Картахена (2-е изд.) - Лена Элтанг
Садовник
Паола — это событие, которое организовал я сам. Так же, как я организовал событие, которое называл книгой, а позже событие, которое называл жизнью. Начиная с девяносто девятого года я живу в нарисованных обстоятельствах. Белая дорога с лавровыми кустами, чутко стоящими во тьме, будто приземистые воины, гавань с лодками из ореховой скорлупы и ржавым катером под названием «Ешь грязь», розовая скала, нависающая над поселком, будто драконова выя, — все это нарисовано. И я даже не уверен, что мной.
Которая из двух версий Паолы лежит у моего сердца? Та, что обратилась в пепел и была всего лишь взбалмошной женщиной, не способной и двух минут провести в запертой комнате? Или та, луноликая, что царственно удалилась, оставив меня зябнуть в ничтожестве на восемь с половиной лет?
Помню, как я впервые прочел «Елену» Еврипида, ее подсунул мне преподаватель античной литературы. Пьеса показалась мне мутной, какая-то беготня с женихами и кораблями, я долго не мог ни за что зацепиться, пока не понял, о чем история.
Менелаю не пришлось выбирать, все свершилось по воле богов: сотканная из эфира Елена испарилась, а телесная румяная тетка бросилась в объятия мужа и ловко убедила его в своей чистоте. И вот они раздобыли судно и бегут. Может быть, их гонит сирокко, трубач понтийский, флейтист ливийский, знойный левече. А может, он дует им в лицо. Но что им белая пыль из пустыни, выпадающая молочным дождем? Что им красная пыль из пустыни?
Ради которой из Елен грек выставлял шестьдесят кораблей, собирал дружественных царей в поход, задыхался в деревянном коне и убивал царевича? С которой из них странствовал по Финикии, попадал в бурю, целовался и проливал вино, возлежа на драгоценных тканях? Ну да, эфирный призрак, вспышка воображения, шутка богов, ну и что?
А та, первая, чем лучше? Трусливая gallinaccia, старая курица, просидевшая в Египте много лет, флиртуя с кем попало. Мякоть и кости, липиды, белки там всякие. Мозоли, ссадины, розовые склеры. Это что, преимущество? Вот так-то.
Я бы выбрал ту Елену, что таскалась за мной по волнам, будь она хоть из осенней паутины скручена. Я и выбрал, собственно.
Воскресные письма к падре Эулалио, май, 2014
Сегодня ко мне заходил Джузеппино, говорил, что в деревне ошивается сомнительная личность, мол, не хочу ли я зайти в участок по старой памяти и взглянуть на его документы? И на книгу, которую он зачем-то оставил в участке. Фамилия знакомая, это тот самый парень, на которого Петра Понте написала донос. Помнишь, я показывал тебе здоровенную папку? Там не меньше сотни страниц про англичанина, который ее бросил, судя по всему, и подался в свою Англию в тот самый день, когда гостиница перестала существовать.
Мой бывший помощник проверил имя, написанное на обложке книги, и выяснилось, что автор давным-давно умер от передоза. То есть к нам приехал английский призрак, про которого известно только то, что его невеста подожгла часовню Святого Андрея. Это случилось в мае девяносто девятого, и сама она чудом там не сгорела.
Я пришлю тебе эту книгу, падре, сам я не читал, но велел сержанту пролистать, и это все, что Джузеппино сумел оттуда вытащить. Однако мне и этого хватило! Именно тогда, в девяносто девятом, разорился траянский порт, через год закрылась маслодавильня, а еще через два червь пожрал оливки. В две тысячи пятом мы стали беднейшим углом провинции, уцелели только лимоны в Арпино, но за несколько лет от плантаций ничего не осталось.
Знаю, что ты скажешь. Кощунственные предположения. Но это ведь не мистика, а голые факты, против которых даже у иезуитов нет оружия. Апостол не требовал жертвы, девчонка уцелела, а все остальное, включая реликварий, вспыхнуло, как смоляной факел, окуталось черным дымом и пропало. После этого все и началось. Шесть деревень опустели разом, будто бильярдный стол в конце партии, только наши шары были не в лузах, а в помойной канаве!
Мы затеяли это дело с восстановлением часовни, когда поняли, что беды начались после пожара, и это правда, но кое в чем мы ошибались. Дело не в туристах, которые больше не ездят в Траяно, и не в разгневанном святом, лишившемся прибежища. Дело в непринятой жертве. И не тычь мне в глаза моим язычеством, сам знаю.
flautistа_libico
Стоит завести себе новый блог, как начинаешь скучать по предыдущему. И по себе, двадцатитрехлетней. Но нет, обратной дороги не будет. Вирджиния не хочет быть забитой Джиджи, которую без особых разговоров нагибают над раковиной в умывалке, не хочет быть душной Виргой, а хочет быть прекрасной Виви. Мечтой сержанта и деревенского жестянщика.
С тех пор как я стала жить в собственном доме (пусть только с десяти вечера до семи утра), молоточки в моих висках перестали стучать, и все изменилось. В моем «Бриатико» столько пластилина, что хватит вылепить новую жизнь. Для этого нужно проснуться на рассвете в одной из спален (летом я ночую в разных, а зимой в докторской — там есть камин), поводить пальцем по ребристым обойным соцветиям, прошлепать босиком по плиточному полу, спуститься по усыпанной кипарисовыми шишками лестнице к смотровой площадке и постоять там, глядя на пустые пляжи с оспинами от вечерних костров, слушая, как ледяной стебель восторга прорастает из средостенья, и Виви распускается во мне, будто водяная лилия.
Правда, с тех пор как писатель Фиддл сюда приехал, я не нахожу себе места (особенно противно, что он поселился в мотеле напротив почтовых окон). Уже заходил на почту два раза! Ну, подумаешь, у него дар. Медсестры в отеле считали его романистом, кто-то даже видел его книгу
