передавал их ответственному секретарю газеты Гранову. При этом сказал мне:
– Продолжайте, пожалуйста, я слушаю.
– Мы должны найти остальные блокноты, – сказал я.
– Вы, как и тот следователь, который делал тут обыск, считаете, что их похитили сотрудники редакции? – спросил он, не отрывая глаз от белкинских страниц.
– Я так не формулировал. Но подумайте сами: 31 мая в квартире у Белкина следователь Пшеничный нашел «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына и рукописи Белкина, тон которых порой далеко не газетный. Понятыми при осмотре квартиры были его соседи – сотрудники вашей редакции, то есть друзья Белкина. Безусловно, через час об этом могли узнать, по крайней мере, полредакции. И среди них те или тот, кто решил на всякий случай убрать от следователя другие блокноты Белкина – мол, мало ли что там у него написано, а вдруг что-нибудь «анти», вы понимаете… Сделано это по дружбе к Белкину, а на самом деле – во вред нашим поискам.
Тут они оба почти одновременно долистали рукопись Белкина, обменялись короткими взглядами, Гранов сказал «я сейчас вернусь» и вышел из кабинета.
– Вы хотите допросить Локтеву и Жарова? Они были понятыми, – сказал мне Корнешов.
– Нет, это цепочка в никуда. Допустим, они сказали четырем знакомым, те – еще четырем, на пятом витке мы будем иметь геометрическую прогрессию; всей моей бригады не хватит допрашивать. Нет, этот путь не годится. Блокноты могли взять или друзья Белкина – у него были друзья в редакции?
– Полредакции, если не больше.
– Или враги, чтобы бросить тень на него. Или, наконец, что тоже не исключено, – кто-то не любит следственные органы и ставит нам палки в колеса. Так тоже бывает. Но мы работаем по заданию ЦК, и я надеюсь на вашу помощь.
– Короче, вам нужно допросить всю редакцию. Что ж, давайте начнем с меня, – предложил он мягко, но с внутренним вызовом.
– Давайте, – согласился я с улыбкой, понимая, что он, конечно же, ждал другого ответа, мол «что вы! вы вне подозрений!» и т. п. – Скажите, вот Белкина не было в редакции целую неделю, и никто его не хватился. Почему? Разве ему не положено каждый день ходить на работу?
– Формально положено, конечно. Но такие журналисты, как Белкин… Он только приехал из командировки, должен был отписаться, то есть – написать свои материалы. А в редакции писать трудно. Поэтому… Вы понимаете, есть допуски…
– Лев Александрович, если бы не эти вольности с трудовой дисциплиной, если бы Белкина хватились в день похищения или хотя бы назавтра – мы бы сейчас не были в цейтноте. А то 15-го Брежневу ехать в Вену, а 4-го мы только начинаем искать журналиста из его пресс-группы. Я думаю, что в наших с вами интересах не терять время на ведомственные перепалки, а сотрудничать. Мне нужно не допросить, как вы сказали, всю редакцию, а побеседовать. Побеседовать со всей редакцией сразу. И как можно скорей.
Он чуть медлил с ответом, будто подсчитывал в уме все «за» и «против», потом сказал:
– Хорошо, я вас понял. – Вслед за этим он наклонился к селектору: – Женя, через десять минут – срочная летучка в Голубом зале. Для всей редакции, без исключения. – Он взглянул на меня: – Что еще?
– Личное дело Белкина, – сказал я.
– Женя, личное дело Белкина из первого отдела, – приказал он по селектору. И опять ко мне: – Еще?
– Пока все, – я добился своего: редактор понял, что найдем мы Белкина или нет, окажется этот Белкин жертвой или соучастником преступления, ему, Корнешову, лучше сейчас играть в моей команде, а не защищать честь мундира.
И в эту минуту в кабинет вернулся ответственный секретарь Гранов. В руках у него были длинные серые узкие полосы бумаги с жирным свежим газетным текстом.
Корнешов поглядел на Гранова удивленно, тот объяснил:
– Пришлось идти в типографию, тиснуть по новой. В редакции нет ни одного оттиска этого очерка, все в цензуре. – И он положил передо мной принесенные гранки. – Это последний очерк Белкина, который он продиктовал из Баку по телефону. Точь-в-точь повторяет вторую главу этой рукописи, только без концовки, без последнего абзаца. Поэтому мы не знали, что Вадим был арестован, сидел в КПЗ.
– Бакинская милиция нам сообщила, что никогда Белкина не арестовывала, – сказал я. – Скажите, а он вообще привирал в своих очерках?
