Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер
— Но что это значит — досрочное предоставление пенсии, Роберт! Это все из-за ноги? Прошу тебя, скажи же! — Анжела протиснулась ко мне и склонилась надо мной. Ее глаза стали еще больше от ужаса.
— Совсем не из-за ноги, нога тут ни при чем. Это был лишь повод, лицемерное милосердие.
— Что с вашей ногой? — спросил Руссель.
— Да ничего. Так, легкое нарушение кровообращения. Там у нас в Дюссельдорфе доверенный врач фирмы — большой придира и дока в своем деле. И все его диагнозы «Глобаль» воспринимает всерьез. Но в действительности я уволен вовсе не из-за ноги, которую кстати и здесь уже однажды обследовали — спросите доктора Жубера, — а из-за моих отношений с мадам Дельпьер. Благородные люди, с которыми мы тут имеем дело, и во главе всех, полагаю, Бриллиантовая Хильда, приставили моей фирме нож к горлу, довели до ее сведения нашу связь и заявили, что заклеймят «Глобаль» во всем мире как несерьезную фирму, если меня не уволят — и если не заплатят страховку. Мне жаль, господа, что я не сказал вам правду при нашей последней встрече. Не сказал всю правду. Поскольку «Глобаль», конечно же, продолжает расследовать это дело, хотя страховка и выплачена. Им нужно было только убрать меня с дороги. А я хотел как можно дольше участвовать в этой игре, поэтому и лгал.
— Роберт, ты потерял работу из-за наших отношений? Из-за меня? И ни слова не сказал мне об этом? Наоборот, ты рассказал мне, что твой шеф должен прислать к ресторану «Эден Рок» человека, который передаст тебе большую сумму денег для оплаты информантов! — вне себя выпалила Анжела. Ну вот все и выплыло.
4
Можно было ожидать, что когда-нибудь все выплывет, причем уже скоро. После выкрика Анжелы в белой комнате воцарилась долгая тишина, — спокойно можно было бы досчитать до семи. Первым заговорил Тильман — как всегда, тихо и деликатно.
— Это верно, мсье Лукас?
Я кивнул.
— Вы сказали ей правду?
Я отрицательно мотнул головой.
— Роберт! — в отчаянии завопила Анжела.
Я-то надеялся, что она никогда ничего не узнает.
— Прости меня, — сказал я.
— А почему вы солгали мадам Дельпьер?
— Потому что не хотел обеспокоить ее правдой.
— Так в чем же правда, мсье Лукас? — напрямую спросил Лакросс.
В полуприкрытую дверь просунулась голова медсестры.
— Господа, вам пора уходить, пять минут прошли.
— Сейчас, сестричка. Еще две минутки, — просительно обернулся к ней Руссель.
— Хорошо, максимум две минуты. После этого зову доктора, — сказала медсестра и исчезла.
— В чем же правда, мсье Лукас! — уже требовательно прозвучал голос Лакросса.
— А правда в том, что еще четвертого июля, после празднования Дня независимости, меня позвали к телефону в игральном зале. Ты ничего не заметила, Анжела, потому что была занята игрой.
— Кто вам звонил? — спросил Руссель.
— Какой-то мужчина. Мне незнакомый.
— Разумеется, — вставил Руссель.
— Спокойно, — осадил его Тильман. — Продолжайте, мсье Лукас.
— Этот мужчина сказал мне, что есть люди, которые готовы хорошо заплатить, очень хорошо заплатить, если я перестану заниматься делом Хельмана.
— Значит, этот человек, видимо, не знал о вашем увольнении и выходе на пенсию?
— Видимо, не знал. О таких вещах в «Глобаль» не принято трезвонить.
— Сколько они готовы заплатить?
— Один миллион. Новых франков.
— Это может значить только одно: вы нашли некий материал, представляющие для кого-то жизненную угрозу!
— Может быть.
— Что? — вскипел Лакросс.
— Я просто не знаю. Но в моем положении надо брать, коли дают, разве я не прав? Кроме того, очень интересно было посмотреть на того, кто принесет деньги. Я надеялся сделать какое-то открытие.
— Роберт, Роберт, даже мне ты не сказал правды, — выдавила Анжела.
— Да, даже тебе не сказал. Тот человек потребовал, чтобы я молчал. Это было условием. И чтобы пришел без полицейских. Но я мог назначить место и время встречи. А поскольку перед самым звонком наш друг Трабо пригласил нас покататься на яхте шестого июля, то я и назначил местом встречи «Эден Рок». Тот согласился. Я был на месте вовремя. Он немного опоздал. И выстрелил в меня с опозданием.
— Вы, разумеется, не видели стрелявшего, — заметил Руссель.
— Разумеется.
— И денег, разумеется, не получили.
— Разумеется, не получил.
Вновь воцарилось молчание.
— Я вам не верю, — наконец сказал Лакросс.
— Я тоже, — поддержал его Руссель. Оба сказали это весьма по-дружески.
— А я вам верю, — заявил Тильман и как-то странно взглянул на меня.
— Я тоже верю тебе, — сказала Анжела. — Хотя так страшно то, что ты рассказываешь… Из-за меня уволили… И потом — ты мне не доверял…
— Да ведь я только перепугал бы тебя насмерть! А я в самом деле верил, что встречу человека, который передаст мне деньги. И попросил Клода Трабо сфотографировать меня и этого парня. — Ну вот, подумал я, по крайней мере хоть что-то может быть подтверждено. — И конечно я сейчас же связался бы с вами, если бы у меня в руках оказался хотя бы намек на новый след, хотя бы малейшее подозрение. — Опять сплошная ложь.
— Вот-вот, вы в самом деле тотчас связались бы с нами? — в лоб спросил меня Руссель.
— Само собой разумеется! Вы что — думаете, я с этими людьми — одна шайка-лейка?
— Спокойно, спокойно, вам необходим покой, мсье Лукас, — вмешался Тильман. — Никто ничего такого не думает. Я убежден, что вы любые новые данные тотчас сообщили бы нам.
— Благодарю, — только и сказал я.
— С данной минуты мсье Лукас находится под защитой полиции, — сказал Тильман, обращаясь к Русселю и Лакроссу. — Дверь его палаты будет охраняться круглосуточно. Каждому посетителю придется предъявить удостоверение личности и дать себя обыскать на предмет наличия оружия. Вполне возможно, что эти люди вообразили, будто мсье Лукас обладает какими-то разоблачительными материалами, очень опасными для них, которых у него на самом деле нет или же о наличии которых он не подозревает.
Лакросс и Руссель промолчали.
— Все поняли, что я сказал? — спросил Тильман.
— Как не понять, — пробормотал Руссель. — Под защитой полиции. С данной минуты. И на сколько дней?
— На очень долго, — отрезал Тильман.
Дверь распахнулась, и в палату вошли та медсестра, что уже заглядывала раньше, и палатный врач. Врач сердито сказал:
— Господа, я вынужден просить вас немедленно покинуть помещение. Мсье Лукас еще очень слаб.
Все тотчас ушли. И каждый пожал мне руку. Тильман подбадривающе улыбнулся. Двое других ушли с каменными лицами. Когда мы с Анжелой остались одни, она сказала, запинаясь на каждом слове:
— Роберт, ты солгал мне… Хорошо, я все понимаю… Не хотел меня встревожить… Но в какой тревоге я пребываю теперь? Боже, как ужасно сознавать, что те думают, будто тебе что-то такое известно, и поэтому хотели тебя убить, но у них не получилось! Ведь они по-прежнему будут так думать и никогда не перестанут! И ты все время будешь подвергаться смертельной опасности!
— Но ведь это было очевидно еще в ту ночь после «Тету», когда мы с машиной свалились в море.
— Да, это так… Но от этого не становится легче… Они будут пытаться все вновь и вновь…
— Не думаю, — сказал я. — Если с ними ничего не случится, они сообразят, что ошиблись и что я в самом деле ничего не знаю. Потому что теперь-то я бы уже все сказал, Анжела! Ты не веришь, что теперь я бы все сказал?
Она молча глядела на меня.
— Анжела! Я спрашиваю: ты не веришь, что теперь я бы все сказал?
— Думаю, теперь бы сказал, — прошептала она едва слышно. — Я могу лишь молить Бога, чтобы ты ничего не знал и чтобы они сообразили, что это так.
— Они сообразят, можешь быть спокойна, — сказал я.
Это было все, чем я мог ее утешить, все остальное я должен был держать от нее в секрете.
— Тебя уволили, потому что мы любим друг друга?
— Да.
— Какой ужас!
— Какое счастье!
— Счастье — почему счастье?
— Я получу большую пенсию, Анжела. А кроме того — разве ты все еще не поняла?
— Чего?
— Что я теперь всегда могу быть с тобой!
Она посмотрела на меня долгим взглядом, потом склонилась над моей левой рукой, лежавшей на одеяле, и покрыла ее множеством нежных поцелуев.
— Со мной… всегда со мной… Отныне мы всегда будем вместе… Навеки!
5
Час спустя полицейский встал на пост перед дверью в мою палату. С той минуты меня охраняли круглосуточно. Полицейские сменяли друг друга каждые шесть часов. Анжелу это очень успокоило, и в последовавшие дни она частенько оставляла меня на длительное время, чтобы разделаться с делами, которые невозможно было больше откладывать. В среду, 26-го июля, она отправилась наконец в парикмахерскую, где не была уже несколько недель. Она сказала, что привести в порядок голову просто необходимо, а то у нее уже такой неряшливый вид. Она не хочет больше ни дня показываться мне в таком виде, а то я ее еще разлюблю. К этому времени мы с ней знали уже в лицо всех полицейских, которые охраняли меня, а иногда и заглядывали в палату. Все они были как на подбор милые и приятные парни, и Анжела наказала тому, кто в тот день заступил на пост во вторую половину дня, охранять и защищать меня особенно бдительно.