– Ну-у… Трудно сказать. Нет, пожалуй. У нас с этим жестко. Просто отбор деталей у любого журналиста – дело субъективное. В этом очерке тоже что-то типизировано, наверно. Ты с ним общался по этому очерку? – спросил Корнешов у Гранова.
– Да. Он сказал, что тут все правда, кроме фамилий. Что этого Шаха он на днях, возможно, даже привезет в редакцию. И все. И на другой день он исчез.
– Шах – это тот парень, с которым его похитили и которого нашли мертвым через два дня, – сказал я. – Но об этом я расскажу подробней на общем собрании. – Я взглянул на часы, десять минут истекали. На пороге кабинета показалась сорокалетняя молодящаяся секретарша с розовыми ноготками. В руках у нее была папка – личное дело Белкина.
– Через десять минут все будут в зале, Лев Александрович, – негромко сказала она, кладя личное дело Белкина передо мной.
Не открывая его, я спросил:
– Скажите, а что за история была с ним в Мирном, в Якутии? Какая-то драка в ресторане.
– Знаю, – сказал Корнешов. – Но Белкин не был пьяница, это уж точно. Просто на каждого журналиста рано или поздно приходят из командировок такие «телеги». Я думаю, что и на следователей тоже. Он уличил кого-то в приписках, кого-то в воровстве и, пожалуйста, – раньше, чем собкор прилетает из командировки, на него уже тут анонимка или коллективное письмо. И, знаете, что любопытно? Нет, чтобы пришло письмо от одного человека, хотя в одиночку люди чаще всего пишут именно правду. Но этого нет. Письма коллективные. Потому что доносы строчат по сговору, чтобы больше веры было.
– Но в данном случае драка была, это зарегистрировано в МВД, – сказал я.
– Была, конечно. Рабочие-алмазники набили морду повару ресторана за то, что тухлой олениной кормил. По-моему, правильно сделали – между нами, конечно. А Белкин был при этом и даже написал очерк «Драка», так и назывался, очень неплохой был материал, жалко, цензура не пропустила. Ну, а там, в Мирном, своя мафия, вот и состряпали дело на журналиста. Во всяком случае, так мы к этому отнеслись. Иначе в журналистике и работать нельзя. И пока вы не докажите, что Белкин действительно там чем-то спекулировал – мы хоть и готовы вам помочь, но обвинять Белкина – извините.
Уж не знаю, говорил ли он это только для меня или в расчете на то, что Гранов расскажет всей редакции, как Главный защищает своих сотрудников, но я почувствовал к нему симпатию. Он поднялся с кресла, сказал:
– Идемте, вся редакция уже в Голубом конференц-зале. Имейте, пожалуйста, ввиду, что мы прервали выпуск газеты, там даже метранпажей вытащили из типографии…
– Понял, – сказал я.
В Голубом конференц-зале редакции, в том самом прославленном зале, где «Комсомолка» устраивает встречи со знаменитыми космонавтами, композиторами, артистами и путешественниками, передо мной сидело человек пятьдесят – весь состав редакции, который оказался в тот час на работе, включая машинисток, стенографисток и курьеров. Молодые, загорелые, наездившие по командировкам тысячи километров журналисты – девушки, женщины, юноши и мужчины – они смотрели на меня чуть иронично, но заинтересованно, как смотрят на мир все повидавшие на своем веку газетные волки.
Я коротко изложил им то, что сам знал об этом деле. Не форсил, не строил из себя Шерлока Холмса и «важняка», а скупо перечислил факты похищения Белкина и Рыбакова, причины обыска на квартире Белкина и результат – обнаружение рукописи о бакинских наркоманах и исчезновение остальных блокнотов. Я сказал, что меня не интересует, кто взял эти блокноты и по каким мотивам, просто эти блокноты позарез нужны следствию, чтобы найти похитителей Белкина и его самого – пока есть надежда на то, что он еже жив.
– Если тот, кто взял эти блокноты, не хочет себя объявлять, – сказал я, – предлагаю сделать проще. Вот я вижу здесь телефон. Я останусь возле него и просижу здесь полчаса. За это время человек, который взял эти блокноты, может анонимно мне позвонить и сказать, где и когда я могу их найти. И даю вам честное партийное слово, что никаких выяснений, кто взял эти блокноты, я производить не буду. Уже хотя бы потому, – сказал я с улыбкой, – что мне это просто ни к чему. Мне поручено искать Белкина, и я не хочу терять время на посторонние вещи.
В зале была тишина. Кто-то курил, кто-то отвлеченно смотрел в окно, а кто-то уже поднялся, спросил нетерпеливо у главного редактора:
